— Так-то оно так, — отвечал меньшой, почёсывая голову, — но что же мне делать?
— Как что делать? Ты меня послушай. Волы у тебя рослые да красивые. Ступай на ярмарку, продай их и других возьми, поменьше и подешевле. На остаток телегу купишь и станешь хозяином.
— А ведь совет-то неплох. Так я и сделаю.
Побежал он домой, вывел волов на веревке и побрел на базар. Но, как уже сказано, был он одним из тех, у кого собаки на ходу кусок из котомки тянут, и все дела свои делал навыворот. Город был неблизко, ярмарка подходила к концу. Но Даниле Препеляку сам черт не брат! Недаром же его Препеляком прозвали[7] — только и было добра у него во дворе, что кол, сделанный его руками. Нахлобучил он кушму на голову, натянул на уши, и море ему по колено:
Идёт он, идет с Думаном и Телешманом[8] на ярмарку; как стал подыматься по холму пологому, видит — шагает навстречу человек, перед собой новую телегу катит, только-только на рынке купленную; в гору толкает, под гору осаживает.
— Постой, приятель, — говорит Данила, у которого волы так и рвались с веревки к сочной и пышной гречихе, что у самой дороги росла. — Придержи-ка свою телегу, словом с тобой перекинусь.
— Я бы постоял, да она стоять не хочет. А о чем речь-то?
— Ишь, телега у тебя словно сама идет?
— Да вроде… Почти что сама. Не видишь разве?
— А знаешь что, приятель?
— Буду знать, если скажешь.
— Давай меняться: ты мне телегу, я тебе волов. Хватит мне с ними мороки: то сена им подавай, то в загон ставь, то как бы волк не задрал, то еще чего… Уж как-нибудь ухитрюсь телегу толкать, особливо, если сама идет.
— Шутишь, человече, или правду говоришь?
— Не шучу, — отвечает Данила.
— Однако вижу, ты малый себе на уме… — говорит хозяин телеги. — Твое счастье, что я добрый сегодня; что ж, по рукам! счастливо тебе телегой владеть, а мне волами!
Оставил ему телегу, сам с волами к лесу свернул и вскоре пропал из виду. А Данила про себя думает:
— Здорово же я его подковал… Только бы он не раздумал. Но вроде не цыган, не пойдет на попятный.
Впрягся он в телегу, под гору домой топает.
— Го, телега чудная, го! Вот когда нагружу доверху, повезу мешки с мельницы или сено с поля, тогда не хуже катись!
А телега все вперед, вперед, словно обогнать его хочет.
Вот окончился спуск, подъем начинается. Толкай ее в гору, кто может! Данила туда, Данила сюда — обратно телега катится.
— На! Вот и вышла мне боком телега!
С большим трудом подал он телегу в сторону, подпер на месте, присел на дышло, думу думает:
— Вот так так! Коли я Препеляк Данила, то волов загубил, а коли нет, то телегу нашел. То ли я Препеляк, то ли нет…
Глядь человек мимо шагает, гонит козу на ярмарку продавать.
— Слушай, приятель, — говорит Данила. — Не отдашь ли козу взамен телеги?
— Да видишь ли… Коза у меня не попрыгунья какая-нибудь, к тому же и молочная.
— Что толковать впустую? Молочная-немолочная, бери телегу, отдавай козу!
Тот, конечно, спорить не стал; отдает козу за телегу. Потом других телег дождался, к одной из них свою привязал и отправился восвояси, а Данила с разинутым ртом на месте остался.
— Ладно, — сказал себе Препеляк. — Его-то, по крайности, здорово я обставил…
Потащил он козу на ярмарку. Но коза козой остается! Так во все стороны дергает, что вовсе ему опостылела.
— Поскорей бы до базара добраться, — говорит Препеляк. — Отделаться от такого добра.
Идет он, идет, а навстречу человек с базара возвращается с гуской под мышкой.
— Здорово, добрый человек, — говорит Данила.
— Дай боже здоровья!
— Не хочешь ли меняться? Бери у меня козу, давай взамен гуску.
— Вот и не угадал. Не гуска, а гусак. Я на семя его купил.
— Давай сюда! Я тебе тоже доброе семя дам…
— Коли еще добавишь чего, может, и уступлю. А нет, так счастье моим гусыням: такое потомство заведут через него, что только держись!
Словом, туда-сюда, один прибавляет, другой уступает — просватал-таки козу Препеляк! Хватает он гусака и дальше шагает, к ярмарке; а гусак у него в руках гогочет во всю: га, га, га, га!
— Вот те на! От черта избавился, на батьку его напоролся! Оглохнуть можно. Ничего, сейчас и тебя поженю, негодник этакий!
Рядом человек кошелями торговал. Променял у него Данила гусака на кошель, что на длинных ремнях на шее носят. Берет он кошель, крутит, вертит в руках, потом говорит:
— Фу ты, пропасть, чего ж я наделал! Была пара волов таких, что любо-дорого посмотреть, а остался с пустым кошелем. Мэй, мэй, мэй! Ведь не впервой я в дорогу пускаюсь. А сегодня словно черт разум отнял.
Походил, походил он еще, глаза на ярмарку пяля, и к дому затопал. До села добрался и на радостях прямо к брату:
— Здравствуй, брат!
— Добро пожаловать, брат Данила! Долго же ты на ярмарке пропадал!
— Да вот так, брат; туда поспешил, обратно людей насмешил.
— Ну, а вести какие с базара несешь?
— Не ахти какие. Волы мои, бедняжки, как в воду канули.
— А что, зверь какой напал или выкрали их тебя?
— Какое? Своей рукой их отдал, брат.
Рассказал Данила все, как было, по порядку, от начала до конца. — Словом, — говорит, — чего там долго болтать? Была пара волов, а теперь один кошель, да и в том ветер свищет, дорогой брат.
— Ну, по правде сказать, большой ты простак!
— Что ж, брат, зато теперь набрался я ума-разума. Хотя и то сказать, толк-то какой?
На, бери себе кошель, нечего мне с ним делать. Но Христом богом тебя заклинаю, в последний раз одолжи мне твою телегу с волами; дровишек из лесу привезу жене и детям, а то у них, у бедняжек, ни искры в печи! А уж дальше — будь что будет, не стану тебя больше тревожить.
— Тьфу! — молвил брат, выслушав его до конца. — Видно, господь населил эту землю кем смог. Ступай, бери телегу, только знай, что это в последний раз.
Даниле только того и надо. Сел в телегу, погнал волов. Приехал в лес, приглядел дерево потолще, вплотную подал телегу. Не выпряг волов, стал дерево рубить, чтобы сразу оно в телегу свалилось. Уж таков был Данила Препеляк! Стучит он по дереву, стучит и — пыррр! валится тяжелый ствол, телегу в щепки, волов насмерть!
— Ну вот! Насолил же я брату! Что теперь делать-то? Я так думаю, что хорошо, то не худо: Данила напутал, Данила и распутай. Может уломаю брата, даст он мне кобылу. Убегу с нею куда глаза глядят; жену с ребятишками оставлю на милость всевышнего.
С этими словами пошел он и, по лесу идучи, заблудился. Долго плутал, пока, наконец, не найдя дороги, набрел на какой-то пруд; увидев лысух на воде, запустил в них топором, чтобы хоть одну птицу убить, отнести брату в подарок… Лысухи, однако, не будучи ни слепыми, ни мертвыми, улетели; топор пошел ко дну, а Препеляк стоит на берегу, рот разинул.
— Эх! Не везет мне сегодня! Вот так денек! Видать, кто-то за мной по пятам ходит!
Пожал он плечами и дальше пошел. Брел, брел, еле-еле дорогу отыскал. Приходит в деревню к брату и такую околесицу несет — ни в какие ворота не лезет.
— Брат, пособи мне еще и кобылой, верхом волов погонять! Ливень большой прошел по лесу, и такая теперь грязь да гололедь — на ногах не устоишь.
— Мэй, — отвечает брат, — видно, тебе в монастырь идти надо было, а не среди людей жить, всем досаждать, жену и детей мучить. Вон с глаз моих! Ступай, куда глухой колесо отнес, а немой кобылу погнал, чтоб духу твоего здесь больше не было!