<tab>Тело ломило так, словно я всю ночь спал на холодной, твёрдой земле, склонив голову на мшистый камень. В пяти шагах весело шумел широкий ручей. Я встал, разгоняя мышечные ковы, и направился к воде умываться. Сон сном, а привычка сильнее. Чуть не провалился в воду, поскользнувшись на мокрых камнях. Ополоснул студёной водой лицо и шею, прополоскал рот и жадно напился. Вода казалась чистой до сладости. Рассмотрел себя в рябом отражении ручья: вроде тот же Фома, острый длинноватый нос на месте, чуть раскосые глаза ярко выраженного зелёного цвета с ржавыми пятнышками, тёмные широкие брови, большой рот с более тонкой верхней губой и более тяжёлой нижней, если улыбнуться — две резкие скобки прорезали щёки, подбородок вполне мужественный, оквадраченный… А в этой одежде, такой простой и бесхитростной, я казался себе совершенно взрослым, Ванька не прав, я вовсе не выгляжу подростком!

<tab>Вдруг за спиной послышался шум. Я повернулся. На тёсаных глыбах мощёной дороги стояла четырёхколёсная повозка, запряжённая двумя лошадьми, перед ней шевелил ушами мул, гружённый какими-то мешками, позади повозки в ряд стояли несколько человек, одетых слишком убого. Я бы даже сказал, раздетых. Четверо мужчин разного возраста в набедренных повязках, три женщины в неподпоясанных туниках и с покрывалом на головах. Эти люди были привязаны к одной толстой верёвке. Около мула стоял детина с круглым лицом, он был одет явно богаче — на ногах сапоги со шнуровкой, туника с зелёным орнаментом по подолу, на плечах дорожный длинный плащ, на кожаном поясе висел длинный нож. Но было ещё двое мужчин, одетых так же, как и этот громила, и они направлялись прямо ко мне. Что меня заставило пристроить золотые монетки в небольшое дупло склонившегося над ручьём дерева, не знаю — может, интуиция.

<tab>— Будь здрав, путник! — грозно приветствовал один из мужчин с узкими глазами. А я понял, что он говорит по-латыни и что я спокойно понимаю этот язык, который мне не давался на спецкурсе абсолютно. — Мы не увидели мильный камень! Не подскажешь, долог ли путь до Равенны? Похоже, мы по Попилиевой дороге уже до виа Эмилия дошли! А не заметили!

<tab>— Я не знаю… — на удивление легко по-римски ответил я. — Я не местный.

<tab>Последнее я добавил зря. Мужики переглянулись, подошли поближе, мне же отступать было некуда, позади холодный ручей.

<tab>— А ты не из беженцев? Не из Далмации?

<tab>— Нет, я из России, — зачем-то сказал я.

<tab>— Это где-то в Панонии, на севере и востоке, за белыми горами, — почесав всклокоченную бороду, всезнающе высказался другой. — Ты посмотри на него, волосы белые, кожа белая, зубы белые. Точно беженец! Варвары оттуда людей погнали… — И этот бородатый стал что-то шептать в ухо первому. У узкоглазого глаза ещё больше сузились, заблестели, он довольно закивал. Чувствую, что какая-то угроза исходит от этих двоих, но куда бежать, не знаю. Пока соображал, и бежать стало поздно. Узкоглазый ухватил меня своей жёсткой ручищей за плечо и необыкновенно слащаво проговорил:

<tab>— Пойдём-ка с нами, мы довезём тебя до Равенны. Кто твои родители?

<tab>И даже во сне я не мог сказать, что родители сенаторы или «отец легат и он вам покажет!». Я как дурак ответил:

<tab>— Мама акушерка, а отчим — мостостроитель. — Двое радостно кивнули друг другу и, уже откровенно подхватив меня с двух сторон, поволокли к повозке. Только тогда я начал брыкаться, эйкать, смехотворно угрожать. Люди на дороге хмуро созерцали эту сцену, и никто не вступался, вот гады! После очередного удачного пинка в живот бородатому я получил чем-то по голове и выпал из сознания.

<tab>Что-то снилось, вроде Пашка, вроде я на него обиделся, вроде он пылесосил что-то, по крайней мере шум в голове был один в один как от пылесоса. Вот-вот, и очнусь в той квартире с тремя двойками и с тёткой в жёлтеньком халатике…

<tab>Очухиваюсь от тряски. Моя башка как кочан подпрыгивает на шатающемся деревянном полу. Я в повозке… Чёрт! Я всё ещё в том сне? Как так? Мне снится сон, что мне снится сон? Что за бред? Понимаю, что связаны руки и ноги. Напротив меня сидит маленький чумазый ребёнок, года три-четыре, он сосредоточенно изучает мою войлочную шляпу, крутит, надевает на себя, машет ею. Рядом с ребёнком молодая девушка в красных штанах-шароварах и белой тунике. Девушка очень красивая, лицо восточное, породистое, руки тоже связаны. Девушка красивая, но лицо мёртвое, безжизненное. Совсем рядом с выходом, на фоне слепящего света, прислонившись к плечу девушки, дремлет мальчишка, очень смуглый, с кудрявыми смоляными мятежными волосами. У него разбиты губы, на шее железный обруч, туника порвана. Я почувствовал, что в ногах у меня тоже кто-то сидит, повернулся — там узкоглазый мужик. Он с упоением ковыряется в зубах длинным грязным ногтём. На его коленях усталой змеёй лежит хлыст. Узкоглазый увидел, что я очнулся, и самодовольно похлопал меня по бедру.

<tab>— Кто вы такие! Куда вы меня везёте! — заорал я (автоматически по-латыни, вот это я полиглот!).

<tab>— Клейтос! — не отвечая мне, крикнул мужик. — Белозубый проснулся! Сейчас будет вопить!

<tab>— Заткни ему пасть! Только осторожно, не испорти лицо! — ответил ему кто-то снаружи. Узкоглазый отложил хлыст и буквально навалился на меня, в нос ударило зловоние из его рта и резкий запах пота, он стал скручивать конец моего плаща, явно в качестве кляпа.

<tab>— Кто вы? Куда мы едем? — в тошнотном ужасе выдавил я, стараясь не орать и не паниковать.

<tab>— Мы мангоны¹, едем в Классис. Море отступило, и «муллы Мария»² отступили с ним, теперь там рынок. Мы не торгуем партиями, привозим эксклюзив. И тебе лучше не бесить меня, иначе продадим тебя как беженца публиканам³. Что это у тебя? — Вонючий мужик разглядел цепочку с крестиком, ухватил и стал подслеповато щуриться, рассматривая. — На буллу не похожа, да и ты уже не юнец. Надо же, какая тонкая цепь! Клейтос! У белозубого рабский знак! Очень странный!

<tab>Через какое-то время повозка содрогнулась и рядом с узкоглазым протиснулся громила, он схватил ребёнка за руку и как котёнка кинул куда-то наружу:

<tab>— Эй, ольвийка, держи своего щенка! — Он наклонился надо мной, почти полностью перекрыв свет, что уж он там мог разглядеть? — Н-да… распятье и раб на нём, хм… странно. Первый раз такое вижу. Похоже на золото, но какое-то красное. Очень мелкая работа. Что это? — это он спросил уже меня. А у меня произошло некое просветление, и в ответ я спросил сам:

<tab>— А какой сейчас год?

<tab>— Канун октябрьских календ тысяча третьего года. А ты учёный? Поди ещё и писать умеешь?

<tab>— Конечно умею, не зря же я столько учился!

<tab>— Наверное, он ахеец! — вмешался узкоглазый. — Цена увеличивается!

<tab>— Не нравится мне этот знак, — хмуро проговорил Клейтос, — явно рабский, но его легко снять, клейма беглого нигде нет, тело изнеженное, гладкое. Может, он в каком-то особом лупанарии⁴ служил? На эллина он не похож, на иудея тоже. Очевидно, что он не гражданин… Как бы он не оказался чьей-то собственностью!

<tab>— Я не собственность! Я свободный человек! — возмущённо заявил я. Не сдержался, хотя здравый смысл уже брал верх. По крайней мере я решил молчать о крестике. Если это Римская империя где-то начала эры, то о христианстве лучше не упоминать.

<tab>— Мы быстро продадим его! Гладкий, белый, молодой, красивый, да ещё и образованный… Может, заберём этот знак и переплавим, никто его и не опознает! — узкоглазый уже подсчитывал доходы от продажи меня, такого раскрасивого.

<tab>— Нет, пусть знак висит. Тут явно какой-то культ. Как бы иноземный бог нас не наказал! Мне хватит проклятия Митры! У равеннского понтифика Забеди спросим позже. А сейчас заткни его. Осталось четыре мили до Классиса! Пусть он едет тут, чтобы Гелиос не испортил его кожу, — суровый Клейтос выбрался из повозки и обратно бросил ребёнка, который на удивление спокойно переносил такое варварское обращение. Узкоглазый, умело завернув край моего плаща в узел, заткнул мне рот и прижал меня своей спиной к стенке повозки. У меня есть время подумать. Непонятно, почему я не просыпаюсь. Да и вообще всё происходящее на сон совершенно не похоже. Прежде всего, своей реальностью и логичностью. Нет никаких удивительных метаморфоз, несоответствующих сюжету вещей и слов. Мельчайшие детали: грубый шов на тунике узкоглазого, железный ошейник на шее мальчишки, названная дата, упоминание римских понятий, эта ромейская борзость и разговоры о рабстве, моё удивительное знание латыни, кипарисы и каменная дорога с выверенной колеёй. Что это? Я, знакомый с особенностями исторических реконструкций, могу отличить оригинал от контрафакта. То, что я вижу вокруг, совсем не похоже на подделку…