Я приглушила его монолог в голове, сосчитала до десяти. Потом сосчитала до десяти еще раз. Наконец он остановился, чтобы перевести дыхание.

Я поинтересовалась:

— Ты спрашивал у него, что с ним случилось? Чем он занимался?

Барсук рассмеялся.

— Конечно. Он сказал, что Лакота не задают вопросов, и отругал за то, что я много болтаю. Теперь я просто оставил его в покое.

«Охренительное приуменьшение».

— Ты о чем?

«Дерьмо. Я сказала это вслух?»

— Ты действительно много болтаешь.

Он протянул руку, его рот разошелся в широкой улыбке.

— Тогда возвращайся к огню и можешь говорить сама. Мы ничего о тебе не знаем.

Я обдумала его предложение. Я все равно не смогу долго избегать их расспросов. И я пока не ощущала желания сбежать. Они были хорошими, достойными людьми. Большинство из них.

«Возможно, я могла бы ответить на несколько вопросов. Перечислить некоторые неличные аспекты, избегая не исцелившихся ран». Я приняла его руку и последовала за ним к очагу.

Лакота все собрались там, слушая захватывающую историю Акичиты о столкновении с гризли. Джесси сидел у дальнего края поляны с загадочным выражением лица. Его живые, цвета меди, глаза следили за мной, пока пламя костра не заслонило ему обзор.

Барсук посадил меня рядом с собой и подталкивал мой рассказ вопросами. Итак, я начала свою историю со знакомства с человеком-тлей у бассейна. Затем подробно описала и другие столкновения с мутантами, отбрасывая в сторону детали моей личной жизни. Они ахали над рассказом о ночи, когда я встретила Дарвина.

Мой разговорчивый друг не удержался от вопросов о браке и детях.

— Как и вы, — сказала я, — я потеряла всех, кого любила и о ком заботилась.

Акичита продолжил мой уклончивый ответ историей Лакота. Его глаза мерцали, а успокаивающий голос окружал меня теплыми объятиями. Когда он закончил, я сказала:

— Расскажи нам еще одну историю.

Он перевел на меня взгляд темных глаз, оттененных годами знания.

— У меня много историй, но сначала, — на секунду уголки его губ опустились, — я дам тебе имя индейцев Лакота. Мы будем звать тебя Пятнистое Крыло.

— Пятнистое Крыло?

Наалниш провел рукой по моим волосам. Две божьи коровки уцепились за его палец.

— Ты им нравишься.

Мои веки закрылись. Путешествие в прошлое было одиноким. И в глубине души повисло печальное осознание, что в будущем меня ждало еще больше одиночества.

У меня имелись мириады вопросов к ним, но я помнила предостережение Барсука. «Лакота не задают вопросов». Я нашла это безопасным. Они предлагали возможности — новое имя, новую жизнь в горах Аллегейни среди тактичных мужчин. Какими бы ни были варианты, я не могла придумать причины, чтобы не остаться.

Джесси встал, подняв облако пыли в огонь. Затем он пригвоздил меня тяжелым взглядом и исчез в лесу.

«Ладно. Одна причина имелась».

Следующие недели пролетели за подготовкой к зиме. Я научилась делать одежду, оружие, еду и лекарства из горных растений и животных. Когда первый снег заставил нас переместиться ниже по течению, мы устроились в заброшенной однокомнатной хижине.

Безделье и изоляция сузили мой мир до этой маленькой комнатки, где меня накрыла зимняя спячка, отбросившая мои мысли к болезненной утрате иллюзий. Лишившись отвлечений, я осталась с изобилием воспоминаний: последние часы с моими умирающими детьми, мое прощание с Джоэлом, пока я пряталась в себе два месяца, темный подвал в доме моего отца. А еще был мой нож в голове Джоэла.

Акичита наблюдал за мной, за тем, как я постоянно спала, чтобы избежать самоанализа, моей ненависти и своих переживаний за собственные ошибки. Только вот сон заставлял меня встречаться лицом к лицу с моими кошмарами.

В худшие дни Акичита оказывал помощь со сном. Он говорил, что умиротворенное тело дает жизнь здравомыслящему разуму. Я хотела лишь бесчувствия и самозабвенно принимала его «противоядия».

Таким образом я и спала — то ныряя, то выныривая из сознания. Дни превращались в недели, и так миновало четыре месяца. Время усилило мое доверие к Лакоте, мое беспокойство о тле и безумных мужиках было забыто. Я знала, что жуки все еще были там, в наших изолированных лесах. Я слышала, как мои компаньоны с ними дерутся.

Я никогда не смогу отплатить им за защиту, за время, которое они мне дали, чтобы излечить боль внутри меня. Но я принимала этот дар всем своим исцеляющимся сердцем. И там, в крошечной хижине под защитой Акичиты, я спала до весны.

Паутина простиралась сквозь тьму. Я балансировала ногами на одной нити. Мрак поднимался из бездны. Он лизал ступни моих ног, дразня мои страхи. Один неверный шаг и я скачусь по спирали вниз. Я вытянула руки, сосредоточившись на том, чтобы удержать равновесие на паутине. Во мраке мерцали воспоминания. Воспоминания о последних часах, проведенных с Джоэлом. Воспоминания, которых я не хотела видеть.

Из бездны вырвались призрачные щупальца. Затем они уплотнились, параллельно сгибаясь, как пальцы, и оборвали паутинку. Мое равновесие нарушилось. Раздался смех, окрашенный арабскими нотками. Он доносился отовсюду и из ниоткуда. Ниточка спружинила. Мое сердце билось у горла, когда ноги соскользнули.

Сладкая дымка цитрусового и мятного ароматов успокоила меня и поймала, унося вперед, подальше отсюда. Затем появилась фигура, точнее красная тень. Она протянула мне руку. Ее успокаивающее гудение замедлило мой пульс. Я потянулась к тени.

Проснулась я от темноты. Птички чирикали песню весны. Акичита сидел рядом со мной, окруженный ореолом пробуждающегося рассвета, льющегося из окна за ним. Я прикрыла зевок ладонью и приняла пекановый кофе, который он вложил в мои руки.

— Hihanni waste [44] , — сказал он.

— Доброе утро.

Его темные глаза скользили по моему лицу, задавая вопрос, который он не высказал словами.

Я покачала головой, ведь видела просто очередной пустой сон. Подобный моим воспоминаниям о прошедших месяцах.

— Ты сражаешься внутри, Пятнистое Крыло.

— Возможно.

Он закрыл глаза. Мужчина не стал бы повторяться по поводу того, что мы оба знали. Я не могла контролировать то, что вижу во сне. И я не могла бороться со сном, который украл большую часть моей зимы.

— Отдыхать значит исцеляться, — он отвернулся, чтобы выскоблить смолу из курительной трубки.

Я устала отдыхать. И хоть кошмары были терпимыми — благодаря его галлюциногенным чаям и трубкам с травами — от них я тоже устала. Акичита считал, что мои сны были видениями. Но как я могла последовать за тем, чего не понимала? И еще были вибрации, которые возникали в моем животе каждый раз, когда приближалась тля. Ничто больше не казалось мне знакомым — ни мои сны, ни мои видения, ни мое тело.

— Больше никакого снотворного, Акичита, — «больше никаких пряток».

Уголки его глаз дернулись под густыми седыми косами. Я не видела его лица, но его голос сказал мне, что он улыбается.

— Сердце просыпается.

Значимость его слов успокаивала меня, даже если я не понимала их значения. Совсем как его присутствие. Он никогда не оставлял меня на протяжении зимы, принуждая к ежедневным упражнениям и наполняя мой желудок. Остальные мужчины охотились и охраняли нас. Но они всегда проверяли как я, их глаза были полны ожидания. Чего они ожидали, я не знала.

Шуршание лап проскользнуло в дверь и прошелестело по полу хижины. Затем когти Дарвина поскребли крыльцо.

— Они ждут меня, — сказала я.