Дорогой встрѣтилъ знакомаго архитектора⁶ и пригласилъ его къ себѣ. Онъ будетъ около 16-го. Я на своихъ лошадяхъ доѣхалъ до Красныхъ Дворовъ,⁷ 18 верстъ за Сергіевское, и послалъ ихъ кормиться къ Черемушкину⁸ до моего возвращенія. Скажи Ив[ану] Ив[ановичу], чтобъ онъ приказалъ лошадей въ конюшнѣ убирать хоть Кондратію.⁹ Еще скажи ему, чтобы лучшую землю (самую навозную), 2¹⁰ десятины, онъ бы не засѣвалъ, а оставилъ подъ пшеницу, к[отор]ую привезутъ изъ Ник[ольск]аго. Въ выборѣ земли пусть онъ спросить совѣта Тимофея¹¹ старосты. Еще скажи ему, чтобъ онъ посмотрѣлъ семенной клеверъ, — не перепустить бы его, т.-е. какъ бы головки не свалились. Еще семенной же клеверъ за рощей надо обирать. Послать туда 10 дѣвочекъ и Соню¹² съ ними, коли хороша погода, и щипать головки, класть въ фартуки, а изъ фартуковъ въ телѣгу. —

Надѣюсь, двѣ Тани¹³ у тебя, цѣлуй ихъ отъ меня. А о тебѣ ничего не говорю. Въ этотъ разъ я чувствую, какъ ты мнѣ еще много ближе стала.

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 13—15. Датируется на основании: 1) слов предшествующего письма от 9 августа: «Нынче я буду в Никольском..... Из Черни же тебе напишу», 2) наличия следующего письма Толстого из соседних с Никольским Новоселок, датированного самим отправителем десятым августа. В ПЖ датировано 12 августа; М. А. Цявловским — 10 августа (Л. Н. Толстой, Юбилейный сборник. М.—Л. 1928, стр. 53). Есть противоречие между этим письмом и следующим: в письме от 9 августа написано: «Теперь 7 часов. Стало быть, в Никольском только с завтрашнего дня». В письме от 10 августа: «Я вчера приехал в Никольское в 8». Можно предполагать: 1) ошибку или неточность в обозначении часов; от Черни до Никольского-Вяземского 25 верст, и Толстой мог приехать в тот же вечер; или 2) неправильную датировку Толстым следующего письма (№ 16), также № 17, а равно письма к Борисову, датированного Толстым 9 августа. См. т. 61; в таком случае, надо вместо 10 августа — 11 (№ 16) и «нынче 12-ое» — вместо «нынче 11-ое». Так как возможны обе неточности, то расширяем датировку писем: № 16 — августа 10 или 11; № 17 — августа 11 или 12

¹ Установить, кто был Томас, не удалось.

² Письмо не сохранилось.

³ Афанасий Афанасьевич Фет (Шеншин) (1820—1892), поэт. Был женат на Марии Петровне Боткиной. Жил близ Никольского-Вяземского в имении «Степановка» Мценского уезда Орловской губернии. Находился в постоянной переписке с Толстым до 1881 г. С 1856 г. — начала знакомства Фета с Толстым — до нас дошло 158 писем Толстого к Фету, из них многие напечатаны в воспоминаниях Фета: А. А. Фет, «Мои воспоминания». М. 1890, ч. I—II. И. Л. Толстой пишет о приездах Фета в Ясную поляну: «Я помню посещения Фета с самой ранней поры моего детства. Почти всегда он приезжал с своей женой Марьей Петровной и часто гостил у нас по нескольку дней. Он говорил густым басом и постоянно закашливался заливистым, частым как дробь, кашлем. Отец говорил про Фета, что главная заслуга его, что он мыслит самостоятельно, своими, ни откуда не заимствованными мыслями и образами, и он считал его на ряду с Тютчевым, в числе лучших наших поэтов» («Мои воспоминания». М. 1914, стр. 130). Об отношении Толстого к Фету см. Н. К. Гудзий, «Толстой о русской литературе» («Эстетика Льва Толстого». Сборник статей под редакцией академика П. Н. Сакулина, ГАХН. М. 1929, стр. 204—208) и H. Н. Апостолов «Поэзия Фета и Тютчева в оценке Л. Толстого» (в его книге «Лев Толстой и его спутники». М. 1928, стр. 156—162).

⁴ Николай Васильевич Киреевский (1797—1870). Ему принадлежало имение «Шаблыкино» Карачевского уезда, Орловской губернии. Владел большим состоянием. В 1815 г. поступил в кавалергардский полк, в 1821 г. вышел ротмистром. Страстный охотник и гитарист; вел постоянно журнал своей охоты. С 1834 г. по 1837 г. Карачевский предводитель дворянства. Прокудин-Горский характеризует его так: «Это был самый неутомимый ходок на охоте, несмотря на его массивную комплекцию..... Охотник он, что называется, старинного закала, методический, понимающий охоту не как промысел, а как наслаждение, выше которого нет другого. В минуты горячки старик готов задать головомойку каждому, кто с ним охотится. Но эти вспышки скоро проходят: он попрежнему становится таким же задушевным компаньоном, таким же добрым сотоварищем» («Поездка в Карачевские болота». М. 1867, стр. 9—10). Дом его, похожий на дворец, состоял из нескольких десятков комнат; принимал он всех, причем все гости его пользовались полною свободою: жили, сколько хотели, и некоторые уеэжали, даже не видев хозяина (из биографии Киреевского, помещенной в «Сборнике биографий кавалергардов», 1801—1826, там же портрет его). Добычей его охоты в 1822 г. были: два медведя, рысь, шесть волков, сорок две лисицы, пять барсуков и девятьсот слишком зайцев. Киреевский написал: «40 лет постоянной охоты. Из воспоминаний охотника». Второе издание. М. 1875; первое издание — не для продажи.

⁵ [Лишь бы не случилось чего-либо особенного.]

⁶ Выяснить, кто этот архитектор — не удалось.

⁷ Постоялый двор, не доезжая почтовой станции Кондыревки.

⁸ Знакомый торговец хлебом в Сергиевском.

⁹ Кондрат Пименов (р. 1798), бывший дворовый Толстых, в 1859 г. отпущен на волю.

¹⁰ Зачеркнуто: ¹/₂

¹¹ Тимофей Михайлович Фокапов (1822—1891), яснополянский крестьянин, был приказчиком в Самарском имении Толстого.

¹² «Меня, Софью Андреевну» (п. С. А.).

¹³ Татьяна Александровна Ергольская и Татьяна Андреевна Берс.

Софья Андреевна так писала в ответном письме от 11 августа (помета: «вторник вечером»): «Все твои приказания я передала Ивану Ивановичу. Жаль, что лучшие десятины нынче уж засеяли, твое письмо шло очень долго. Еще вчера вечером Таня ездила, и письма не было. ..... На счет Сережи большого я говорила с Таней. Она говорит, что он сказал то же самое, что ты. Т. е., что ты был какой-то озабоченный и растерянный, что ему хотелось поговорить с тобой о деле, но что тебе было не до того, что он думал, нет ли какого дурного известия из Ясной. А в Пирогове ничего не было, и он был весел, и с Таней ничего не было, она мне слово дала, что ничего не было, и даже не намекали ни на что друг другу. А с Таней я нынче много говорила откровенно, она очень жалуется на тебя, что ты очень о ней дурного мнения, что ты с ней не хорош, считаешь ее страшной кокеткой, и что она при тебе всегда растеряется, и ей неловко. Конечно, она чувствует, что всё это не даром, и она заслужила; но она не сознается. А я прямо всё сказала, что я думаю, и что у меня на душе, и она была рада моей откровенности. Тетенька [Ергольская] наша всё похаживает по дорожкам с зонтиком, и всё хочется ей съесть: и персики, и петуха, и яблоки. Она в очень хорошем духе и добра. А нынче так трогательно рассказывала про старину, про смерть всех близких ей, и, знаешь, как всегда — голос у ней немного дрожал, и она была в таком трогательном волнении. Я покуда рисовала, а Таня тоже слушала». (ПСТ, стр. 23.)

1864 г. Августа 10 или 11. Новоселки.

Вотъ опять вѣрнѣйшій случай. Фетъ везетъ. Я вчера пріѣхалъ въ Никольское въ 8. Страшный тамъ случай, поразившій меня ужасно.¹ Баба скотница упустила бадью въ колодезь на конномъ дворѣ. Колодезь всего 12 арш[инъ]. Сѣла на палку и велѣла себя спустить мужику. Мужикъ староста, пчеловодъ, единственный мнѣ знакомый и милый въ Никольскомъ. Баба слѣзла внизъ и упала съ палки. Мужикъ староста велѣлъ себя спустить. Долѣзъ до половины, упалъ съ палки внизъ. Побѣжали за народомъ, вытащили черезъ полчаса, оба мертвые. Въ колодцѣ было всего 3 четверти воды. Вчера хоронили. Спалъ я скверно, мухи заѣли. Всталъ въ 10 и получилъ письмо, что Фетъ тутъ и сейчасъ ѣдетъ. Я поѣхалъ къ Борисову² и отъ него пишу. Фетъ боленъ и мраченъ. Не хочетъ къ намъ заѣхать. Хозяйство въ Никольскомъ превосходно, но урожай не слишкомъ хорошъ. Завтра я осмотрю земли³ и должно быть буду готовъ. — Грустно, что мы не могли пожить вмѣстѣ въ Никольскомъ. Фетъ сидитъ и чешетъ каламбуры такіе, что страсть, и развлекаетъ. Борисовъ дастъ собаку. —