Похоже, что Леке в результате утренней жеребьевки получил право говорить первым. С воодушевлением он принимается нас расспрашивать:

— Ну как, уже готовы к вечеру?

— Пока нет, остались еще огород, овес и…

Хаким прерывает сам себя, сообразив, что Леке своим вопросом имел в виду другое.

— Ну а бухлом запаслись?

Этот вопрос тоже звучит риторически, и приглушенным тоном Леке продолжает:

— Только между нами, пацаны: у нас на сегодняшний вечер всего до фига. Так что если захотите бухнуть или курнуть суперрасслабляющего дерьма, обращайтесь к нам. Только вы двое — больше никому не предлагаем.

Он так и сказал: «курнуть суперрасслабляющего дерьма». Его придурковатый, дворовый язык сбивает меня с толку больше, чем собственно содержание. Не секрет, что в «Радуге», как и в любом другом охраняемом учреждении в Голландии, ничего не стоит добыть наркотики или спиртное. Причем пронести их контрабандой гораздо легче, чем употребить. Всем давно понятно, что тебя обязательно застукают. Ведь каждую неделю пациенты сдают анализ мочи. Конечно, и эту проверку можно обойти, но слишком уж это накладно. Большинство пациентов покорно принимают свое наказание, смиряются с пометкой «рецидив» и два дня оттягиваются в одиночной камере.

Мне это не нужно.

— Можете отдать мою порцию Фикки, — говорю я, кивая Дану, который в замешательстве озирается по сторонам.

Хаким совещается со своей божественной половиной, а я теряю всякий интерес продолжать беседу. Я никогда не брезговал «дурью». Искусство и делирий неразлучны. Но это было раньше. Зачем рецидивировать, когда у тебя и так сплошной рецидив?

Такси остановилось слишком далеко, не имея возможности подъехать вплотную к парку, который оцепили в связи с проводимым там праздником. Флип хотел стащить первый попавшийся велосипед, чтобы покрыть последние триста метров, но Грегор обхватил его за шею и поволок за собой. В утешение он достал из-под свитера бутылку виски. Флип раздал нам экстази и запил свою порцию большим глотком.

— Пошли веселиться!

У входа в парк гигантское колышущееся сонмище людей с нетерпением ожидало открытия. Все выглядели на одно лицо. Мужская половина была одета в чересчур облегающие майки с инфантильным рисунком, отбеленные по последней моде джинсы и шлепки. Девушек едва прикрывали стратегически ниспадающие куски ткани, которые в совокупности отдаленно напоминали платьица. Все неестественно широко улыбались. Сверху, наверно, казалось, что сюда стеклись наркоманы со всей Европы.

Охрана не утруждала себя тщательным обыском посетителей. Флип расстроился — только зря мучился, придумывая укромные местечки для своих наркотиков. Войдя в парк, мы тут же попали в объятия пританцовывающей, цветастой девушки.

— Чупа-чупс? — стоя за большим рекламным стендом, она бесплатно раздавала леденцы на палочке. — Пусть сегодня у всех будет что пососать. Не надо будет в кровь кусать щеку.

Ее зрачки превосходили размером леденцы, которые она рекламировала.

— Вот он, успешный маркетинговый трюк! Где еще нужны леденцы? Там, где принимают наркотики! В этом рекламном отделе явно работает человек, знающий толк в своем деле, — бросил в воздух Флип.

Было, наверное, градусов тридцать, звучала расслабляющая музыка. Изучая окрестности, мы прошли мимо «мини-бара», которым служил домик на детской площадке, в окружении крошечных столиков и стульчиков. За столиками взрослые, умирая со смеху, потягивали пиво из малюсеньких стаканчиков, разносимое официантами-лилипутами. В довершение этой абсурдной картины в углу мини-террасы был припаркован игрушечный двухэтажный автобус. Грегор сказал, что через пару часов съел бы на закуску такого вот «гнома во фритюре». Он снял свитер, выставив на всеобщее обозрение расплывшиеся пятна пота на полинявшей майке с «Роллинг Стоунз».

Около необъятной сцены возвышалось «чертово колесо». Очертив глазами два круга, я понял, что экстази начал действовать. Все поплыло, по рукам пробежали мурашки, казалось, что кто-то дернул за веревочку и праздник включился. Завелась музыкальная шкатулка. Свет заиграл волшебными лучами. Музыка стала фоном.

Во время прогулки мы набрели на группу полузнакомых Флипа. Коллеги, одноклубники, офисные клерки — разницы я не замечал. Я будто пожимал руки сороконожке или многорукому роботу, пока не сообразил, что несколько пар этих ручек принадлежали самым утонченным, очаровательным и милым девушкам на свете.

Ручки превратились в ласки. Дружеские ласки. «Классная музыка», — ласкались они. «Какое приятное у тебя на ощупь платье», — ласкался я. «Давай никогда не расставаться», — ласкались они. «Эй, мы вроде уже обнимались, не важно», — ласкался я. И только я начал привыкать к этому средневековому хороводу, как тут появился Грегор.

— Пора выпить. Пойду затарюсь. У тебя есть деньги?

Поцеловав на прощанье свой кошелек, я обернулся, но было уже поздно. Наверно, это был лишь плод моего воображения, потому что, когда я посмотрел на своих новых-лучших-друзей-на-сегодняшний-вечер, оказалось, что танец ласк кончился и все увлеченно беседуют друг с другом.

Я попытался поучаствовать в разговоре об уравнениях быстрых движений, но тут же сел в калошу, полагая, что это название фильма. Мимо на ходулях прошли мужчины и женщины в клоунских костюмах. Не успев толком вникнуть в происходящее, я очутился рядом с Флипом, который вручил мне две таблетки.

— Все под контролем?

— Нет.

— Ну и замечательно.

Пока время стояло на месте, мы обнимались как заведенные, пили, танцевали и целовались. Достигнув апогея, я ощутил потребность притормозить. Оглянуться вокруг и подумать. Иногда полезно, особенно когда пребываешь в состоянии эйфории. Посмотреть на себя со стороны. Подняв глаза, я обнаружил верхушки деревьев окружающего нас леса. Для меня в тот момент, ей-богу, не было ничего прекраснее, чем эти деревья. А еще точнее: той линии, где верхушки соприкасались с небом. Это было настолько завораживающе, что я даже прослезился.

Я поделился своими чувствами с банкиром, стоявшим рядом, и тот мгновенно меня понял. Так мы и стояли, по-дружески пялясь в небо, пока в какой-то момент оно не поплыло, отделяясь от леса. Это видение было еще чудеснее, и я незамедлительно поведал об этом банкиру.

Я надеялся на одобрительное «вау», но краем глаза заметил, что его лицо исказилось.

— Нет, этого нельзя допустить, — прошептал он. — Небо должно остаться на месте. Помоги мне, вместе мы сможем удержать небо над лесом!

И, зажмурившись, он начал тужиться.

— Но это же ни с чем не сравнимое зрелище, — попробовал я еще раз.

Тут банкир застонал и, когда мне уже порядком поднадоела эта игра, я заметил, что он к тому же еще и обмочился.

— Что ты сказал? — Его подружка подбежала к банкиру и вывела его из транса. Пока она тащила его к выходу, я заметил вдалеке Грегора с двумя ящиками «Пайпер-Хайдсика», в сопровождении ангела и демона.

У демона были длинные темные волосы, потрясающая фигура и чувственный рот. Она сразу поцеловала меня в губы. Я ощутил ее сладкое дыхание и снова унесся в прекрасное далеко. Мои руки безмятежно покачивались на волнах ее тела, и тут она шепнула мне на ухо:

— Так ты тот самый знаменитый художник?

Я бросил взгляд на Грегора, и тот ухмыльнулся.

У белокурой девушки был миллиард кудрей (в тот вечер я пересчитал их дважды). Своим идеальным телом она вызывающе льнула к моему. Это тоже был своего рода танец, хотя слово «танец» не вполне отражало всех оттенков происходящего.

— Ты не перестаешь меня удивлять, — сказал я Грегору, раздававшему бутылки шампанского.

Вечер все тянулся — никто и не подозревал, что он может кончиться. Музыку включали то громче, то тише, то опять громче. Диджей издевался над публикой. Веселая оргия продолжала клокотать на «колесах» Флипа и шипучке Грегора. Но вдруг неожиданно музыка смолкла. Зажегся яркий свет, и три тысячи потных однояйцовых близнецов в солнцезащитных очках посреди ночи направились к выходу.