— Конечно, детка.

Мэгги быстро вернулась с сумочкой в руках и передала ее Изабель. Барней не показывался. На губах мисс Дэвид блуждала неодобрительная улыбка. Она поправила на своей монументальной груди широкую шелковую блузку. Затем на довольно маленьких ножках двинулась к двери и крикнула: «Такси! Такси!»

Мэгги пошла проводить Изабель, в одной руке у которой был чемодан, а в другой сумочка.

— Ну, теперь мы одни, детка. Скажи мне, что нужно Барнею?

— Ничего,— сказала Изабель.— Ничего.

Она сжала пухленькие пальчики Мэгги и поспешила по дорожке, не обращая внимания на горячие похотливые взгляды немца-туриста. За воротами ее ожидала мисс Дэвид, разодетая в пестрые шелка, с фальшивыми драгоценностями, сверкавшими в ярких солнечных лучах, и распространявшая вокруг себя крепкий аромат пачулей.

— Вы такая счастливая, что уезжаете отсюда, моя дорогая,— шептала она.— Ужасные люди! Просто ужасные! Я знаю. О, если бы у меня были деньги, я немедленно улетела бы отсюда. Да, да. Ужасный человек этот Кохилл. Ужасный!

У ворот остановилось такси. Изабель — голова ее кружилась, она была на грани обморока — села в машину.

— Благодарю вас, мисс Дэвид,— сказала она старой мулатке.

— О, мне было очень приятно помочь вам. Очень приятно..

Еще раз сверкнули на солнце яркие шелка и фальшивые драгоценности, и мисс Эмми Дэвид вернулась в дом. Такси тронулось. «Я никогда больше не вернусь в этот дом,— торжественно обещала себе Изабель.— Все кончено с этими людьми, все кончено с этим грязным делом. Я отдам Чаку этот проклятый несессерчик, и все. С этой минуты я сама позабочусь о себе. Только сама».

Грегори Фолл вошел в вестибюль отеля «Националь», все еще держа в руках телеграмму и недоумевая по поводу совпадения в именах. Одетый в серое носильщик поставил его багаж около конторки портье.

На стене за конторкой висели огромные цветные фотографии достопримечательностей острова. Под фотографиями сидела молодая женщина в черном кружевном платье. Она улыбнулась Фоллу и прочитала записку, которую он ей подал.

— Ах, да, вас послали из конторы Кука. Будьте любезны, заполните эту анкету.

Вопросы анкеты были напечатаны на английском, французском и испанском языках. Это для полиции. Заполнив столь знакомые ему графы относительно его возраста, имени и номера паспорта, он украдкой бросил взгляд на холл. Четыре мягких кресла и две пальмы в горшках. Обстановка малообещающая. Сзади виднелась столовая с дюжиной столов, покрытых белыми льняными скатертями. На каждом столе одинокий цветок, совершенно высохший в горячем сухом воздухе. Все выглядело безрадостно и скучно. Паршивенький четырёхразрядный отелишко.

Молодая женщина сняла с доски, висевшей сзади на стене, ключ, привязанный к огромному деревянному, величиной с севильский апельсин, шару. Она подала его носильщику Фолла, сказав при этом на ломаном английском языке:

— Ванны нет.

— Что? — не понял Фолл.

— Я говорю, в номере нет ванны,— более резко повторила женщина.— Комната очень хорошая, но без ванны.

— Что ж, хорошо.

По мраморной лестнице он поднялся вслед за носильщиком на второй этаж. Даже лифта не было. Комната душная и грязная. Фолл поднял штору, вышел на маленький балкончик и взглянул на крыши домов напротив. На одной из крыш какая-то женщина поливала цветы, на другой мальчишка возился в голубятне. Улица была невероятно узкая, Фоллу казалось, что он может перепрыгнуть через нее. Он снова опустил штору и вошел в комнату.

Он устал, чертовски устал. Вот уже в течение четырех месяцев он путешествует по заданию журнала: Америка, Индокитай, Германия, Франция. Ни в одном городе он не прожил целую неделю. Нигде даже не распаковал полностью свои вещи. А теперь одиночество путешествия и Постоянные заботы о выполнении заказа в срок временно остались позади. Он открыл чемодан, достал полную бутылку шотландского виски, распечатал ее и налил себе двойную порцию. Потом снял пиджак, развязал галстук и лег на кровать со стаканом в руке. «Ничего, все будет в порядке. В конце концов, я могу позволить себе выпить один-другой стаканчик»,— успокаивал он себя.

Нельзя сказать, что вино мешало его работе. Он никогда не пил накануне съемочных дней. Но несколько лет тому назад он обнаружил, что вино способно залечивать мелкие раны, от которых он страдал, может быть, в гораздо большей степени, чем это могло показаться посторонним. Он вообще очень легко сердился и был чрезвычайно чувствителен к оскорблениям. Работая, он сдерживал себя. Но потом, во время отдыха, из-за безобразного поведения, в которое выливались неумеренные попойки, он наживал себе больше врагов, чем друзей. А вскоре прибавилось еще одно беспокойство. Он понял, что периодические попойки становятся для него необходимостью. Они успокаивали его.

И сейчас он приближался к такому периоду запоя. Он чувствовал все признаки: усталость от путешествия, отдаленность от дома, и сегодня у него получился очень неудачный день, полный раздражающих мелочей. Искушение выпить было слишком велико. Он налил третий стаканчик шотландского.

«В конце концов,— думал он,— у меня есть все основания для раздражения. Фрилансер не явился, девушка ловко меня обчистила, к тому же я оказался в этой паршивенькой комнатенке, в которой никогда бы не позволил себе остановиться, будь я в Штатах. Но это все не имеет никакого значения. Так ведь? В каждой работе есть свои неприятные моменты. Да, между прочим, фамилия этой девушки Кеннер. Так ведь? Возможно, она жена того самого фрилансера? Вот будет смеху-то! И что это я, дурак, не обратил внимания, есть ли у нее обручальное кольцо?»

Он поставил на пол пустой стакан и развалился на кровати. Виски было замечательным и здорово его подогрело. Но достаточно. Сегодня вечером он не хочет быть таким, как в прошлый раз. Это случилось три месяца назад: он поскандалил в баре, и ему пришлось выложить три сотни баксов, чтобы утром откупиться от тюрьмы в Сайгоне. Он подошел к умывальнику, освежился и надел чистую рубашку. Потом запихнул «лейку» в боковой карман, чтобы ее не было видно, и спустился вниз уже в более веселом настроении.

Он не будет себя слишком изнурять. Это довольно легкий заказ. Пальма — красивое местечко, а на свете так много хорошеньких девчонок. Улыбаясь, он шел по узким многолюдным улицам.-

Чарльз Кеннер, пригнувшись вперед, как жокей перед стартом, гнал свой мопед по извилистым и пыльным улицам. Он резко затормозил перед пансионом Мэгги. Немцы-туристы с интересом взглянули на него, а затем снова углубились в свое домино. Они его уже видели.

Мэгги в столовой давала Розалии указания относительно обеда. Чак подкрался к ней сзади и обхватил рукой полоску голого тела между юбкой и нагрудной косыночкой. Потом, чисто механически, рука начала скользить по ягодицам.

— Угадай, кто?

— Эй, Чак,— улыбнулась она ему.

Розалия окинула их сердитым взглядом, потом захватила целую горсть вилок и ножей и начала раскладывать их на столах. На ее широком крестьянском лице легко можно было прочитать выражение крайнего неодобрения. Но Чак его не замечал. Его руки гладили бедра Мэгги, и он улыбался, глядя на ее сочные губы, ожидавшие его поцелуя.

— Что нового? — спросил он.

— Она вернулась,— сказала Мэгги.— Изабель вернулась.

— Когда?

— Она была здесь минут десять назад. Ушла искать тебя.

Сказав это, Мэгги притянула Чака к себе и запустила руки под его рубашку. Но того больше не интересовали ласки. Он резко задвинул молнию на рубашке, заставил ее быстро убрать руки.

— Перестань, слышишь? — сказал он.— Барней может увидеть.

— А, Барней... Черт с ним. Почему Изабель вернулась — вот что я хотела бы знать. Ты ведь, кажется, обещал отделаться от нее окончательно.

— Это неважно. Куда она поехала отсюда?

— Искать тебя.

-— Ты это уже говорила,— буркнул он.— А вот куда?

— Откуда я знаю? — рассердилась Мэгги.