– Марта, дай ему таблетку... которая мозги очищает. Разговор серьёзный. Обсудить всё надо. Дело наше, семейное. А у него могут быть неприятности. Впрочем, не знаю... тебе, Сашка, слово…

УРОК МУЖЕСТВА

Первое сентября. Первый урок, по традиции, – урок мужества.

Звонок. Иду по коридору. Дверь моего класса открыта, из-за неё торчат три, одна над другой, весёлые рожицы ребят. Хотя и далеко дверь, и видны только носы и прищуренные глаза, всё равно узнаю – Катасонов и братья Перепёлкины. Исчезают.

Вхожу в класс.

– Здравствуйте, ребята.

Все встают с грохотом и шуршаньем.

– Как рояль с пятого этажа упала, – говорит Катасонов. Все смеются, потому что это мои слова. Я и сам с трудом пытаюсь скрыть улыбку. Секунду мы стоим неподвижно и смотрим в глаза друг другу. Я в глаза моего друга – уже 10 «б». Загорели. У кого-то отчётливые усы, баки, перстни, маникюр, подкрашенные глаза – этого завтра не будет. Просто прошло лето. Это так много. И ребята хотят показать мне, какие они стали большие, мои маленькие ребята.

– Садитесь. Кто отсутствует?

– Все, – отвечает кто-то. Общий смех. Так было когда-то, и не раз. Становится легко.

Я подхожу к окну и смотрю на цветник в пришкольном саду. Через минуту в классе тихо, очень тихо. Это ведь мой 10 «б». Тишина. Я поворачиваюсь.

– Ребята, в этом учебном году вы окончите школу. После прощального звонка я искренне пожелаю вам доброго пути и ничего больше, наверное, не успею и не сумею сказать. И поэтому скажу сейчас.

Вы изучали в школе много разных предметов, изучали на уровне последних достижений науки и техники. С вашими знаниями можно не удивляться ничему, с запасом лет на десять вперёд. Но в завтрашний день через сегодняшний не перепрыгнешь, а я и другие учителя забыли вам сказать, что красивое, изобильное, счастливое будущее, в котором пройдут ваши лучшие годы, всё ещё строится, и это пока ещё тяжёлая, чёрная и черновая работа, потому что строится и бульдозерами и... лопатой. «Согласны, – скажете вы, – подвернём рукава».

Да, вы писали в сочинениях: «Не надо искать лёгких путей... в жизни всегда есть место подвигу... счастье в труде… и я ставил вам пятерки за грамотность, за умение раскрыть тему. И как мне не хватало ещё одной оценки, оценить вашу искренность, честность. А может быть, я неправ?

Тогда почему сейчас конкурс в театральные училища и институты по сто пятьдесят человек на одно место и мало кто спешит к ткацкому станку? Почему многие желают всю жизнь петь и плясать, а единицы – пахать землю? Человечеству не так уж много нужно кинозвёзд, балерин, журналистов, физиков, лётчиков. Значительно больше – шоферов, доярок, слесарей, почтальонов, ткачих. Что? Тяжело? Тяжело, потому что эта работа – проза.

В школе вам рассказывают о чудесах кибернетики, о первоклассных автоматических линиях. На экскурсиях по лучшим цехам и лабораториям вы видели людей в белых халатах, а ещё – множество сигнальных лампочек, кнопок, табло. Это – производство. Но многие рабочие, которые слушали бы меня сейчас, усмехнулись бы, вспоминая свои влажные от пота спецовки и мозоли на ладонях. Это – тоже производство. А что я могу сказать? Только одно. Ум – хорошо, два – лучше, две руки к ним – прекрасно. А какому человеку, даже делающему своё любимое дело, было легко? Кому?

Лев Николаевич Толстой четырнадцать раз переписывал «Анну Каренину» и шесть раз «Войну и мир». Поверьте и осознайте ещё одну очень интересную вещь. Профессия журналиста – романтика! А теперь запомните, что в таблице продолжительности жизни по профессиям самая короткая у журналистов, где-то недалеко от них – учителя.

И ещё. А это, может быть, самое главное. Мы живем в среднем полмиллиона часов. Много? Много. Но жизнь уходит с каждым ударом маятника, с каждым упавшим листом. И где-то в середине жизни человек понимает, что полмиллиона часов – это очень мало.

Смертельно больной Бальзак просил лечащего врача: «Дайте мне шесть дней, только шесть. Я успею просмотреть свои пятьдесят томов. Я вырву плохие страницы. Я могу в шесть дней дать бессмертную жизнь тому миру, который создал».

И потому, ребята, спешите делать добро людям. Это очень просто и по силам каждому. Человек человеку – друг. Помните это. Так живут все. На этом стоит земля.

И вдруг кто-то тихо, но смело спрашивает:

– А зачем тогда у нас всё ещё есть милиция, суд, тюрьмы?

Я невольно продолжаю вопрос: «…почему они ещё у нас работают с полной нагрузкой?»... В такие моменты учитель похож на лётчика, попавшего в аварийную ситуацию, когда нет времени попробовать все варианты спасения, необходимо сделать что-то одно, единственное, после чего произойдёт или катастрофа, или спасение. Мое замешательство – недолгое.

– Совершенно согласен с вами, ребята, и я расскажу вам, как попала в колонию одна девочка, тогда она была вашей ровесницей…

Я сел за стол и рассказал о Тане. Закончил я словами:

– Но всякий срок кончается. Как вы думаете, ребята, что её ждёт впереди?

Отозвались сразу и, мне кажется, весь 10 «б».

– Что ждёт? Вся жизнь искалечена...

– Люди сторониться станут...

– Уедет на стройку, куда-нибудь подальше...

– Почему уедет? Свой город – родной... дом...

– Уедет на стройку, там люди из разных мест. Там о человеке не по биографии судят – по работе, по характеру...

– А ты там был?..

– В печной трубе углём не напишешь...

– Ты Печорин, не выступай...

– Замуж не выйдет, факт. У нас и хорошие девушки пропадают, то есть замуж не могут выйти.

– Ну, тебе-то это не угрожает...

– Будет злая на всех, потому что она видела тьму, а мы нет.

– Если хорошего парня встретит и он, и он... серьёзно с ней. Она для него в доску расшибётся.

– А почему хорошие люди ей должны помогать? Ей что, самой уже ничего не надо делать?..

– Тише!... Тише, ребята... тише... Ребята, но я всё-таки думаю, что у неё всё будет хорошо... Она сегодня приезжает...

Сразу стало тихо.

Кто-то в недоумении спрашивает:

– Куда приезжает?

– Ко мне, замуж за меня выйдет...

Ещё минута тишины, а потом заорали все, даже захлопали крышками парт. Я резко встал. Успокоились. Катасонов высказался:

– Вы... того её, в ежовых рукавицах... как нас......

Потом по рядам началось какое-то брожение, с разных сторон стали подталкивать комсомольского и вообще вожака класса Гришу Васютина. Он встал:

– Александр Николаевич, у нас в вам вопрос: это секрет?..

– Вы уж взрослые, сами решите.

РАЗГОВОР, КОТОРОГО Я НЕ СЛЫШАЛ

– Танька, мы к тебе.

– Тихо, девчонки, дежурный услышит. Кровать не раздавите.

– Там Лидка смотрит… Тань, не забывай нас, пиши, пиши всё подробнее, как что, нам всё интересно. Не чужие – сколько перловки вместе съели... Говорят, ты своего нашла в бегах?

– Я бежала не его искать... Тогда на меня затмение нашло – не выдержала... А он – это случайность.

– Хорошенькая случайность.

– А вдруг приедешь, а он скажет: «Давай пока не расписываться», – и потянется это «пока», как длинная резина. Конечно, можно и так жить – бывает, но тогда у тебя – никаких прав...

– Закрой варежку. К ней и брат его приезжал с женой, я видела, серьёзные, интеллигентные такие...

- Но, девки, посмотрели бы вы на Таньку – она не знала, куда глаза девать, куда руки...

– Испугалась. Саша не предупредил. Думала, что плохое с ним случилось, а они... ну, поговорили, в общем...

– Всё правильно. Девки, уж если Таньке не повезёт в жизни... Ты прости меня, я ведь сначала тебя просто ненавидела. Ишь, думаю, красотка: школу на пятёрки кончила, на фабрике вкалывает, книжки читает, с Анкой лалы разводит, а сама-то...

– Дура ты, Булёк, не разберёшься, а в бутылку лезешь. Танька – человек.

– Да ладно вам, что было, пусть быльём зарастёт.