— Сожалею, — произнес сомелье, — но должен сказать, что за двадцать пять лет моей службы в этом отеле ни один клиент еще не разговаривал со мной подобным образом. Очень прискорбно, но мне придется сообщить о нашем разговоре мадам…

— Если я сообщу о нем мадам, для вас это будет куда прискорбнее! — воскликнул доктор. — Хватит церемониться, дружище! В тот самый миг, когда я сообщу мадам, что сомелье ее отеля — отпетый алкоголик, человек, всегда пребывающий в состоянии похмелья, которое длится не со вчерашнего дня, не с прошлого или позапрошлого года, а тянется уже три десятка лет, с прошлого столетия, и не проходит дня, чтобы человек этот не опохмелялся лучшими винами из ее погреба, в тот самый миг, говорю я…

Впервые за все время маска Йозефа слегка дрогнула.

— Что вы такое говорите? — воскликнул он. — Как вы смеете даже в шутку…

Но преимущество было на стороне доктора. Сверля официанта глазами, он продолжал свою обвинительную речь:

— В тот самый миг, дружище, когда я расскажу ей об этом, вам конец, и я надеюсь, вы это понимаете. Я уже сталкивался раньше с подобным случаем, но вам, благодаря вашим изысканным манерам и необычайной памяти, и в самом деле удалось меня провести. Да-да, вы были таким подтянутым и важным, какими бывают только люди пьяные в лоск. Под винными парами вы сочиняли свои воспоминания и, мешая правду с вымыслом, создавали воображаемую картину, а это ведь и называется сочинительством. Но вы писатель-романтик, Йозеф, потому что ваши произведения не выдерживают проверки действительностью, и в этом вы похожи на большинство других сочинителей, вдохновляющихся винными парами. Но теперь вам придется, подобно Бальзаку, искать вдохновения в кофе и стать реалистом, потому что теперь я хочу знать правду о графе Пассано!

Йозеф рухнул на стул. Под взглядом доктора он стал моргать, как человек, в глаза которому бьет луч прожектора.

— Это… это неправда, — попытался выговорить он. — Я никогда не пью и никогда не лгу!

— Лжете! — сказал доктор. — Вы нарассказали мне кучу лживых историй, и я верил им, пока не получил вот это письмо. И если вы не протрезвитесь от кофе, придется вашей голове побывать в ведре со льдом, потому что я хочу знать правду!

— Что еще за письмо? — пробормотал официант. — Что там обо мне написано?

Доктор, не отвечая, налил официанту кофе. Поглощая чашку за чашкой крепкий напиток, Йозеф понемногу оживал. Но каждый раз, когда он делал попытку отставить чашку, доктор хватал ведерко со льдом, словно готовясь вывалить его содержимое на голову Йозефа. Йозеф без промедления послушно подносил к губам чашку. Наконец кофейник был опорожнен до дна. Йозеф несколько раз зевнул, как человек, который пробудился от глубокого сна, но хотел бы погрузиться в него снова.

— Для верности мы еще приложим вот это, — сказал доктор и, набрав льда в носовой платок, повязал этим платком голову сомелье.

Глаза Йозефа утратили свой металлический блеск и мало-помалу почти прояснились.

— Ну, Йозеф, — подбодрил его доктор. — Заводите свою шарманку и будьте реалистом! Что вы помните о графе Пассано, который жил здесь двадцать лет назад?

Йозеф тряхнул головой.

— Пассано? Пассано? — спросил он хриплым голосом, совершенно не похожим на его обычный голос. — Это кто? Фальшивомонетчик? Или гостиничный вор?

— Ничего подобного! — заявил доктор. — И не оперный певец, как вы убеждали меня сегодня днем, когда сочиняли и пророчествовали в сомнамбулическом состоянии. И жил он здесь не с танцовщицей, а с маленькой дочерью и ее гувернанткой. Теперь вспоминаете?

— Вам, сударь, и так все известно, — буркнул Йозеф, упрямо уставившись взглядом в ковер на полу. — Я ничего не помню.

— Послушайте, приятель, — резко сказал доктор. — Давайте говорить напрямик: хотите вы сохранить свое место или нет? Если да, вы мне поможете, если нет, позвольте вам заметить, что я врач. Мне достаточно сказать словечко одному из моих коллег — и вас поместят в заведение, где курс лечения, — сделав паузу, доктор увлажнил повязку на голове официанта, — где курс лечения будет не столь щадящим, как этот!

Сомелье отшатнулся, словно его ударило током. Взгляд Йозефа убедительней многих толстых фолиантов говорил о том, какой страх внушает непосвященным наука.

— Конечно, господин доктор, — выговорил он, — конечно, я хочу помочь господину доктору. Так о чем мы? Пассано? Пассано? Нет, ничего не помню — это правда. Что, если господин доктор вначале немного поможет мне — вдруг я тогда вспомню?

— Граф Пассано, — медленно заговорил доктор Циммертюр, — жил в этом отеле двадцать с лишком лет назад. С ним была его дочь, хорошенькая маленькая девочка, которая позднее превратилась в более чем красивую женщину, — но это к делу не относится. Была еще гувернантка девочки. Граф был высокий красивый мужчина с орлиным носом и карими глазами. Имя у него было итальянское, но паспорт австрийский. Вот все, что мне удалось узнать из полученного сегодня письма. А хочу я узнать, что граф Пассано делал здесь в Страсбурге. Каковы были его ежедневные привычки, и наконец, я хочу узнать, не случилось ли во время его пребывания в Страсбурге чего-нибудь необычного? У меня есть основания полагать… с помощью теоретических выкладок я пришел к заключению, что здесь что-то случилось — какое-то внезапное, необъяснимое происшествие. Я хочу знать, прав ли я и что это было!

Во время речи доктора в зрачках официанта медленно разгорался огонек. Вдруг он почти торжественным движением поднял руку и с горячностью в голосе, хотя и запинаясь, проговорил:

— Господин доктор! Теперь я вспомнил! Я вспомнил, господин доктор!

— Рассказывайте, — приказал доктор Циммертюр.

Йозеф повиновался. Он стал рассказывать медленно, с трудом, это не был поток прежнего красноречия, но теперь чувствовалось, что каждое его слово — правда. У доктора, слушавшего его рассказ, глаза расширились от напряжения и блестели от удовольствия. Он застенографировал свидетельство Йозефа. Во время рассказа сомелье несколько раз косился в сторону бутылки, которую принес с собой, но пока рассказ не был закончен, доктор не дрогнул перед немой мольбой, выраженной во взгляде Йозефа. Потом он разрешил ему выпить два маленьких стакана. После чего отпер дверь. Со стонами, достойными того, кто очнулся от похмелья, тянувшегося с конца минувшего столетия, Йозеф поднялся со стула и, пошатываясь, вышел из номера.

А доктор открыл окно и застыл возле него в глубоком раздумье. Погода переменилась, на темно-синем небе высыпали звезды, теплый весенний вечер спускался на город, стоящий на берегах Илля. Доктор вдохнул воздух полной грудью.

— Значит, все-таки я был прав! — пробормотал он. — Теперь мне понятен весь трагический эпизод. Так что в общем ее сон истолкован, и если бы я хотел, я мог бы представить ей результат. Но что-то говорит мне, что за всем этим кроется нечто большее, чего я пока не знаю. Меня заинтересовали привычки графа! Йозеф утверждает, что он изо дня в день сидел в библиотеке! Сомелье поклялся мне в этом всем, что для него свято. Но что мог изучать в здешней библиотеке такой человек, как граф? Это я и намерен узнать завтра утром!

Доктор опорожнил уже вторую из принесенных Йозефом бутылок. Он считал, что имеет на это право. Не каждый день удается найти иголку в стоге сена.

Когда он спустился вниз к обеду, его ждали две сенсационные новости.

Первым было сообщение хозяйки о том, что Йозеф вдруг исчез, не предупредив ее ни словом. Что за дух вселился нынче в слуг? Старый верный служитель, ни капли в рот не бравший! Чего же тогда ждать от других?

— Не горюйте, мадам, — пробормотал доктор. — Он вернется завтра или послезавтра! С тридцатилетней привычкой не так легко порвать!

Но когда доктор сел за отведенный ему столик, его настигла вторая сенсация.

Через три столика от него сидел молодой человек странного облика — тот самый молодой человек, который, стоя против антикварного магазина Хейвелинка в Амстердаме, следил за графиней Пассано.