Да, посмотреть было на что. Но я не замечал красот природы. Подобно тому, как Раст не видел следов Керма, я следил лишь за Растом, отмечая его путь.

Он побывал и на обзорной площадке. Постоял, оглядывая окрестности, держась рукой за чёрный камень Керма, или опираясь на него.

Я замер и напрягся. Но что я мог предпринять? Даже окажись я рядом – а я бы мог это сделать, – что бы я изменил? Моё присутствие никак не повлияло бы на выбор Раста, на его решение. Помешать ему я бы не смог. Да и не захотел бы, не был вправе. Каждый выбирает сам. И это сознательный выбор: у каждого достаточно времени, чтобы всё обдумать.

Оглядывая вместе с Растом заснеженные вершины далёких гор, ко мне вдруг вернулась та невероятная мысль, которая вошла мне в голову одновременно с прикосновением к камню Керма, и которую, как мне казалось, я прогнал безвозвратно.

Я вновь подумал о том, что горы, скалы, камни – на самом деле те, кто не сумел, подобно Керму, сделать сознательный Выбор. Или сделал его так же, как и он… Но Выбор ли он сделал?

Почему они поступили так? Существовала масса других Выборов. Которые, правда, были не Выбором, а бегством. Но и они случались. Не у меня, мне рассказывал о них старый Учитель. Но и у него их не было. Мне казалось, он рассказывал о них, как о легенде. Но как об очень важной легенде, потому что о другом, которое я считал важным, он не рассказывал.

Бегством был уход за горы: летом перевалы вскрывались, и оттуда порой добирались до нас немногочисленные караваны отважных купцов, бесшабашных людей, в глазах которых хотя и не встречалось Искры, но присутствовало нечто иное – то, чего я не мог понять. Их глаза также чем-то отличались от глаз обычных жителюдей. Но если не Искрой, то чем?

Они очень походили на жителюдей нашего Посёлка, нашей Деревни, нашей Общины. Но у тех совсем пустые глаза, и они никуда не стремились. А эти, наоборот, не могли длительное время усидеть на одном месте. Может, они искали, чем можно наполнить глаза? Но это означало, что они знают, что в глазах обязательно должно быть что-то.

Общение наше длилось недолго: они привозили диковинные товары, дивились нашим обыденным вещам, затем происходил обмен, и караваны уходили.

И никогда у них, жителей дальних стран, я не видел в глазах Искр. И никогда не спрашивал, есть ли Искры хоть у кого-то из обитающих в их краях? Я знал: они есть. И не потому, что чувствовал это.

Подтверждением тому служили взгляды, которыми караванщики встречали моих учеников и меня. Вернее, та поспешность, с какой они отводили от нас взгляды. Они будто боялись нас. Почему? Никто из жителюдей Посёлка и Деревни нас не боялся. Может быть, потому, что мои ученики были их детьми?

А купцы пришли из чужих краёв, потому и опасались всего необычного. Или, скажем мягче, не слишком часто встречающегося.

А может, у них всё обстоит по-другому? Другие Учителя, другие ученики, другие Искры? Нет, этого не может быть! Чему другому могут учить Учителя? Я не могу себе представить ничего иного.

Надо в следующий раз спросить караванщиков… но, боюсь, они мне ничего не ответят. А в ментальном путешествии Искр не видно. И не слышно, что говорят Учителя. Значит, они точно такие же, как и я, ведь всё сходится: позы, жесты, лица.

А, может быть… нет, это лишь догадка, ничем не подкреплённое знание, подобное тому, что заставило меня когда-то сделать Выбор в пользу судьбы Учителя. Подобное, но не такое.

Мне казалось, что Искра была когда-то в глазах у этих купцов: обычные жителюди никогда не покидают насиженных мест. Но те, кто не смог найти себе применения на родине и покинул её, те превратились в купцов и караванщиков, которые не могут долго усидеть на одном месте, а потому вынуждены кочевать из страны в страну, чтобы обеспечить себе пропитание; или между городами и посёлками в одной стране.

Может быть, они не смогли сделать свой Выбор, и поэтому ушли из родных мест?

У них была Искра, но она погасла, сама, в дальних странах, на расстоянии от родственников и знакомых. Почему? Потому что не получала привычного питания? Её задуло холодными ветрами? Потушило ледяными дождями?

Или её вытеснило то свечение жёлтого металла, который так нравился купцам, и за который они охотнее всего отдавали свои товары?

Зачем им был нужен тот тяжёлый металл? Ведь, я знаю, некоторые не смогли довезти его до родных мест: они замёрзли в горах, провалились под лёд или сорвались в пропасть. Но, падая или замерзая, продолжали сжимать в руках тяжёлые жёлтые слитки, которые и погубили их: жёлтый металл утянул их на дно, или заморозил, потому что на холоде остывал первым, хорошо проводя тепло.

Неужели они думали, что блеск жёлтого металла заменит утерянный ими блеск Искры?

Имелся и другой вариант бегства от Выбора. Можно было и не кочевать с караванами, а остаться где-нибудь в одной из дальних стран, например, на берегу Моря, или Океана. Я всегда восторгался видом и мощью бушующих волн, когда встречал Моря в дальних путешествиях. Они могли бы плавать по Морю в больших лодках с белыми парусами и высокими мачтами. Видеть Море – это большая сила…

Но убежавшим неизбежно пришлось бы превращаться в обычных жителюдей, а я не уверен, что такое превращение происходит безболезненно. Знание, полученное от Учителя, никуда не исчезает, а оно совсем не то знание, что помогает выращивать овощи или ловить крабов.

Но для чего идти куда-то пешком, за тридевять земель? Чтобы увидеть воочию то, что можно легко узреть в мысленном Путешествии? Чтобы принести красивый камушек или раковинку с берега Моря?

Но каждый старший ученик мог, протянув руку, взять любую из них. Любую, кроме тех, брать которые нельзя; которые могли как-то повлиять на Будущее, оставаясь на предназначенном им месте.

Но их легко чувствуешь, а некоторые даже и не возьмешь, несмотря на все прилагаемые усилия. И я не уверен, что смог бы их взять, даже окажись рядом в реальном облике, а не в ментальном. Они принадлежат Закону, а Закон изменить невозможно.

И разве можно ученикам превращаться в обычных жителюдей? Ведь они давно вышли из их среды, и, пока Искра не угасла, должны оставаться самими собой. Движение вспять невозможно.

Но похожее иногда происходило. Пусть не вспять, но… тогда куда, вбок? Вниз? Нет, внизу Подземные. Значит, куда-то в сторону. Не помогал ли в подобном движении блеск того жёлтого металла? Опять же: какую власть он имел на отдельных караванщиков, и почему? Откуда появлялась его власть?

Однажды подобные искатели жёлтого металла появились на границах Общины. Но они пришли не с товарами.

Почему? Что стало причиной их прихода? Чем вызван визит незваных гостей, какими мыслями и поступками жителюдей? О чём они думали, если их мысли вызвали появление опасных странников на границах Общины?

Я привык искать истоки событий внутри Общины, а не вне. Подобно тому, как Хищники, возможно, появляются из-за того, что кто-то из жителюдей возненавидел себе подобного, и его ненависть оказалась уловленной, аккумулированной одним из моих учеников, оказавшимся наиболее чувствительным членом Общины.

А когда ненависти становится слишком много, ему приходится превращаться в Хищника.

Опять же: почему обычно спокойные жителюди начинают вдруг ненавидеть друг друга? И почему кто-то из учеников улавливает их ненависть и превращается в Хищника? Неужели и это есть Закон?!

Тогда, получается, Хищник приносит себя в жертву ради того, чтобы остальные члены Общины не перервали друг другу глотки? Ему приходится брать на себя такую тяжесть. Он собирает в себе всё зло, медленно проявляющееся в жителюдях, а затем показывает его им. Но они не узнают своё зло, хотя начинают и бояться его, и бороться с ним.

Странно: вне себя они видят и распознают зло, сражаются с ним, а внутри не видят, не замечают и не борются. Может быть, потому, что в них нет Искры? Или потому, что им трудно отделить своё зло от себя?

Поэтому не всё и не всегда было гладко в Общине и её окрестностях. Хотя и получше, чем в других местах: в Путешествиях по свету я натыкался на непонятные картины, когда одни люди нападали на других со странными предметами в руках, напоминающими лезвия кос; либо бросали друг в друга острые охотничьи дротики или стреляли из луков.