Хамал солгал ему. Всё совсем не так. Хамал боится чего-то. Он напуган до полусмерти.

Едва они оказались в гостиной Ригеля, Гиллель наложил на дверь засов и дважды провернул ключ в замке. Выдержка начала изменять ему. Он рухнул в кресло, вцепившись руками в волосы. Ригель присел на краешек тахты и терпеливо ждал. Страх Хамала передавался ему.

— Это ужасно, Ригель.

— Рассказывайте же, Господи!

— Старик Моозес знает меня с пелёнок. Почти год до поступления сюда я работал с ним. Он любит меня как внука своего друга и невероятно высоко ценит как сотрудника. Говорит, что у меня великолепная интуиция. Вы знаете, Эммануэль, на чём она основывается. Я помог ему заработать на клиентуре сотни тысяч. — Он сглотнул слюну, и руки его конвульсивно сжались, — Моозес обладает огромным опытом и отточенным умом. Обмануть его невозможно… — Гиллель снова замолчал. Эммануэль боялся пошевелиться. — … а самому ему ничего не стоит надуть любого… Но лгать мне он бы не стал, да и не смог бы, вы же понимаете…

Ригелю показалось, что он уже начал понимать.

— Эммануэль, это ужасно… Он был потрясён моим вопросом и подумал, что я рехнулся.

— То есть… к нему приходил…

— Гиллель-Исроэль-Шломо бен Давид бен Абрахам Хамал! Я, я к нему приходил!!! — сорвался на истеричный крик Хамал.

Эммануэль потрясённо молчал, ни о чём не спрашивал. Опустив глаза, обдумывал услышанное. В глухой тишине было слышно только мерное тиканье настенных часов. Хамал тоже сидел молча, вцепившись в подлокотники кресла.

— …Я говорил Неверу, что здесь слишком много чертовщины, но это уже чертовщина запредельная, — проговорил наконец, глубоко дыша, Хамал. — Человек, принимающий облик другого… Спасибо, что не подумали…

— О чём? — прошептал Эммануэль.

— "Не я ли это все-таки был?", "Не стащил ли я сам в сомнамбулическом сне дедовы бриллианты и не загнал ли их в беспамятстве?" Кстати, вор получил настоящую цену, Моозес же знал, что я в этом разбираюсь не хуже него. Я боюсь, Эммануэль.

— Если так, то воришка — одна из девиц. А продать камни она могла через подставное лицо.

— Если речь идет о гриме, под вас могли загримироваться только девушки или… я. У всех остальных — другая комплекция.

— Грим не мог бы обмануть Моозеса Фейбиша. Он знает меня с детства, помнит ребенком. Форма лица, носа, скул, цвет глаз, разрез век и ноздрей! Это не подделать никаким гримом.

— Да, у вас своеобразная внешность. Но вы объяснили этому Моозесу, что произошло? Он рассказал, как прошла встреча с этим человеком? Или бесполезно было разговаривать?

— Старик живёт в мире денег и реальных дел. Но он очень умён, и границы собственного опыта не считает границами мира. Я не смог до конца уверить его, что это был не я, но то, что произошло, я знаю — и с его слов, и — из его мыслей… это чертовщина, Ригель, чертовщина. Подумать только — я сам разгуливаю по городу, предлагаю другу деда ворованное на продажу, и никто ни о чём не подозревает. Страшно подумать — что может вытворить мерзавец, способный на подобные метаморфозы! Но не верить мыслям Моозеса я тоже не могу. Но как поверить в такую дьявольщину? Вы можете? Впрочем, вы же верите только в Писание…

— Я верю в Бога, Гилберт. Но дьявол существует несомненно, как и Бог. Они несопоставимы, но оба экзистенциальны. В чертовщину я верю. Подобное возможно, но…

— Но?

— Такие вещи делаются тоже посредством веры, страшной веры в дьявола, питаемой стремлением ко злу. Но заниматься этим — значит испытывать и гневить Бога, и всякий, кто преуспеет в этом, серьёзно навредит своей душе. — Эммануэль говорил медленно, ему казалось, что надо дать Хамалу время прийти в себя.

— Согласен, но не думаю, что это волнует твердолобых тевтонов типа Нергала или Мормо. Мысль о том, что они гневят несуществующего для них Бога, их не остановит.

— Вы считаете, что это кто-то из них?

— Не знаю. Они, конечно, ambo meliores, оба хороши. Нергал — вервольф, а Мормо — вампир-кровосос. — Поражённый Эммануэль в ужасе замер с полуоткрытым ртом. — Вы разве не знали об этом, Ману? — Эммануэль потрясённо покачал головой. — Я думал, Невер сказал вам. Да, это волк и вампир. Но горло Лили было неповреждённым. Мормо — далеко не дурак и, где живёт, там… не очень блудит и не сильно кусается. Над окровавленным трупом Генриха, мир его грешному праху, Авгусnbsp; — Представьте, Эммануэль, нашего красавца мсье де Невера и Хеллу Митгарт у алтаря…

Тот, конечно, несколько возбудился, но не он убил Виллигута. Он недоумевал не меньше нашего. А если он узнает, кто убил Лили, уверяю вас, убийце не поздоровится. Он мстителен, а тут… это немыслимо, но он до сих пор… скорбит. И это не напускное.

— Но никто из них не мог превратиться в вас?

— Нет. Нергал в полнолуние становится волком и разгуливает по окрестностям. Встреча с ним ничего хорошего никому не сулит, но других метаморфоз за ним не замечалось…

Эммануэль несколько минут молча обдумывал сказанное.

— Значит, здесь собрались вампир, волкодлак, человек, читающий чужие мысли, и некто, принимающий чужой облик? Не много ли в этом странного?

Хамал высокомерно усмехнулся.

— Вы кое-что упустили, друг мой. Здесь ещё была женщина-лярва, высасывающая из мужчин душу… ну, в смысле… у тех, — Хамал прищурил огромные глаза, — у кого она, разумеется, была. Мы чудом или, как выразились бы вы, милостью Божьей избежали этого, а вон Риммон с Невером, те с одной-то ночи — месяц в себя прийти не могли, а уж оба куда как покрепче нас с вами будут. Кстати, вы её особенно почему-то интересовали. А ещё, — продолжил Хамал, судорожно вздохнув, — ещё здесь до недавнего времени пребывал чудной юноша с противоестественными склонностями блудливой бабы, умевший к тому же завораживать. Правда, он не сумел, хотя и очень хотел, приворожить вашего дружка Невера и Бенедикта Митгарта — непонятно почему. Есть тут и ещё особы… тоже дарований неординарных. Так что странного не много, Ману, а очень много. Проблема, кстати, заключается ещё и в том, что негодяй был у Моозеса довольно давно — через три недели с лишним после смерти Лили… Не покойник ли Виллигут приворожил ювелира? Неуёмно жадна до безделушек и ещё одна особа… Не было ли какого сговора между ними? — Хамал тяжело вздохнул. — Вы не обессудьте, Эммануэль, но я просил бы разрешения переночевать у вас. Мне сильно не по себе. С моим сложением глупо играть в смельчака.

— Разумеется, оставайтесь. А… Риммон? Что он собой представляет? Вы, я видел, доверяете ему, но не до конца.

Хамал поморщился.

— До конца. Я просто не хочу, чтобы мои возможности были широко известны. Чем больше людей посвящены в мою тайну, тем выше и степень моего риска. Я слишком много знаю. Ваш дружок Невер, непомерно, кстати, умный для красавца, просто поймал меня тогда. — Эммануэль с укором взглянул на него, но Хамал сделал вид, что не заметил этого. — Я излишне выпил и действительно перепутал, то, что он говорил, с тем, что он думал. Непростительная ошибка. Но Риммон будет опасен для меня только в одном случае — если красавица Эстель вдруг влюбится в молодого еврея. К счастью, пока я нравлюсь ей не больше, чем Митгарт или Мормо. Кстати! Я заметил странность ваших последних помыслов. Вы так легко уступили мсье де Неверу свою любовь… Я-то был уверен, что если между двумя мужчинами встаёт женщина… Суть ваших мыслей мне ясна, но как Вам удается так, как это сказать — самоотречённо, да? — мыслить, для меня непостижимо. Amare et sapere vix deo concendit. Любить и оставаться в здравом уме и богу неподвластно.

— Amor — dolor. Любовь — страдание. Разве Морис в чём-то виноват?

— Влюбись в меня Эстель, Риммон свернёт мне шею, нисколько не задумываясь о степени моей вины.