— Алексей Семенович? Хорошо воюет. Два ордена Славы, три медали. Говорил с тобой? Солдаты его любят, да и Крапивинский, командир роты, души в нем не чает.

И мне пришелся по душе сержант Иванов. Чем-то он напомнил моего отца, такого же старого солдата. Свободой и трезвостью суждений, что ли? Признаться, любил я слушать солдатские разговоры. Из них я немало черпал для себя. Многое открывалось мне как бы заново, с неожиданной стороны.

На следующий день пришел я с проверкой в расположение 184-го полка подполковника Могилевцева. И в одной из землянок услышал солдатскую дискуссию.

Солдат, по-видимому из нового пополнения, пришедший в полк после боев на Днепре, говорил:

— Кому хорошо на войне, так это командиру дивизии. Винтовку он не чистит, вещмешок не таскает, пешком не ходит, под обстрел, может, и попадает, да не каждый день… Адъютанты у него, ординарцы…

Говорившего тут же осадили, поднялся шум, кто-то, перекрывая все голоса, забасил:

— Ты еще в боях не бывал, а судить берешься. Командиру дивизии, если хочешь знать, на войне в сто раз труднее, чем солдату. Ты с вечера забьешься в землянку и дрыхнешь до утра, а ему не до сна, он за тысячи отвечает, за то, чтобы все мы сыты были, обуты, одеты, за то, чтобы фриц нас врасплох не застал. Это, брат, потяжелее, чем одному все винтовки нашего взвода вычистить или прошагать по грязи верст двадцать с полной выкладкой…

— Верно, — рассудительно поддержал другой солдат. — У каждого на войне своя ноша… И сильны мы тем, что каждый на войне свое тяжелое дело с одинаковым старанием выполняет: и командир, и боец, и пехотинец, и артиллерист, и танкист, и летчик. Вот побываешь в бою, тогда сам увидишь, что к чему…

Шел я потом по траншее и удивлялся: ведь мне как-то и в голову не приходило, что солдат знает объем моей работы, вернее, задумывается о ней. Солдат понимает, ценит тебя, если ты о нем хорошо заботишься, стараешься, чтобы он был накормлен, обут, одет, не подвергали? опасности без необходимости. В таком случае солдат твой труд воспринимает не как обязанность, а как душевную заботу о нем. И сам готов ответить душевным расположением. Вот и наука тебе, командир дивизии: душевности больше к труженику войны — солдату, душевности…

Вечером 23 января командиры полков доложили о готовности к наступлению. Я, впрочем, сам все проверил и был вполне удовлетворен. Постарались саперы. Минные поля сняли так тихо, проходы в проволочных заграждениях проделали и замаскировали так искусно, что противник ничего не заметил.

В первый эшелон, как и при форсировании Днепра, я назначил 182-й и 184-й полки. Командир 20-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майор Н. И. Бирюков предупредил, чтобы мы внимательно следили за пехотой врага, сидевшей в первой траншее.

Ночь на 24 января выдалась темной. Над заснеженными холмами низко нависли черные облака, видимости никакой. Передовые батальоны в белых маскхалатах без выстрелов двинулись к вражеским позициям. Прежде всего они должны были уточнить, на месте ли противник.

Я находился на своем НП, ждал донесений. Вот зазуммерил телефон. Докладывал подполковник Грозов.

— Второй батальон сто восемьдесят второго гвардейского полка ворвался в первую траншею. Гитлеровцы после короткой рукопашной бежали. Ввожу в дело третий батальон для развития успеха в направлении деревни Рубановка.

Только успел положить трубку, позвонил подполковник Могилевцев.

— Третий батальон сто восемьдесят второго гвардейского полка ворвался в траншею противника. Немцы отходят!

Итак, батальоны Героев Советского Союза В. И. Данько и Ф. А. Зубалова прорвались через первую траншею. Враг бежал, но в глубине обороны он встретит наши передовые подразделения организованным огнем. Теперь, не теряя ни минуты, надо подавить огневые точки противника, ударить по запасным позициям.

Я связался с Палладием.

— Первая траншея взята. Начинайте, бог войны!

Грохот пушек расколол ночную тишину. Это послужило сигналом к началу общей атаки. Два полка первого эшелона были введены в бой. В резерве остался лишь батальон Героя Советского Союза Б. С. Борисова.

Миновали первые, вторые, третьи сутки наступления. Сопротивление противника усиливалось. Он подтягивал резервы. Приходилось с боем брать каждый из многочисленных опорных пунктов. За день удавалось продвинуться всего на один-два километра.

Первая тревожная весть пришла от подполковника Грозова. Он передал по рации, что ведет встречный бой с крупными силами вражеской пехоты и артиллерии.

— Противник выдвинул из района Рубановки до двух пехотных полков, усиленных артиллерией. Его цель — не допустить нашего продвижения в обход деревни, — сообщил Грозов. — Мы заняли круговую оборону, деремся в полуокружении. Положение тяжелое.

Уж если Грозов говорит, что положение тяжелое, значит, действительно тяжелое. В своих оценках он был точен, как и во всем остальном.

— Держитесь, — сказал я командиру полка, — высылаю к вам батальон.

Телефонист связал меня с комбатом Борисовым. Я кратко обрисовал ему положение, в каком очутился 182-й полк.

— Приказываю батальону выступить в район Рубановки и совместно со сто восемьдесят вторым полком разгромить противника. Вы ведь у нас мастер обходных маневров, капитан… Помните плацдарм?

— Так точно, все понял, товарищ гвардии полковник.

— Действуйте.

Герой Советского Союза капитан Борисов оправдал мои надежды. Двигаясь форсированным маршем, да еще с пушками, по непролазной грязи, смешанной с мокрым снегом, он сумел вывести батальон в тыл немецких частей, блокировавших полк Грозова.

На рассвете 6 февраля подразделения батальона внезапным ударом атаковали с тыла артиллерийский дивизион, который находился на огневых позициях и вел обстрел боевых порядков 182-го полка. Схватка была короткой. Наши автоматчики огнем в упор перебили почти всех вражеских артиллеристов и захватили пушки. Лишившись артиллерийской поддержки, гитлеровцы начали поспешно отходить. За истекший год они научились бояться котлов…

Грозов, поняв, что пришла помощь, поднял полк в атаку.

Поздно ночью я вызвал по рации командиров полков, чтобы уточнить обстановку. Грозов доложил: его полк овладел деревней Рубановка, продвигаясь дальше, правым флангом вышел к поселку Матусово, передовые подразделения встретили организованное сопротивление противника и вынуждены запять оборону. Из доклада подполковника Могилевцева я узнал, что 184-й полк захватил несколько опорных пунктов гитлеровцев и продвигается в направлении поселка Матусово.

Между тем начальник разведки дивизии майор И. Т. Кустов сообщил, что перед фронтом наших двух полков противник развернул 72-ю пехотную дивизию. Немцы хорошо укрепили Матусово и сосредоточили там более полка пехоты с артиллерией.

Я посоветовал Могилевцеву не распылять силы полка и нанести по гарнизону поселка концентрированный удар совместно с правофланговым батальоном 182-го полка.

Было ясно: немцы знают, что цель встречного наступления двух наших фронтов — окружение корсунь-шевченковской группировки, и пойдут на все, чтобы не допустить выхода наших главных сил на оперативный простор.

7 февраля во второй половине дня 72-я немецкая дивизия двинулась в контратаку на 182-й полк. Я был уверен: Грозов выстоит. Он перешел к обороне в конце прошлой ночи, значит, к середине дня его подразделения успели зарыться в землю. Лишь бы хватило боеприпасов. Доставляли их с перебоями. Машины и даже сани застревали в глубоком снегу и в жидкой грязи, особенно в низинах и на подъемах…

Грозов держал меня в курсе событий. Сначала на боевые порядки полка ринулись несколько десятков танков и самоходок. Противотанковый дивизион вступил в бой. На исходные позиции вышли приданные полку танки…

Через полчаса новое сообщение. На левом фланге и в центре контратака отбита. Горят шесть вражеских машин. На правом фланге одиннадцать танков с двумя батальонами пехоты выбили 1-й батальон с окраин Матусова.