Проснувшись на другое утро, доктор Циммертюр совершенно забыл о молодом человеке из Амстердама. Две бутылочки Риквира в качестве аперитива и бутылка Шатонеф-дю-пап к ужину способствуют здоровому сну и забвению, достойному темных вод Леты.

Погода в это утро была ослепительная. На всем участке фронта в районе Вогезов одержала победу весна. Оконные стекла и медные крыши искрились в лучах жаркого солнца, а поодаль Страсбургский собор воссылал к синему небу органную кантату своих готических арок. Покончив с утренним туалетом, доктор торопливо зашагал вдоль Илльского канала к площади Республики, где находилась библиотека.

Библиотека, массивное строение немецких времен, располагалась как раз напротив бывшего императорского дворца. Согласно путеводителю, в этом книгохранилище было около миллиона томов. Доктор Циммертюр быстро поднялся по лестнице к входу и, оставив в гардеробе пальто, направился в главный читальный зал.

Ему необходимо было найти такого сотрудника библиотеки, который проработал здесь по меньшей мере двадцать лет. Потому что едва ли в библиотеке хранили бланки читательских требований двадцатилетней давности. Доктор спросил об этом первого же служащего библиотеки. Ответ подтвердил его опасения — старые требования хранятся не более пяти лет.

А нет ли в библиотеке сотрудника, который работает здесь двадцать лет?

Едва ли — война произвела в Страсбурге немало перемен, не пощадив даже это тихое пристанище муз. Многие библиотекари погибли на войне, другие предпочли сменить родину. Впрочем, погодите, сохранилась одна реликвия былых времен, местная, так сказать, недвижимость — мсье Альберле.

А можно ли поговорить с мсье Альберле?

Совершенно исключено. Мсье Альберле занят своей постоянной работой.

Но разве он не может на минуту ее прервать?

Прервать? Прервать работу, которой он занят дни и ночи напролет вот уже тридцать лет? Исключено! К тому же мсье Альберле — человек на редкость раздражительный. Переступать порог его кабинета — задача весьма неприятная, ведь это значит помешать его труду. И то и другое — предприятие рискованное. Нельзя ли помочь мсье каким-нибудь другим способом?

Доктор Циммертюр задумался. Он опять оказался у двери, которая, возможно, вела в прошлое. Вчера эта дверь называлась Йозеф, сегодня — Альберле. Йозеф повел доктора по ложному следу, но Циммертюр нашел верную дорогу и продвинулся по ней настолько, насколько это можно было сделать с помощью Йозефа. Теперь он должен найти ключ к сердцу мсье Альберле. Какого свойства может быть этот Сезам?

— Разрешите спросить, в чем состоит великий труд мсье Альберле? — обратился он к молодому библиотекарю. К удивлению доктора, молодой человек с трудом подавил улыбку.

— Извольте, — ответил он. — Это не тайна. Вот уже тридцать лет мсье Альберле занят одним: он находит и комментирует все места в произведениях мировой литературы, где упоминаются эльзасские вина. Это не просто великий труд — это дело его жизни!

Доктор тоже улыбнулся.

— Неужели?

— Истинная правда. Мсье Альберле самый пламенный патриот во всем Эльзасе.

— Клянусь Вакхом, он прав! — воскликнул доктор. — Можно ли оказать своей родине более прекрасный сыновний почет? Стало быть, сам он тоже — усердный служитель виноградной лозы?

— Отнюдь! Прошло уже много-много лет, с тех пор как врачи запретили ему пить вино. Но подобно Данте, который так и не смог забыть свою юношескую любовь, Беатриче, мсье Альберле не может забыть годы, когда он делом оказывал почет эльзасским винам, и подобно Данте он остался верен своей любви.

— Как трогательно! — пробормотал доктор. — Но у меня есть некоторые сомнения насчет того, будто он не пьет вин, которые славит. Вчера я познакомился со знатоком вин, который утверждал то же самое, но…

Библиотекарь начал выказывать нетерпение:

— Могу ли я помочь вам чем-нибудь еще?

Мысль доктора металась в поисках решения. Он хотел, он должен был поговорить с тем, кто оставался единственным звеном, связывающим страсбургскую библиотеку с прошлым, но как этого добиться? Уговоры тут не помогут, это он понял. Рекомендательное письмо? Но где его взять? Да и примет ли его во внимание мсье Альберле? Едва ли! Доктор знал эту разновидность мономанов: все, что лежит вне круга их интересов… Эврика! Нашел! Именно к тому, что его интересует, и надо воззвать.

— Минутку, — сказал он, обращаясь к молодому библиотекарю, и быстро набросал что-то на своей визитной карточке. — Будьте добры, передайте ее мсье Альберле. Каким бы он ни был раздражительным, он не может отнестись к этому иначе, чем как к дружеской любезности. Прочтите сами!

Библиотекарь взял карточку и прочитал:

Библиотекарь, поколебавшись, исчез в задней комнате, откуда донеслось раздраженное хмыканье. Очень быстро возвратившись, он кивком дал просиявшему доктору понять, что его миссия увенчалась успехом. Теперь надо было умело разыграть свою карту, проявив надлежащее хладнокровие.

Немного погодя в дверях задней комнаты показался маленький седовласый господин в пиджаке, профилем поразительно напоминавший Сократа. Запустив в волосы пятерню, он раздраженно моргал, ослепленный дневным светом. Было совершенно очевидно, что его оторвали от серьезнейших изысканий и он вот-вот выйдет из себя. Пробормотав несколько слов, библиотекарь указал на доктора Циммертюра. Господин Альберле подкатился к доктору, который отвесил ему глубокий поклон.

— Вы хотите поговорить со мной?

— Я взял на себя смелость…

— Вы хотите сообщить мне голландские упоминания о Риквире?

— Да.

— Можете ли вы сделать это как можно быстрее? Мне некогда.

Альберле свесил голову набок, полузакрыл глаза и ждал голландских данных, зажав в левой руке блокнот, а в правой карандаш. Он как две капли воды походил на мудрую сову, ничего не видящую при свете дня.

Доктор откашлялся.

— Данные эти приводятся в моих мемуарах, в их второй части.

— В ваших мемуарах? Где и когда они изданы?

— Они еще не изданы.

— Что? Не изданы?

— Нет.

— Правильно ли я расслышал? Может, они еще и не написаны?

— Я как раз пишу одну из глав. И речь в ней, в частности, идет об Эльзасе, и две бутылки Риквира, которые я вчера выпил, будут играть в этой главе важную роль.

Господин Альберле выронил карандаш и блокнот. И расширенными глазами уставился на доктора.

— Вы издеваетесь надо мной, мсье!

— Издеваюсь над вами? Позвольте мне самым решительным образом опровергнуть это утверждение.

— Вы надо мной издеваетесь!

— Да нет же!

— Издеваетесь!

— Так значит, вы осмеливаетесь утверждать, что мои мемуары лишены значения? Вы сомневаетесь в том, что они через некоторое время будут изданы? И разве вы не опередите свое время, если уже сейчас опубликуете сведения, содержащиеся в мемуарах, которые, возможно, будут опубликованы только через несколько лет? И разве не величайший триумф для ученого — опередить свое время? Ответьте мне, мсье Альберле, разве я не прав?

Господин Альберле заморгал, глядя на лунообразное лицо доктора, приоткрыл было рот, чтобы дать волю своей ярости, закрыл его, взлохматил острую бородку, снова пригладил ее, продолжая пожирать глазами доктора. И вдруг его сократовская физиономия озарилась улыбкой фавна. Протянув руку доктору, он сказал:

— Вы поймали меня на мою же наживку! Вы хотите говорить со мной о чем-то другом. Признайтесь. О чем же?

Доктор с чувством крепко пожал протянутую руку.

— Я позволил себе прибегнуть к военной хитрости, потому что меня уверили, что это необходимо. Я рад, что вы не рассердились! Да, мне необходимо с вами поговорить. Подобно пилигриму я совершаю паломничество к вашей памяти, мсье Альберле. В ее сокровищнице хранится нечто, имеющее для меня такое же значение, как для вас литературные цитаты! Если вы не помните того, о чем я хочу вас спросить, возможно, никто на свете этого не помнит.