— И он в самом деле пришел? — спросил Мендел.

— Нет. И я отдала место. Она, должно быть, ужасно расстроилась, потому что ушла после второго акта и даже забыла свою нотную папку.

— Тот человек, которого она так ждала, — сказал Мендел, — по-вашему, был в дружеских отношениях с миссис Феннан?

Людо Ориэл многозначительно подмигнула Менделу.

— Черт возьми, а я-то думала, что она ждала мужа!

Несколько секунд Мендел смотрел на нее и, улыбнувшись, сказал:

— Не найдется ли у нас стула для Элизабет?

— Ох, Господи, спасибо, — сказала Элизабет и села на краешек изящного стульчика, напоминающего тот, что стоял в кулисах. Пухлые красные руки она положила на колени и, полная внимания, склонилась вперед, трепеща от возбуждения, так как стала центром внимания. Миссис Ориэл злобно смотрела на нее.

— Элизабет, почему вы решили, что должен был прийти ее муж? — В голосе его появились нотки, которых слышать ей не доводилось.

— Ну, обычно они приходили порознь, но, так как у них были два места отдельно от всех остальных членов клуба, на них должны были сидеть муж и жена. И, конечно, он всегда тоже приносил папку с нотами.

— Понимаю. Что еще можете вы припомнить об этом вечере, Элизабет?

— В общем-то немного, потому что я ужасно расстроилась из-за того, что она ушла в таком настроении, но позже вечером она позвонила. Миссис Феннан, я имею в виду. Назвавшись, она сказала, что ей пришлось уйти пораньше, но она забыла свою нотную папку. Она потеряла квитанцию от нашей камеры хранения и была в ужасном состоянии. Казалось, что она даже плакала. Мне казалось, что я слышала еще чей-то голос, а потом она сказала, что кто-нибудь заедет за ней, если ее можно будет получить без квитанции. Я сказала, что, конечно, все будет в порядке, и через полчаса заехал какой-то человек. Просто потрясающий мужик. Высокий и симпатичный.

— Ясно, — сказал Мендел. — Большое спасибо вам, Элизабет. Вы оказали нам большую помощь.

— Господи, как я рада, — сказала она, вставая.

— Кстати, — сказал Мендел. — Тот человек, который заехал за ее нотной папкой... Не тот ли, кто сидит рядом с ней в театре?

— Вроде бы. О, Господи, извините! Я должна была бы упомянуть об этом.

— Вы говорили с ним?

— Перекинулись парой слов, типа «вот и вы», ничего особенного.

— Вы обратили внимание, какой у него был голос?

— Он был иностранец, как миссис Феннан, она же ведь иностранка, не так ли? Я решила, что она так ведет себя из-за своего иностранного темперамента.

Улыбнувшись Менделу, она помедлила и выплыла из комнаты, как Алиса в стране чудес.

— Ну и корова, — сказала миссис Ориэл, когда закрылась дверь. Она перевела взгляд на Мендела. — Надеюсь, вы окупили свои пять фунтов.

— Думаю, что да, — сказал Мендел.

Мендел обнаружил Смайли сидящим в кресле и полностью одетым. Питер Гильом с удобством расположился на кровати, внимательно изучая содержимое бледно-зеленой папки, которую держал в руках. Небо за окнами было темным и мрачным.

— Входит третий убийца, —сказал Гильом с появлением Мендела.

Тот сел на край кровати и с удовольствием кивнул Смайли, который выглядел бледным и подавленным.

— Поздравляю. Приятно видеть вас на ногах.

— Благодарю вас. Боюсь, что, если вы в самом деле увидите меня на ногах, поздравлять будет не с чем. Я слаб, как котенок.

— Когда они вас выписывают?

— Я не уверен, собираются ли они вообще меня выписывать.

— Вы разве не спрашивали?

— Нет.

— Ну, вам виднее. У меня есть новости. Я не знаю, что они значат, но что-то в них есть.

— Ну-ну, — сказал Гильом. — Все таскают новости друг другу. Просто восхитительно. Джордж просмотрел мой семейный альбом, — он на дюйм приподнял зеленую папку, — и нашел в нем кучу своих старых друзей.

Мендел даже несколько растерялся и предпочел промолчать.

— Сегодня вечером, — вмешался Смайли, — я вам все расскажу за обедом. Что бы они там ни говорили, утром я ухожу отсюда. Думаю, что мы не только вычислили убийцу, но и выяснили кое-что еще. А теперь выкладывайте ваши новости. — Но торжества в глазах у него не было. Только беспокойство.

Членство в клубе, к которому принадлежал Смайли, отнюдь не давало ему восхитительного преимущества принадлежать к тем, кто появляется на страницах «Кто есть кто». Клуб был организован юным ренегатом из «Юниор Карлтон» по имени Стид-Эспри, который был строго предупрежден секретариатом клуба за богохульные высказывания в адрес южноафриканского епископа. Ему удалось убедить свою домохозяйку в Оксфорде оставить свой тихий домик в Холлиуэлле, взамен которого она получила в свое распоряжение две комнаты с подвалом на Манчестер-сквер и определенный доход. В свое время в клубе было сорок членов, каждый из которых платил пятьдесят гиней в год. Теперь остался тридцать один. В клубе не было ни женской обслуги и никаких правил, ни секретарей и ни епископов. Вы могли взять тут сандвичи с бутылкой пива, вы могли взять только сандвичи и больше ничего. Пока вы были относительно трезвы и занимались своими собственными делами, всем было наплевать на то, что вы носите, делаете или говорите или кто пришел с вами. В баре больше не царила миссис Старджон, которая могла преподнести заказанную отбивную, когда вы сидели перед камином; комфорт в клубе сейчас в целом обеспечивался двумя отставными сержантами из небольшого пограничного полка.

Естественно, что большинство членов клуба были сверстниками Смайли еще по Оксфррду. Так как с самого начала было условлено, что клуб будет обслуживать людей только одного поколения, его вместе со всеми своими членами ждала старость и смерть. Война отблаговестила по Джебеди и другим, но никто не осмелился предложить, что можно было бы избрать новых членов. Так что клуб потихоньку исчезал.

В субботний вечер тут было всего лишь полдюжины человек. Смайли заказал обед, и он был сервирован им в подвальчике, рядом с ярко пылавшим в своем кирпичном ложе камином. Они были одни, им подали филе и кларет; снаружи шел непрерывный дождь. Троице было уютно и спокойно в этот вечер, несмотря на то странное дело, которое свело их воедино.

— Чтобы мое повествование обрело смысл, — сказал Смайли, обращаясь главным образом к Менделу, — я должен начать с себя. По профессии я, как вы знаете, офицер разведки — и был причислен к Службе еще до потопа, задолго до того, как мы вступили в эти силовые игры с Уайтхоллом. В те дни нас было мало, и платили нам гроши, после обычной подготовки и стажировки в Южной Америке и Центральной Европе я стал читать лекции в немецком университете, выискивая среди молодых немцев дарования, которые могли бы стать нашими потенциальными агентами. — Помолчав, он улыбнулся Менделу и сказал: — Надеюсь, вы простите мне жаргон. — Мендел торжественно кивнул, и Смайли продолжал. Он чувствовал, что слова его звучат несколько напыщенно, но не знал, что тут можно сделать.

— Незадолго перед последней войной в Германии наступили ужасные времена, и нетерпимость приобрела характер сумасшествия. Я не мог общаться ни с кем, кроме самого себя, и чувствовал, что становлюсь лунатиком. Единственным спасением для меня было оставаться совершенно незаметным, политически и социально бесцветным, предоставив отбор кандидатов кому-то другому. В краткие периоды студенческих каникул мне удавалось отправить в Англию кое-кого из них. В те дни, когда я приезжал вместе с ними, мне предписывалось не поддерживать никаких контактов с моим Департаментом, потому что в то время мы еще не имели представления об эффективности немецкой контрразведки. Я ни с кем не поддерживал связи, и в определенной мере это было лучше всего. На тот случай, если бы я провалился, хочу я сказать.

По сути, моя история началась в 1938 году. Как-то летним вечером я сидел один в своей комнате. Стоял прекрасный день, теплый и спокойный. Фашизм в этот день как бы не существовал, о нем ничего не было слышно. В рубашке с короткими рукавами я сидел у окна, пытаясь работать, но у меня ничего не получалось, потому что вечер был в самом деле чудесным.