Как явствует из доклада МГБ от 11 августа 1952 года, «первый процесс состоялся в Берлине... и совпал с открытием 25 июля Международного конгресса так называемых Свободных юристов». По мнению МГБ, пропагандистская кампания, связанная с разоблачениями бывшей секретарши, и последовавшие за этим судебные процессы «в определенной степени дезорганизовали работу конгресса и подорвали связанную с ним антисоветскую пропаганду». МГБ отметило, что «похищение Линзе не вызвало реакции конгресса»[298] . Термин «похищение», обычно не употреблявшийся советскими сотрудниками в таких случаях, видимо, был употреблен, чтобы подчеркнуть акцию МГБ, на которую конгресс не отреагировал и которая в западной печати называлась похищением (abduction). В докладе также цитируются донесения агентов из Западного Берлина, где говорится, что в результате действий МГБ свободные юристы растерялись и запаниковали, что было очевидно лидерам антисоветских организаций в Берлине. Чтобы продемонстрировать, на каком уровне Советы занимались этим делом, отмечаем, что доклад получили Молотов, Маленков, Берия, Булганин и Вышинский.

Вопреки расчетам МГБ, похищение Линзе не помешало работе конгресса. Хотя Томас Делер, министр юстиции ФРГ, не присутствовал на конгрессе — он прислал своего представителя, — зато в первый день в работе приняли участие мэр Западного Берлина Эрнст Рейтер и сенатор, занимающийся вопросами правосудия. В сущности, действия Советов дали Эрдманну (alias Фриденау) повод обратиться по радио с заявлением к гражданам ГДР. Похищение Линзе побудило участников поддержать резолюцию, осуждающую происшедшее[299]. В самом деле, если изучить газеты того времени, то станет очевидно, дело Линзе значительно усилило роль конгресса и Комитета свободных юристов.

Так как Соединенные Штаты (Линзе был похищен из американского сектора) продолжали донимать Советы, то все протесты и опровержения делались в открытую, не позволяя Свободным юристам и их делу тихо уйти в небытие. Последний параграф доклада МГБ от 11 августа 1952 года констатирует: «В виду [протестов], имеющих отношение к тайному изъятию Линзе, предъявленных комендантом американского сектора Берлина, генерал-майором Лемюэлем Мафисоном, и американским верховным комиссаром в Германии [Джоном] Макклоем, руководство ГДР постановило расследовать дело Линзе в закрытом судебном заседании»[300]. Пресса продолжала интересоваться делом Линзе. Стало известно, что 11 декабря Советы вернули продуктовую посылку и письмо, посланные Линзе новым американским верховным комиссаром Уолтером Д. Доннелли, ввиду неведения о его местонахождении[301].

Неудивительно, что операция, задуманная в советском МГБ, была проведена командой восточных немцев. Подробности методов этой команды в операции Линзе и ее участие в других подобных операциях документально засвидетельствованы западноберлинской полицией[302]. В докладе МГБ от 11 августа и суммарном отчете от 18 декабря отсутствуют любые упоминания о прямом советском вмешательстве, и все дело представляется как инициатива Министерства государственной безопасности ГДР. Тем не менее доказательства советского вмешательства имеются. На первой странице доклада от 11 августа написано: «Дерябину, 19 августа». На последней странице, также для привлечения внимания Дерябина, есть пометка о том, что информация, содержащаяся в докладе, взята из докладов берлинского аппарата, датируемых 20, 22, 30 июля 1952 года. После бегства в 1954 году Дерябин признал, что был офицером в австрогерманском отделе МГБ, стоявшим за делом Линзе. Заметки на докладе придают вес словам Дерябина о том, что причиной операции Линзе было желание МГБ саботировать Международный конгресс юристов.

Были еще свидетельства людей, видевших Линзе в тюрьме (один из них распространял листовки для НТС), и они проливают дополнительный свет на это дело. Когда Линзе похитили, его доставили в тюрьму Министерства государственной безопасности ГДР, где его допрашивали до декабря 1952 года, а потом переправили в советскую тюрьму МВД в Берлине (Карлсхорст), где его допрашивали уже советские сотрудники. Там Линзе был «безымянным» узником. Его имя держалось в тайне. В то же время с ним обращались как с очень важной персоной (VIP), и у него были некоторые привилегии, например, сигареты каждый день. Говорят, в июне 1953 года протоколы его допросов содержали 1100 страниц[303]. Достоверность этих протоколов допросов Линзе были засвидетельствованы генералом Каверзневым в последнем отчете, посланном министру госбезопасности Игнатьеву 3 марта 1953 года. Однако Каверзнев, сомневаясь в уместности дальнейшего содержания Линзе в советской тюрьме на территории ГДР, рекомендует передать материалы следствия военному трибуналу советских войск в Германии. Трибунал без особых проволочек признал Линзе виновным и приговорил к тюремному заключению в СССР[304]. Хотя Советы получили бесчисленные запросы о судьбе и местонахождении Линзе, они отрицали свою причастность к этому делу. В конце концов, 8 июня 1960 года немецкий Красный Крест получил уведомление от советского Красного Креста о том, что Линзе умер в советском лагере 15 декабря 1953 года[305].

Оглядываясь назад, можно сказать, что Международный конгресс юристов продемонстрировал высокую репутацию Свободных юристов и эффективность их деятельности. Советы по-своему засвидетельствовали свое отношение к комитету, похитив Линзе и устроив пропагандистскую кампанию. Внутри БОБ к расследованию похищения доктора Линзе и других подобных дел подключилась контрразведка, усиленная офицерами из германской миссии. Комитет продолжал действовать при поддержке ЦРУ, однако возникавшие проблемы постепенно привели его к распаду. Некоторые из этих проблем уже были заложены в проекте, другие появились из-за постоянного внимания КГБ и восточногерманского МГБ, в остальных виновато ЦРУ[306].

Несмотря на то, что корейский конфликт к концу 1951 года выродился в позиционную войну на истощение, в Вашингтоне и в НАТО о нем постоянно помнили, опасаясь потенциально возможного конфликта Восток—Запад в Европе. Директива о национальной безопасности от 23 октября 1951 года призывала к развитию сил сопротивления в районах, находящихся под советским контролем, и обеспечению готовности этих сил на случай войны[307]. Для германского ОПК это означало создание «запасных» соединений в Восточной Германии — тайных оперативных групп, обеспеченных радиосвязью, но не предпринимающих никаких действий, если не начнется война. Предпочтение, естественно, отдавалось агентам, у которых был «серьезный мотив», а, кроме того, хорошее знание условий в ГДР, следовательно, самыми подходящими были Свободные юристы.

1952—1953 годы, когда мысль предложить Свободным юристам тайную военизированную деятельность в Восточной Германии обсуждалась в Вашингтоне, были, вероятно, не самым лучшим временем для решения такого важного вопроса. ЦРУ подверглось серьезной реорганизации. В январе 1951 года ОПК и ОСО стали подчиняться заместителю директора по планированию (DDP), но лишь в августе 1952 года это стало реальностью. Обе структуры были объединены и в Германии, ОПК и ОСО в Берлине интегрировались в единый отдел под руководством шефа БОБ. (Бывший ОПК переехал из своего прежнего дома в Темпельхофе в новые офисы в Далеме лишь летом 1954 года[308].) Эти изменения улучшили Управление тайными операциями ЦРУ, однако офицеры берлинского ОПК считали, что от перемен «выиграл» ОСО. Они сожалели о своей прежней независимости, и отношения с новым шефом БОБ были у них натянутыми.