странно, он не ощущал отвращения, к которому так долго себя готовил. Чужое дыхание

было тёплым, чужие губы – мягкими и неожиданно осторожными. Что-то влажное

скользнуло по его верхней губе, приподнимая её – Уилл не сразу понял, что это язык. От

изумления и ещё какого-то странного, незнакомого чувства он приоткрыл рот – и снова

задохнулся, когда всё тот же язык проник в него и прошёлся внутри, жарко и

требовательно, проникая всё глубже. Уилл стиснул ручки кресла с такой силой, словно

собирался их отломить. Он яростно молил бога, чтобы это поскорее кончилось… и в то же

время отчего-то не хотел, чтобы это закончилось слишком быстро.

Когда Риверте отпустил его, Уилл ещё несколько мгновений сидел с закрытыми глазам.

Потом чуть-чуть приподнял ресницы, не осмеливаясь прямо смотреть в лицо человека,

которого намеревался убить.

– Вы восхитительны в своей целомудренности, – сказал Фернан Риверте, вынимая платок и

оттирая чернильное пятно с пальца. – Но не мне срывать этот цветок. Вижу, как вас

корёжит от одного моего прикосновения. Уж и не знаю, что вам наговорили обо мне ваши

богобоязненные родичи, однако спешу развеять ваши страхи. Я, молодой человек, никого

и никогда не брал силой. Так что можете спать совершенно спокойно и не изводить моих

слуг расспросами. – Он на секунду умолк, потом небрежно добавил: – У вас чернило на

щеке. Я вас измазал, простите.

Уилл машинально коснулся пальцами подбородка. Он не мог выдавить ни слова. Риверте

отвернулся от него и бросил платок на стол, в кипу бумаг.

– Я вас более не задерживаю, – сказал он.

Уилл поднялся и, не чуя под собой ног, вышел, даже не сумел придумать какой-нибудь

вежливой формальности на прощанье. Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней

спиной и сполз на пол.

«Я не смогу, – подумал он. – О, бог мой… брат Эсмонт… Роберт… я не смогу! Он всё понял.

И каким же я был идиотом, если решил, что сумею его провести…»

До самого вечера у него горели губы.

Уилл старательно – и весьма успешно – избегал общества хозяина Даккара в течение всего

этого, показавшегося ему бесконечно долгим, и следующего дня. Он понимал, что

поступает неправильно, что нельзя прятаться, если он в самом деле собирается сделать то,

в чём поклялся Роберту… Но не мог же он просто войти к Риверте в спальню и сказать…

сказать… он даже не мог придумать, что можно сказать в такой ситуации. После сцены в

кабинете мысль об этом стала для него ещё невыносимее.

Поэтому он решил, что, может быть, будет не так уж плохо, если он действительно просто

дождётся, пока Риверте покинет Даккар – и тогда у него просто не останется возможности

выполнить задуманное, что радовало Уилла намного больше, чем тревожило. Однако

Риверте словно забыл о своих словах. После отъезда его гостей прошла неделя, а он не

подавал виду, будто собирается уезжать. Может быть, он чего-то ждал – Уиллу трудно

было судить, потому он и не строил догадок.

В эти дни он снова засел за книги – теперь отдавая предпочтение Руадам, в которых

надеялся найти объяснение всем мучавшим его ощущениям. Он смутно понимал, что

было что-то запретное, что-то необычайное и в то же время недопустимое в том, что он

чувствовал, когда мужская рука властно, хотя и не больно сжимала его лицо, и мужские

губы сминали его губы, мужской язык проникал в его рот… От этих воспоминаний он

ощущал одновременно стыд и жар. И отвращение тоже, но… из всех чувств отвращение

было, пожалуй, самым слабым.

Риверте, казалось, совершенно забыл о нём. Он по-прежнему часто отлучался,

возвращаясь к полуночи, теперь уже один, и за стеной до самого утра было тихо. Это

было до того непривычно, что мешало Уиллу уснуть – оказывается, он привык к

постоянному скрипу и стонам за стеной. Впрочем, он вовсе не сожалел об их отсутствии.

В один из дней, листая труд Святого Иакка, Уилл наткнулся на отсылку к трактату мэтра

Альбиана, с которым Святой Иакк настоятельно советовал ознакомиться прежде, чем

приступать к чтению. Уилл вспомнил, что видел эту книгу в библиотеке Даккара, в самый

свой первый день здесь. Риверте не было в замке, он уехал утром вместе с Гальяной, и

Уилл мог без опаски совершить вылазку.

Он без приключений добрался до библиотеки и какое-то время искал нужную ему книгу –

в прошлый раз он вытащил её наугад, и теперь, когда она и вправду была ему нужна,

никак не мог вспомнить, где она стояла. Он провозился дольше, чем следовало, и так

углубился в поиски – он всегда погружался в то, чем был занят, с самозабвением,

достойным скорее порицания, чем похвалы – что не услышал вовремя шагов в коридоре.

Лишь когда дверная ручка стала поворачиваться, Уилл понял, что уже не один. Конечно,

это мог быть один из пажей или горничная, зашедшая вытерпеть пыль – но мог быть и

нежданно вернувшийся Риверте, видеться с которым у Уилла желания было меньше, чем

когда-либо. Однако днём Риверте обычно работал в кабинете, а не в библиотеке – там окна

выходили на солнечную сторону и было больше света. Значит, если это и впрямь Риверте,

то скорее всего он зашёл за нужной книгой и не задержится надолго…

Всё это с быстротой молнии мелькнуло в сознании Уилла. Не успев довести мысль до

конца, он метнулся вдоль стеллажей к окну, каким-то чудом ничего не задев и не обрушив

по дороге. Тяжёлые зелёные портьеры свисали с окон к самому полу и были наполовину

задёрнуты – спрятаться за ними не составило труда. Правда, Уилла могли увидеть со

стороны улицы, но окна библиотеки находились на третьем этаже, и Уилл надеялся, что

никто не станет на них глазеть.

Едва он успел шмыгнуть за пропахшую пылью занавеску, как дверь открылась. Уилл

услышал шаги и тут же понял, что это не Риверте – но и не слуга. Шаги были медленные и

тяжёлые, словно вошедший озирался по сторонам – и одновременно никуда не торопился,

чувствуя себя в своей тарелке и намереваясь побездельничать. Кто же это мог быть?..

Уилл стоял, затаив дыхание и слушая, как скрипит паркет под ногами незнакомца. Потом

застонало кресло – человек опустился в него, и был он, похоже, немалого роста и

комплекции, раз заставил кресло так скрипеть. Затем раздалось шуршание бумаг, и на

время всё стихло. Уилл понимал, что глупо прятаться вот так, но как бы теперь он

объяснил, что делал за портьерой? Оставалось надеяться, что незнакомый гость вскоре

уйдёт.

Эта надежда, как и большинство надежд в жизни Уилла, пошла прахом.

Прошло несколько минут, и раздались новые шаги – их Уилл теперь различил бы среди

тысячи других. Резкий, быстрый, упругий шаг. Хлопнула дверь.

– Ну? – раздался грубый голос, от звука которого Уилл невольно вздрогнул. Он сразу

представил себе обладателя этого голоса и тяжёлых шагов: толстого, коренастого увальня

с красным щекастым лицом. – Ты прочёл?

Риверте, видимо, ответил жестом – или не ответил вовсе. Он пошёл вперед, и сердце

Уилла подскочило, когда ему почудилось, что тот направляется к окну – но потом он

остановился и, судя по звуку, тоже сел.

– Что-нибудь интересное? – спросил обладатель грубого голоса.

– Если бы, – ответил Риверте. И когда он только успел вернуться?.. В его голосе сквозило

усталое раздражение – Уилл никогда не слышал в нём ничего подобного.

– Новости, как понимаю, неутешительные.

– Сантьяро, не строй из себя идиота. Да и из меня тоже. Когда из Рувана в последний раз

бывали хорошие новости?

– Ха! Когда его величество Рунальд Первый свернул шею! – воскликнул тот, кого назвали

Сантьяро, и громогласно расхохотался.

– Именно. Но на сей раз, боюсь, свернутой окажется шея кое-кого другого.

– Ты как будто рассержен, Фернан.