В 1990 году Прицел попал в Германию — там его мучениям с трофическими язвами, был положен конец. Настала стабилизация и появилась возможность оглядеться, провести ревизию собственных ценностей и принять решения. В 1992 был Израиль — после поездки туда многое стало на свои места, правда, многим, после этого, места в его жизни уже не хватило.

В 1991 году государство создало фонд инвалидов войны в Афганистане — общественную организацию, наделенную достаточными правовыми и экономическими полномочиями. Войти в этот клуб оказалось легче, чем выйти. В 1996 году «на нос» каждого инвалида-«афганца» приходилось по пятьдесят тысяч долларов!

С одной стороны, у федерального центра Фонда была нехватка инициативных людей на местах, с другой — на местах сидели люди, которые заворачивали местных «активистов» с порога. Получалось: чем меньше братьев — тем больше на брата! Естественно, что при таком непрофессиональном (с точки зрения специалистов) подходе эффективность создаваемой системы становится низкой.

Но не зависимо от этого, несколько достаточно активных, разумных парней, которых руководство фонда оттолкнуло, продолжали существовать, не объединяясь. Оставшись без будущего, они обречено творили настоящее из прошлого. Единственной в мире границей, имеющей еще для них смысл, был рубеж, отделяющий их от всех остальных — но и эта, последняя линия обороны начала расплываться и исчезать.

Мы частенько принимаем решения, которые в результате оказываются полностью направленными против нас самих. В тот момент, когда становится ясно, что дело провалилось, мы осознаем, что на самом деле мы были заблаговременно предупреждены чем-то вроде сигналов, признаков или замечаний.

Таких знаков у Прицела накопилось за многие годы «коллекционирования» очень много. Их признаки очень просты и очевидны: эйфорическое настроение; паника, часто противоположная эйфории; к основным признакам относится появление в твоем окружении сильной личности. Для Прицела таким человеком стал бывший капитан-вертолетчик, руководитель местного регионального фонда инвалидов-«афганцев».

Смерть чаще всего настигает тех, кто более других человечен. Но, обманув смерть, остается только одно — жить любой ценой. А таким победам присуще презрение к жизни. Подобно всем женщинам, жизнь требует, чтобы ее любовник стал ради нее лгуном. Не ее женское тщеславие требует этого — ее женская жестокость. Однажды ступив на дорогу, ведущую к смерти, никто уже не возвращается оттуда без отметины безумного упорства. Страдания воспитывают тиранов. Каждую мысль, которую они заковывают в слова, другие обязаны освобождать своими делами. На войне они отбирают все подряд; в мирной жизни же — оставляют все самое худшее и дорогое: для голодных — налоги, для сытых — доходы.

Общественная организация выживших на войне людей — это организованное лицемерие по отношению к обществу, в котором им приходится существовать. Все они были одного возраста. Имея проблемы со здоровьем, они с откровенной деловой нечистоплотностью работали на износ. Но времени ждать, когда они все начнут одновременно умирать, у Прицела уже не было. «Светофор судьбы» давно уже не мигал желтым — он горел красным светом! Прицел же думал, что это просто цветомузыка на очередном перекрестке жизни. В общем, он «нарушил правило» и «проехал на красный свет».

Вертолетчик, возглавляющий в регионе организацию, считал себя истиной в последней инстанции. Он боялся двух вещей: федерального центра и того, что кто-то придет и отодвинет его от кормушки. Выросший на армейских примерах, капитан-вертолетчик с доверием тянулся ко всему, что делилось без остатка, элегантность простоты соблазняла его упрощать окружающее, подгоняя все под собственную модель жизни — для того чтобы работали за тебя, нужно сначала перестать работать самому.

Наивно было надеяться, что, прожив худо-бедно почти сорок лет, этот человек вдруг примет смелое решение изменить жизнь: поменяет добровольно собственное окружение, привычки. Прожив большую половину жизни, ему трудно было заставить себя «убить себя вчерашнего» — большинство таких как он — пленники собственных привычек; проблем, рожденных собственными прошлыми поступками; страхов перед переменами и нежеланием что-либо менять в жизни.

Реальность же местных инвалидов-«афганцев» не имела ничего общего с собственной реальностью Прицела — его истории не были похожи на истории, прожитые другими.

Все, как один, не знающие ни своего места, ни своей роли, ни своей связи с другими членами и группами общества, уставшие от свободы и ответственности, они были лишены представления о личных и групповых интересах. Большинство инвалидов-«афганцев» ждало от руководства местного фонда инвалидов войны в Афганистане легитимации всего того, что они уже объявили себе собственным представлением о том, «как должно быть на самом деле», представлением, рожденном их личным опытом, навсегда ушедшим корнями в прошлое — дерево, оказавшееся палкой, воткнутой в тающий снег собственных иллюзий. Настоящее стремительно обесценило опыт их прошлого.

Прицел не верил вертолетчику, но хотел верить другим. Он знал — стоит одному добиться успеха, как другим он дается уже легче. Но пока одни рассуждают, другие молча делают. Целью для Прицела стало — не познать что-то в совершенстве, а добиться определенного уровня компетенции. Не обязательно было знать бизнес в совершенстве, достаточно было точно понимать, у кого можно проконсультироваться или попросить помощи.

Все перевернулось от осознания того, что все его проблемы не от отсутствия ног, а от отсутствия знаний и навыков. Оказалось, что все вопросы рождены его собственным невежеством — уровень его проблем определялся степенью его допуска к тому или иному уровню знаний, на котором эти проблемы были уже решены или решались очень быстро. Мир перевернулся и упал Прицелу на голову. Оказалось, что ничто не слишком. То, к чему ты готов — готово и для тебя. Надо только своевременно готовиться к встрече с победой — после того, как получаешь желаемое, надо знать, куда его положить, чтобы сохранить и преумножить. Человек ответствен за свои поступки — ответствен перед Богом и перед людьми.

— Ничто не слишком в этой борьбе, — так тогда решил Прицел.

Но жизнь показала — помогать надо в пределах, не нарушающих собственного уровня благополучия. Помогать надо ровно на столько, на сколько ты веришь человеку. Собственная неуверенность Прицела стала строительным материалом для чужого благополучия.

В России нет человека, который бы не крал или не пользовался бы краденым. Каждый человек в этой стране считает, что то, чем он распоряжается, получено им честно, по праву, заработано, в то время как все остальные противозаконно распоряжаются краденым. Граждане стремятся получить в легальное владение то, что им, по их мнению, принадлежит, но протестуют против аналогичных действий и устремлений всех остальных.

Обвинения в коррупции были основным аргументом в дискуссиях тех дней. Большая часть этих обвинений соответствовала действительности. Основное требование тех, кто требовал «навести порядок», заключалось в том, чтобы посадить воров и коррупционеров, а именно тех, на кого они показывали пальцем.

В этих требованиях просвечивало неосознанное желание вновь вернуться к тому социальному состоянию, когда можно было пользоваться краденым, и в то же время искренне верить в свою внутреннюю честность и порядочность. Для стремящихся к порядку краденое государством имело большую легитимность, чем краденое гражданами этого государства. Поэтому предлагалось отобрать уворованное отдельными членами социалистического общества в пользу государства, все еще продолжающего легально обкрадывать своих граждан. Это стало основным содержанием идеи всех социальных ФОНДОВ. Естественно возник вопрос контроля деятельности таких Фондов со стороны Государства.

Концом шабаша «самых афганистых» стало 10 ноября 96-го. Вдруг выяснилось, что каждый из тех «кто не сдался» — фактически злоумышленник, балансирующий на грани нарушения закона, испытывающий постоянный стресс как от возможности «случайного наказания», так и от собственной ущербности — невозможности жить нормально, согласуясь с общепринятыми правилами и общественной этикой. Прекрасные времена кончились внезапно. Прицел стремительно терял деньги, а кто их тогда не терял? Держать их под подушкой было вредно — и сон плохой, и дохода нет. Деньги же конкурентов шли в «дело». Определение районного суда, родившееся из банальной взятки конкурентов (непосредственно судье в обеспечение иска какого-то гражданина «на доверии») окончательно парализовало работу компании.