Элиа разочарованно щёлкнул пальцами.

…Но около четырех утра из комнаты немочки Маделины вышел синьор Джованьоли, местный негоциант, и прошёл в чулан к Софии. Разговаривали тихо, но одному из наблюдателей удалось расслышать разговор через отверстие в стене. Речь шла о том, что надо было просто вовремя избавиться от Лучии, если же теперь она проговорится, доминиканские псы могут учуять и Ньево, и Алеарди, и выйти на Джусти. «Непременно, промурлыкал Джеронимо. И учуем, и выйдем». «Нельзя, ясное дело, было оставить труп у чертовой твари, но надо было оттащить его на кладбище или в лес, идейка Джусти с лупанаром была, конечно, на первый взгляд, соблазнительна, но теперь может обернуться бедой». Синьора София даже выразила неосуществимое желание: «Лучше бы он оставался в живых».

Аллоро был разочарован. Он ждал большего. Вианданте был доволен. Большего и ожидать было нельзя. Наблюдение можно снимать. Он отпустил агентов. Обернулся к Элиа. «Названные имена что-нибудь говорят?» Леваро недоумевал. «Да, но это… Доменико Джованьоли — торговец. Кстати, конкурент братьев Спалацатто. Ньево, кажется, помощник на лесопилке, Алеарди — столяр-краснодеревщик. Ну а Джусти… Господин инквизитор уже отметил его». «Что? Я? Я ещё никого здесь не отмечал». «Осмелюсь напомнить, на городской площади в день приезда его милость отметили своим вниманием Сандро Дзокколо, но „Копыто“ — это кличка. Он Сандро Джусти. Глава местного ворья, которым он и заправляет, как вы метко изволили заметить. Можно понять, что связывает дровосека с краснодеревщиком, можно найти связи купца с жульем. Искать связь Софии с Джованьоли нечего — она налицо. Она содержательница притона, он — хозяин дома, где притон расположен. Она сделает всё, что он скажет, тут вы были правы. Но как связать их всех друг с другом, а главное — с Гоццано? И, самое важное, про какую тварь идёт речь?» «Не умножайте сущности без необходимости, дорогой Леваро. Есть пятеро, знающие тайну гибели Гоццано. Нам пока не о чём спрашивать их — всех, кроме Джованьоли. Он знает „чертову тварь“, кроме того, как я понимаю, далеко не аскет. Вызвать на допрос, якобы как свидетеля по одному из проводимых дел, привести к присяге, а потом неожиданно спросить, где провёл ночь, и задать вопрос о ночном разговоре с Софией. Либо распутник сознается от растерянности, что я лично ему очень рекомендую, либо… На основании показаний денунциантов понятно, что он имеет непосредственное отношение к гибели инквизитора Гоццано. Это допрос третьей степени. Привыкший нежить плоть по лупанарам дыбы не выдержит».

— Ну, а если будет упорствовать?

На лице инквизитора появилось выражение недоумения, смешанного с недоверием. Казалось, он не видит тут никаких сложностей и удивлен тем, что кто-то находит проблемы там, где их нет.

— Я же сказал, Леваро, к часу моей проповеди в воскресение я должен знать, что произошло с Гоццано. Сегодня только седьмое число. У нас ещё целый завтрашний день. Впрочем, я не думаю, что будут затруднения. Отрядите нескольких человек, приведите его ближе к ночи, и займитесь… Но чрезмерно не усердствуйте, ведь на дыбе, как неоднократно отмечали в своём великом труде отцы наши Шпренгер и Инститорис, любой оговорить себя может. Но я уверен, этого не потребуется. Нужно узнать имя владелицы дома, где был убит или умер Гоццано. А в идеале — узнать, что связывает её с тремя остальными. За Ньево, Алеарди и Джусти следить, глаз не спускать. Арестовать, как только будут получены показания Джованьоли. — Вианданте лениво потянулся. — Пора сочинять воскресную проповедь, а вдохновения нет, — горько пожаловался он.

Жизнь подтвердила правоту Джеронимо. Изнеженный толстяк визжал что-то об оговоре, запирался в течение получаса, но распоряжения о пытке не потребовалось. Потрясённый показаниями денунциантов, он понял, что рискует прожить остаток дней в камере Трибунала. «Он не имеет никакого отношения к смерти инквизитора!», верещал купец. Двое писцов деловито скрипели стилами, записывая на вощеных дощечках его показания. Он виновен только в том, что не донёс на мерзавцев, но ведь донеси он, кто дал бы за его жизнь хоть ломаный грош? «Как погиб Гоццано?» Он не знает. Он просто пришёл по записке Дзокколо в дом его любовницы Леонарды Белетты. «Сестры арестованной Трибуналом повитухи?» «Да». «Что было в записке?» Купец замялся. «Уж не предлагал ли он вам вещички братьев Спалацатто, вытащенные до поджога?» — невинно поинтересовался Леваро. «Нет-нет! Он тут не причём! Копыто хотел просто предложить ему кое-что на продажу, ведь он собирался в Рим». «Краденое?» Джованьоли развёл руками. Откуда он мог это знать? Леваро кивнул. «Разумеется. Итак, что же было дома у Леонарды?» «Там был труп Гоццано». «Так он вас что же, поглядеть на убитого им позвал, что ли?» «Нет… я…» «Вы лжете, Джованьоли. Готовьте дыбу». «Нет-нет! Гоццано, ему просто подсунули записку, что хотят донести, но боятся идти в Трибунал и назначили встречу на лесопилке, а когда он там появился, Ньево оглушил его, и вместе с Алеарди, они дружки, доставили его к Леонарде. Это они потом пьяные болтали. А чертова Леонарда воткнула ему спицу в ухо. А я не виноват!» «Кому пришла в голову мысль оставить его в блудном доме? Вам?» «Нет-нет! Просто Копыто сказал, что будет лучше всего оставить труп в моём лупанаре, мол, сама же инквизиция всё и покроет при таком-то позоре». «И вы согласились? Почему?» «Я…» «Ну же!» «Сами подумайте — это же Дзокколо! Прикажи Копыто, его парни разнесут мои лавки вдребезги! Что я мог сделать?!»

Арестованные в эту же ночь, почти под утро, на основании показаний Джованьоли Ньево, Алеарди, Дзокколо и Леонарда Белетта были заключены в разные камеры в подвале Трибунала. По мнению Вианданте, показаний Джованьоли было достаточно для вынесения приговора, но под пыткой всё рассказал и Алеарди, оказавшийся крохотным хлюпиком, похожим на гнома. Ньево и Дзокколо молчали и на дыбе, а Леонарда почти сразу потеряла сознание — или ловко прикинулась.

Дольше всего обсуждался вопрос — передавать ли дело светскому судье, или вынести приговор самим. Джеронимо считал дело самой обыкновенной уголовщиной, в общем-то, не входящей в его компетенцию, но Леваро заявил, что речь идёт о злодейском убийстве инквизитора, и уже только поэтому дело должен рассматривать Трибунал. Вианданте же полагал, что необходимо соблюсти формальность. «Надо предложить Чинери взять дело, рассмотреть и вынести приговор. В любом случае, расследование уголовщины — привилегия магистрата!»

— Да, которой Чинери, уверяю вас, охотно поделился бы с нами.

— Нечего пререкаться, синьоры, я ещё не дописал проповедь. Леваро, известите Чинери, а я извещу Клезио. Хорошо бы вынести приговор без волокиты. Завтра, в воскресенье, я буду представлен князем-епископом горожанам, потом будет оглашён мой указ, а вечером можно повесить убийц Гоццано.

— Не многовато ли для одного дня?

Инквизитор окинул подчиненного язвительно-насмешливым взглядом.

— Ничего, поработаете. Ишь, разнежились… подснежники…

Приговор был без промедления утвержден светским судьей и князем-епископом, исполнение его назначили на воскресенье. Днём инквизитор приказал собрать весь состав Трибунала, и в короткой речи ознакомил собравшихся с деталями убийства их бывшего главы. Отметив заслуги невинно убиенного, заявил, что его убийцы завтра же понесут заслуженное возмездие.

В субботний вечер, восьмого июля, по приглашению городского головы прокурор и инквизитор посетили ратушу. Вено рассказал сестре и жене о том, что «папское око», новый инквизитор Тренто — мужчина удивительно красивый и весьма знатный, и эта новость пробудила всеобщее любопытство.

Элиа вырядился в любимую франтами джорне, но совсем не удивился, когда инквизитор предстал перед ним в белой шелковой рубашке и в строгом плаще-дублете. Тяжелый шёлк ниспадал глубокими складками ниже колен, высокий воротник сливался с угольно-чёрными волосами мессира Империали. Простота и монашеская строгость костюма были вызовом общепринятой моде, но Леваро подумал, что человек с таким лицом будет аристократом даже в нищенском рубище.