Мехико душил горячими волнами ужасающей жары, воздух словно пронзали огненные иглы. Приближался дождь. Таково было время года. После дождя город обычно возвращался к жизни.

В это время дня, перед сиестой, на улицах редко встречались пешеходы. На авениде Хуарес стихли крики нищих. Владельцы маленьких лавочек топтались на порогах своих заведений, с нетерпением ожидая момента, когда можно будет закрыть ставни. Даже индейцы уже спали, распростершись на траве лужаек или на скамейках, в большом количестве окружающих Аламеиду.

Коннорс прибавил шагу, чтобы поскорее миновать перекресток. Неподалеку, на почте, его, весьма вероятно, уже ожидал чек на шестьдесят пять долларов — плата за фельетон, который он написал для «Ивнинг пост». У него еще было время дойти до национальной ссудной кассы, пока она не закрылась.

Быстро шагая, Коннорс повторял про себя: «На этот раз выйдет. При всех обстоятельствах я уеду отсюда, и не позже чем сегодня».

Это был крупный широкоплечий мужчина не старше тридцати лет. На его единственном белом костюме проступили пятна пота. Завтрак давил на желудок.

Ему внезапно осточертел этот край. Захотелось увидеть Бродвей, подышать его воздухом, съесть хороший сандвич с ветчиной. Если ему удастся вернуться в Нью-Йорк, он никогда не уедет далее Сорок второй улицы. Пишущая машинка и часы должны были оплатить его дорогу. 

Он обходил Музей изящных искусств, когда услышал скрежет от столкновения двух машин. Не успел он достичь угла улицы, как на месте происшествия, рядом с театром «Националь», уже собралась толпа-, состоящая из бродяг, охотников за часами, розничных торговцев, продавцов лотерейных билетов. Они окружили обе машины, одной из которых был серый «форд» тысяча девятьсот пятидесятого года выпуска, приписанный к штату Иллинойс, другой — армейский «кадиллак» с солдатом за рулем. Позади него восседал генерал с надутым лицом и расстегнутым воротом форменного кителя. Ковыряя в зубах, он с видом знатока разглядывал маленькую брюнетку, выскочившую из своей машины.

Коннорс решил, что спектакль стоит того, чтобы его посмотреть. «Туристка — прекрасная, как любовь! Опьяняющий глоток свежего воздуха»,— подумал он. На голых ногах девушки были надеты соломенные индейские сандалеты, а белые брюки из легкой материи не скрывали их стройности. Глубокий вырез пестрого болеро позволял видеть ее бронзовую кожу. В настоящий момент брюнеткой овладела такая ярость, что она готова была, вероятно, вырыть прах святой Анны или начать войну с Мексикой.

Коннорс, поработав локтями, протиснулся поближе, чтобы лучше все видеть. Элеана предпринимала отчаянные усилия, чтобы успокоиться. В конце концов, дорожные происшествия — вещь обычная, и если уступить своему первому желанию и ударить ногой по радиатору машины виновного — это ни к чему не приведет. Подошедшие полицейские оглушили ее цветистым испорченным испанским языком, хотя на рукавах обоих красовалась американская эмблема, что должно было означать, что они говорят по-английски.

Девушка приняла надменный вид и начала говорить тоном начальницы школы.

— Немедленно перестаньте кричать, слышите? И если хотите, чтобы я вас поняла, говорите по-английски. Я не виновата в происшедшем. Я ехала, соблюдая правила.

Полицейские перестали кричать. Они даже совсем замолчали. Все их знакомство с английским языком внезапно улетучилось. Кроме того, им вовсе на хотелось иметь неприятности от генерала. Единственное, что они хотели, это чтобы маленькая туристка поскорее убралась с перекрестка и дала возможность возобновить движение. 

В разговор вступил шофер. Возможно, на светофоре свет и переключили. Но он сигналил, а генерал Эстебан торопился. Сеньорита, конечно, ехала со скоростью гораздо большей, чем положено, иначе она смогла бы остановиться. Он презрительно пожал плечами. Глядя на то, как она одета, сразу можно сказать, что это за птичка.

Коннорсу нечего было здесь делать, но он не мог спокойно перенести тон, которым шофер говорил о его соотечественнице. Раздвинув локтями бродяг, он пробрался вперед и остановился около машин.

— Эй, ты, солдат! Думай, прежде чем говорить!

Элеана схватила его за руку.

— Вы американец? Вы говорите по-испански?

Коннорс утвердительно кивнул. Пальцы девушки сильнее сжали его руку.

— Вы можете объяснить полиции, что я права, и предложить задержать офицера, пока он не оплатит ремонт машины?

Коннорс постарался развеять ее заблуждения.

— Потише, малышка, ты находишься в Мексике, а этот тип — генерал.

— Я прошу вас!

Коннорс поставил свою пишущую машинку на асфальт и по-испански повторил ее слова.

Полицейские повернулись к генералу. Тот вытащил изо рта зубочистку и, облокотившись о дверцу машины, принялся глазами раздевать Элеану.

Он был в восторге от происходящего.

Да, она совершенно права, вся вина падает на этого идиота шофера. Ему доставит удовольствие привести автомобиль сеньориты в полный порядок. В особенности если сеньорита будет так добра и скажет шоферу свой адрес. Он — генерал Эстебан — будет счастлив проводить сеньориту в отель и там за стаканом чего-нибудь освежающего договориться о ремонте.

Присутствующие понимающе усмехнулись.

— Что он сказал? — спросила Элеана.

— Он согласился, что во всем виноват его шофер, и готов оплатить все издержки по ремонту машины,

Самодовольное лицо генерала расплылось в широкой улыбке, и он любезно распахнул дверцу «кадиллака». Коннорс взял на себя труд закрыть ее. Ладони его были мокрыми от пота. Может быть, маленькая брюнетка и не желает ничего лучшего, как быть обласканной мексиканским генералом. Но за каким чертом он будет способствовать этому?

— Сеньорита благодарит вас от всего сердца,— сказал он Эстебану.— Но, не имея возможности поручить кому-нибудь заботу о своей машине, она вынуждена отказаться от вашего любезного предложения проводить ее до отеля.

Генерал бросил на него ядовитый взгляд. Элеана продолжала:

— Узнайте у него, как его имя и куда я могу направить счет. И скажите ему, что меня зовут Элеана Хайс и что я остановилась во «Фламинго».

Один из полицейских записал имя и адрес на обороте штрафной квитанции. Генерал' Эстебан сунул ее в карман и приказал шоферу ехать.

Коннорс осмотрел «форд». За исключением помятого бампера и разбитой фары повреждений больше не было.

— Ну как? Сможете вести машину?

Элеана улыбнулась.

— Конечно,— сказала она и скользнула за руль.

Она трижды нажимала на стартер, тщетно пытаясь отъехать.

Коннорс смотрел на ее губы — они дрожали. Это была реакция на происшедшее.

При таком интенсивном движении, как на этой улице, она не сможет доехать до места, не попав в очередную аварию. Он предложил ей уступить ему руль и нагнулся, чтобы поднять свою пишущую машинку, но она уже исчезла. Вздохнув, он сел за руль вместо Элеаны. Та забеспокоилась:

— У вас ведь только что был в руках какой-то пакет?

— Был. Возвращение из Мехико в Техас и хороший сандвич из говядины на ржаном хлебе.

Когда они тронулись с места, в толпе раздались восклицания. Элеана была заинтригована.

— Что это они говорят там?

— Они говорят о любви,— ответил Коннорс.

Около Музея изящных искусств, у автостоянки, Коннорс остановился и выключил мотор.

— Послушайте, мисс Э... Как вас?

— Хайс. Элеана Хайс.— Она обнадеживающе улыбнулась.

Он также представился:

— Меня зовут Эд Коннорс.— Он сделал паузу: может быть, его имя скажет ей что-нибудь? Но нет, оно ничего ей не сказало.— Я — американский гражданин,— продолжал он.— И, скажем, довольно известный. Вы еще находитесь под влиянием перенесенного вами шока. Если вас не затруднит подождать меня несколько минут, пока я заберу свою корреспонденцию, я буду рад проводить вас, куда вам будет угодно.