Наконец улыбка исчезла с лица Синя, и он заговорил:

— Вы прекрасно потрудились, товарищ майор. Раз уж вам не удалось исполнить свой долг, будем считать, что это просто невезение. Идите отдыхать, а я потом за вами пришлю.

Синь хлопнул в ладоши, и монгол-великан с огромными ручищами (впрочем, поменьше, чем у генерала) вывел дрожащего майора Чана из прохлады генеральских апартаментов.

Синь вздохнул. Генеральный секретарь Народной партии задал ему сложную задачу. Современную хитроумную сеть иностранной разведки одной силой не распутаешь, на это нужно время: годы уйдут на налаживание контактов и формирование структур, на внедрение агентов и ожидание, пока эти агенты в один прекрасный день сообщат ценные сведения.

Китайцы хорошо поработали в Англии, но гражданская война в Китае разрушила годами создававшуюся стройную систему, и вот теперь этот «Судный день» был именно тем, что Пекин, подражая свиньям-янки, именовал «проектом краха». Генералу Синю приказали использовать любые формы принуждения, чтобы отыскать установленную русскими бомбу. Впрочем, генерал применял насильственные меры не без удовольствия.

Китайская разведка располагала надежными источниками информации в Москве — для некоторых русских китайский вариант коммунизма был вполне приемлем. И, тем не менее, Синь знал не так уж много. Была информация о девушке и профессоре, вот и все.

Если, конечно, глупый Чан не ошибался, говоря о том, что девушка исчезла. Девушка, о которой британской разведке было известно, что это старшая дочь русского посла при Сент-Джеймсском дворе. Синь знал о ней еще и то, что она — старший офицер советской стратегической разведки. Малик полагал, что его дочь в Москве, но на самом деле люди Синя взяли ее, когда она отдыхала в Пойнинге, Суссекс. Синю было известно кое-что еще: под вымышленным именем Тамара Малик два месяца назад защитила диссертацию по проблеме лазерной связи на космодроме близ Байконура. «Весьма умный ход, — подумал Синь, — прислать для работы над «Судным днем» агента-женщину. Несомненно, советские психологи сочли, что англичане со своим старомодным джентльменским комплексом не станут применять жестоких мер к женщине». Тем не менее, секцию семь захватили не женщины. Не женщины украли пленницу. Ясно, что для выполнения этой операции было мобилизовано специальное армейское подразделение русских. Одному Богу известно, сколько российских солдат переправлено в Англию для защиты секретного оружия.

Этот глупец Чан решил, что атаковавшие были англичанами! Одно то, что они действовали молча, утверждало Синя во мнении, что это были именно русские. Разумеется, Чан — слишком мелкая сошка, чтобы знать о том, как быстро они способны замаскироваться под британскую службу безопасности. Русские многолики. Но нет, нападавшие в Линкольншире не были русскими. Однако для Пекина лучше, если это были бы они, следовательно, так он и доложит.

Синь направился в смежное с его кабинетом помещение радиостанции и передал радиограмму:

Затем, не считая нужным поручать другим то, что он мог сделать сам, генерал прошел по коридору, спустился по ступенькам на нижний этаж и подошел к двери комнаты, в которой отдыхал Чан. Войдя к нему, генерал, под предлогом осмотра пулевого ранения в шею, медленно задушил майора Ли Чана.

Позднее, поместив тело убитого в стальной ящик, он отправил его в пристройку, находившуюся в конце улицы. Синь знал, что недавно там установили американскую масляную печь, которой китайцы по-крестьянски гордились.

Было 6.15 вечера. Ответ из Пекина придет только через несколько часов. Синь переоделся, повязал галстук и отправился обедать в малайский клуб. Там он был известен как преуспевающий коммерсант-антикоммунист и любитель острых ощущений.

Смерть Чана нисколько не повлияла на аппетит генерала, и он, отложив меню, заказал суп из молодых бамбуковых побегов, свинину и немного вареного риса. Помимо этого, он велел принести бутылку сухого южноафриканского вина, считая, что этот космополитический жест произведет впечатление на особу, с которой он намеревался встретиться.

Чернокожая танцовщица клуба, выдававшая себя за малайку, покачивая бедрами, плыла между столиками, изображая «танец живота». Китайские бизнесмены, завсегдатаи клуба, обернувшись, наблюдали за ней. Синь не выказывал интереса, однако, когда девушка окончила танец, он аплодировал громче всех и послал ей записку с приглашением сесть за его столик и предложением отметить столь впечатляющее представление.

Несколько минут спустя танцовщица присоединилась к нему. На ней было изумрудное вечернее платье, выигрышно оттенявшее ее экзотическую внешность. Они подняли бокалы.

— Скёль![6] — не к месту произнес Синь.

— Мой друг хочет встретиться с вами, — глядя сквозь стекло бокала, прошептала танцовщица.

— Где? — пробормотал Синь, прижимаясь коленом к бедру девушки.

— У меня дома, сегодня. — Девушка с извиняющимся видом поднялась и, улыбаясь всем и никому заученной улыбкой, исчезла за бархатным занавесом слева от сцены.

«Черномазая дрянь, — лениво подумал Синь, — не забыть бы вырезать вас всех, ублюдков, когда мы здесь разберемся». Он закончил обед и, под предлогом встречи с президентом клуба, направился к служебному входу.

Синю была известна слабость русского посла к чернокожим женщинам, а также и то, что дипломатическая карьера посла зависела от смены «кремлевских правителей». Ни для кого не было секретом, что стремящийся к власти Жаров был настроен прокитайски и не питал особых симпатий к русскому послу в Лондоне. Единственным удачным подходом китайцев к Малику могло быть обещание того, что в будущем они станут расхваливать его перед Жаровым.

Но Пекин срочно искал подходы к «Судному дню» и поэтому не давал возможности Синю как следует все обдумать. Синь должен был выложить перед Маликом все карты и обещать ему в будущем кабинете Жарова должность советника по внешним связям с Монголией, обратив при этом особое внимание на реакцию Малика. Синь устал от политического давления, которое оказывалось на него за много тысяч миль отсюда. Как мог Пекин надеяться на то, что Малик, пусть даже человек безнравственный, ради сомнительного поста на Дальнем Востоке выдаст государственную тайну?

Синь остановился у особняка в викторианском стиле на Шеферд-хилл. «Если этот высокопоставленный мерзавец проглотит наживку, то и слава Богу. Если же нет — существует много других способов направить его маленькие слабости на благо Народной республики…»

Дверь открылась, и на пороге возникла танцовщица из клуба в туго облегающих стройные ноги леопардовых брюках. Глядя на нее, Синь подумал о том, что неплохо было бы позаимствовать эту негритянскую куколку у Малика на вечерок. Они прошли через кричаще оформленную гостиную в спальню девушки.

Посол Малик возлежал на огромной кровати. На нем была рубашка из белого шелка, в руке дымилась французская сигарета, вставленная в длинный янтарный мундштук. Азиатское лицо посла озаряла неестественная улыбка.

Неожиданно Малик наклонился вперед, и Синь заметил под простыней в руке посла очертания пистолета. Обняв танцовщицу, присевшую рядом, Малик весело произнес:

— Познакомься с господином, освобожденным от колониального рабства, — и игриво шлепнул девушку пониже спины. — Рад, что вы пришли, дорогой Синь. К сожалению, у нас тут нет китайских мальчиков для вашей услады, но есть моя Салли, и она ничуть не хуже. Развлекай гостя, девочка.

Синь откашлялся, осмотрел комнату и неожиданно сплюнул на постель в дюйме от руки Малика.

Русский оттолкнул девушку и насмешливо продолжил:

— Принеси чаю генералу Синю, моя девочка. Не будем забывать законов гостеприимства и не станем показывать образец дурных манер «Наместнику Маньчжурии», — Малик погрозил ей пальцем, — и успокой гостя, прежде сама отпив из его чашки, не то он будет нервничать.