…Войдя в квартиру на первом этаже, Лиза сразу ощутила, что все как-то неправильно: не было ни детской кроватки, ни стульчика, ни игрушек. Квартира казалась нежилой, совершенно безликой. И уж совсем не верилось в то, что здесь растет маленький ребенок… Растерянно оглядевшись, Лиза примостилась на краешке стула, стоящего рядом с продавленным диваном. Хозяин квартиры, не снимая обуви, подошел к ней и положил малыша на диван. У мальчика были пухлые, розовые от морозца щечки, он улыбался и протягивал Лизе маленькие ручки.
— Поиграй с ним немножко, а я пока приготовлю ему кашу! — попросил мужчина, выходя на кухню.
Лиза осторожно вынула малыша из его теплого комбинезончика.
— Ой, а я-то ведь даже не разделась! И руки не помыла! — запоздало спохватилась она, — Можно я пройду в ванную?
Лиза обернулась. Человек подошел неслышно и теперь стоял рядом с ней, но в первую секунду она его не узнала. Разве это тот самый улыбчивый, милый и заботливый папа мальчика Влада, который так искренне просил ее, Лизу, о помощи? У этого существа были полные ненависти темные бездонные глаза, искривленные губы и стальные руки, которые впились в ее плечи. Малыш, увидев перед собой это лицо, напоминавшее восковую маску, тут же разразился испуганным плачем. Лиза, остолбеневшая в первые секунды, словно, проснулась. Как в замедленной съемке она увидела, что правая рука человека, стоящего напротив, потянулась в карман, доставая оттуда шприц, наполовину заполненный какой-то прозрачной жидкостью. Хищное блестящее жало плотно прижалось к ее запястью, но неожиданно тонкая игла вдруг сломалась. У Лизы были какие-то доли секунды, чтобы сообразить, что делать дальше. Машинально сунув руку в кармашек школьной жилетки, она нащупала невидимку, которую еще утром засунула туда и не раздумывая воткнула с руку со шприцом. Бантик, отцепившись от заколки, упал на пол. От неожиданности человек ослабил хватку, и ей удалось вывернуться. Лиза метнулась из комнаты и заперлась в маленьком туалетном закутке, а зло стояло под дверью и ждало, что когда-нибудь, уже, наверное, очень скоро, силы ее иссякнут и щеколда вывалится из гнезда…
— Открой и не ори, хуже будет!.. Запомни, маленькая дрянь, если ты хоть кому-нибудь пикнешь про то, что случилось, то умирать будешь долго и очень больно. И не только ты, но и твои близкие.
За стеной истерическим плачем заходился ребенок. Лиза подрагивающим от ужаса и напряжения громким голосом, в который раз повторяла:
— Немедленно идите в комнату и возьмите сына на руки, иначе я буду орать так, что все соседи сбегутся! — но почему-то ей казалось бессмысленным кричать, — ведь день, все соседи на работе, никто не придет. «Если я сама не смогу выбраться отсюда — мне конец», — эта мысль неотвратимо засела в мозгу. «Конец» — какое-то очень страшное, жуткое слово в последний час приобрело смысл. Конечно, если он наступит, то он будет именно таким — беспомощность, одиночество и черный человек за хлипкой дверью… Где взять еще сил?! Младенец заливался плачем.
— Уходите, сейчас же уходите в комнату! — настойчиво проговорила Лиза, чувствуя, что голос вот-вот сорвется и тогда истерика затопит сознание. Нельзя думать ни о чем, кроме того, чтобы выбраться их этого ада. И вдруг, сама не ожидая от себя этого, она взорвалась криком. Ей казалось, что легкие не выдержат, горло лопнет, и она точно умрет на этом грязном кафельном полу рядом с давно не мытым, исходящим миазмами унитазом… И когда казалось, что тот самый конец уже наступил, Лиза вдруг поняла, что кричит одна, а детских воплей уже не слышно. Негнущиеся пальцы открыли щеколду. В коридоре никого не было. Схватив брошенный у порога школьный рюкзак, девочка открыла простенький замок на входной двери и бросилась прочь…
— Да, мамуль! Я только что вошла, может, я перезвоню? А то так продрогла, что если сейчас же не выпью чаю, околею!
— А почему ты так замерзла? Ты что, так и не надела сапоги? Инна, ты допрыгаешься до ангины! Забыла, как в прошлом году валялась три недели почти без сознания с высоченной температурой?! Сколько я тогда тебе антибиотиков навкалывала — страшно вспомнить!
— Мам, да надевала я эти сапоги, только толку от них, как от козла молока. Красивые, а греют только тем, что сделаны в Германии. С нашими морозами не заграничная краса нужна, а наши проверенные валенки! — с досадой пробормотала Инна, подхватывая под брюшко Дашку, вышедшую встречать хозяйку к порогу. — Кстати, я сегодня утром решила поехать в деревню и привезти себе оттуда на зиму валенки с калошами и мою любимую телогрейку. Кстати, можно и ушанку заодно прихватить. Что скажешь?
— Язык у тебя без костей, вот что я тебе скажу, дочь! Ладно, иди в ванную, налей себе горячего чаю и перезвони нам с отцом, когда перестанешь выбивать зубами чечетку.
Инна повесила трубку и сняла, наконец, «заграничную красу», которая под конец дня еще и натерла мозоль на пятке.
— Что, соскучилась, селедка моя? — она почесала Дашку промеж круглых ушей и чмокнула в черный кожаный нос, — Или есть хочешь? Пойдем-ка, Дашка, чайку с вареньем навернем. Ах да, тебе небось чаю-то и не хочется, тебе бы колбаски. Я бы, кстати, тоже не отказалась бы от чего-нибудь более существенного, чем чай. Я сегодня без обеда.
Дашка удобно устроилась на локте хозяйки и начала посапывать и мурлыкать.
— Тебе хорошо, ни забот у тебя, ни хлопот, а мне, между прочим, сегодня еще тетрадки с сочинениями моих охламонов проверять надо, — сказала Инна и открыла дверцу холодильника. На полке сиротливо примостился небольшой кусок сохлого сыра и четыре яйца. В магазин зайти она сегодня поленилась, — нога саднила так, что Инна предпочла остаться без продуктов.
— Ничего, Дашка, из этого набора может получиться неплохая яичница и пара горячих бутербродов. Так что жить будем, от голода не помрем.
Чайник уютно запел, когда телефон затрезвонил вновь. Инна с досадой выключила горячую воду, в которой старалась отогреть красные, как у гусыни, руки.
— Мам, ну что опять!? Я же сказала, что перезвоню тебе, как только приду в себя!
— Простите, Инна Викторовна! Это мама Лизы Гориной вас беспокоит, — проговорил знакомый голос на другом конце телефонной трубки.
— Ой, Наталья Ивановна, извините, я думала, что это моя мама. А что, что-то случилось?
— Случилось. Мы не могли бы с вами увидеться? Это срочно.
— Да, конечно, где и когда? Что-то с Лизой?
— Если вам не сложно, приезжайте к нам домой. С Лизой беда, может быть, вы сможете помочь, пожалуйста!
— Выезжаю, напомните адрес.
Руки вдруг снова заледенели, то ли от предчувствия какой-то страшной беды, то ли от еще не прошедшего уличного озноба. Схватив пальто, шарф и телефон, покорно дожидавшийся возвращения хозяйки на полке, Инна сунула недовольную Дашку на диван, выключила газ под закипевшим чайником и выскочила за дверь.
— Лизанька, прошу тебя, ягодка моя, расскажи мне, что случилось! — Анна Петровна сидела на краешке софы рядом с Лизой, которая, свернувшись калачиком в углу, уже второй час молчала и смотрела на нее затравленными перепуганными глазами. Маленькие пальчики нервно теребили шубку давешнего зайца со странным незаячьим именем Дима.
…Анна Петровна открыла входную дверь. Перед ней стояла Лиза. Расширенные от ужаса глаза, трясущиеся руки, порванная школьная юбочка и скособоченная, надетая явно впопыхах, куртка. Не говоря ни слова, Лиза вбежала в прихожую и стала судорожно запирать дверные замки.
— Детонька моя, Лизочек, что с тобой?! Почему ты так сильно задержалась? Ты в школе была?
Лиза отрицательно замотала головой.
— В школу — нет, больше никогда, нет!.. Я не пойду больше, нет, никогда, он меня найдет!!! — Лиза бросилась на диван и забилась в уголок. Она даже не плакала, она просто тихонько всхлипывала и дрожала всем телом. От ощущения полной растерянности Анна Петровна не знала, что делать. Даже облегчение от того, что внучка наконец-то нашлась и вернулась домой, было временным — по всему было видно, что с Лизой случилось что-то страшное. Но как узнать что именно, если девочка не может связно объяснить, что с ней произошло? Наташа, которая прибежала домой почти сразу после прихода Лизы, тоже ничего не добилась. Ясно одно, — то что произошло, явно как-то связано со школой. Наташа уже позвонила классной руководительнице Лизы, может быть она сможет что-нибудь объяснить.