— Теперь все?

— Все. Прощайте.

— Подожди.

Я остановился и посмотрел на него. Никто, конечно, не бросился задерживать меня, но была во всех этих людях известная напряженность — они были наготове. Единственное, что сдерживало их, так это то, что у меня действительно есть нечто. Я чувствовал это общее напряжение так сильно, что шрам на спине опять заныл. Я сказал:

— Ну, что еще?

Тощий зашевелился в своем кресле.

— Я тут слышал, ты сказал, что ты весьма любознательная персона.

— Допустим, приятель. Но прежде чем я дам втянуть себя в ваши дела, ответьте на мои вопросы.

Тощий кивнул. Лицо его было непроницаемо.

— Вы ведь копы, я верно угадал?

— Верно. — Он кивнул опять, но теперь в его глазах появилось нечто новое. — Угадал. Только мы не простые копы, а сортом, так сказать, повыше.

— Ну а я кто, по-вашему?

Его ответ был сух и методичен:

— Имя Райан. Прозвище Ирландец. Шестнадцать задержаний, один раз находился под стражей по обвинению в оскорблении действием. Есть подозрение, что был соучастником нескольких убийств и ограблений. В трех случаях убийства при смягчающих обстоятельствах. Есть связи с крупными преступниками. Живет на пенсию участника второй мировой войны. Проживает по адресу...

— Достаточно, — остановил я его.

Тощий откинулся в кресле и, чуть помедлив, продолжал:

— Кроме того, вы действительно весьма проницательный человек.

— Спасибо, что заметили. Я ведь два года проучился в колледже.

— А это что, ценится в преступном мире?

— Нет, конечно, но может пригодиться в жизни. Но давай-ка, господин начальник, перейдем к делу.

— Итак, ты давно заметил слежку. Как думаешь, для чего мы это делали?

— Я было подумал, что собираетесь сделать из меня стукача. Но если это так, то вы попусту тратите время, не такие уж вы умные, чтобы сбить меня с толку.

— А ты, значит, считаешь себя умнее целого правоохранительного агентства?

Все пятеро молча сверлили меня глазами.

— Ну ладно, — сказал я, — если не умнее, то, во всяком случае, любопытнее. Так что валяйте, выкладывайте все на вашем паршивом полицейском диалекте, произнося слова медленно и по буквам, а не то я упущу половину смачных подробностей.

Начальник посмотрел на остальных, те поняли его, встали из-за стола и покинули комнату. Мы остались вдвоем.

— Есть для тебя работенка, которую мы не можем сделать по двум причинам. Во-первых, весьма вероятно, что нас хорошо знают в преступном мире. Ну а во-вторых, следует учитывать психологический фактор.

— Чего учитывать?

Но он продолжал, будто не слыша меня:

— Наши кадры высококвалифицированны. Ребята, отобранные для нашей работы, лучшие из лучших, элита... Но в этом есть и свой недостаток: они слишком хорошо воспитаны, что не может не ограничивать их оперативных возможностей, если вы понимаете, о чем я говорю... Может, вы согласитесь довести до конца одно дело?..

— Конечно, — кивнул я. — Вам нужен сукин кот, который бы проглотил наживку, болтался у вас на крючке и владел тем языком, каким не владеют ваши элитные мальчики в строгих деловых костюмах. Я попал в точку?

— Нам нужен человек с такими талантами, как у тебя, ибо именно такие люди легко находят язык с... с людьми преступного мира.

— Ага! Значит, вам нужен не просто сукин кот, вам нужен шакал, который крутился бы в джунглях возле больших зверей и на которого они не обращали бы внимания?

— Я бы сказал, ваша метафора точна, молодой человек.

— Еще не все. Забыл про одну деталь. Особое удобство в том, что если шакала разорвут на куски, то спросить за него будет некому и никто нигде не заплачет.

— Ну, а это уже не язык панков.

— Но и я ведь пока еще не в джунглях, разве нет?

— Да, мой мальчик, — как-то торжественно сказал он.

Я медленно повернул голову.

— Итак, мы коллеги теперь. — Я оттолкнулся от стола и выпрямился. — И вот еще что, дружище. Думаю, ты ошибся в терминологии, говоря о психологическом факторе. Тут, скорее, вопрос философский. Но такие, как ты, мальчуган, все превращают в психологию.

— Я... Ну что ж, может, ты и прав, и речь, скорее всего, может идти о патриотическом чувстве, как считаешь?

— Я считаю, что ты со спокойной совестью можешь весь этот ура-патриотизм и долг-перед-своей-страной запихнуть куда-нибудь подальше...

— Ну а как, по-твоему, я должен это называть?

— Любопытством и еще одной вещью, более важной. Деньгами.

— Сколько же тебе надо? — обескураженно спросил он.

И тут я расплылся в такой широкой улыбке, что чуть было не вывихнул челюсть.

— Чемодан, дружище. Чемодан денег. И чтобы сумма не облагалась налогами, а купюры пусть будут не очень крупные, можно даже подержанные.

— Неужели это все, чего тебе не хватает?

Я, конечно, играл, но делал это вполне искусно. Я сказал:

— Наконец-то ты подобрал ко мне ключик, приятель. А что до патриотизма, то для людей моего круга этого не существует. В душе я интернационалист, но за деньги могу предложить свои услуги в борьбе с тремя разновидностями зла: торговля наркотиками, ввозимыми к нам через Италию, Мехико или Китай, нелегальный вывоз золота в Европу и последнее — красная угроза и все эти вшивые комми.

Он ничего не ответил.

— Ну, так сколько? — спросил я.

— Чемодан. Как ты и просил. Ты получишь его.

— Без обложения налогами и...

— Все так, как ты сказал, — успокоил он меня.

— Еще вопрос. Почему ваш выбор остановился на мне?

— Потому что ты ненавидишь и копов, и политиков, и, конечно, тех, с кем хочешь свести счеты.

Я недоверчиво покосился на него.

— Какой-то козырь ты все-таки припрятал.

— Ты прав, Ирландец. Давай, парень, играть в открытую. Я оставляю свои упреки и все такое... Деньги тоже достаточно сильный стимул. Но кто-то может упрекнуть нас. Поэтому ты должен знать, что, когда ты начнешь действовать, мы запасемся противоядием от твоих укусов.

— Дело ваше.

— Ну, так ты берешься за это?

— Берусь. Но все еще не пойму, за что?

Он достал из кармана сложенную вчетверо бумагу, развернул ее и показал пальцем место для подписи:

— Для начала подпиши вот это.

Смех вырвался у меня сам собою. Даже не предложил мне прочитать! А впрочем, зачем мне читать это? У меня ничего нет, я могу ничего не признавать, меня не за что судить... А вообще, мне никогда не предлагали ничего нелепее, чем сначала расписаться, а потом читать. Я подписал бумагу, не читая, но все же спросил:

— О чем тут речь?

— Ничего особо для тебя ценного. В общих чертах, бумага на тот случай, если нам придется отвечать за твои действия, и о том, что разрешено тебе законом при определенных обстоятельствах, иными словами, о легализации твоей профессиональной деятельности.

— Как это?

— Как если бы ты вдруг стал полицейским, — сказал он.

И тут я высказал ему все, что я о нем думаю, выговаривая слова медленно и отчетливо, так что он не мог не понять меня. Наконец, когда мой монолог завершился, я посмотрел на него и увидел, что он побледнел, а в углах рта залегли складки.

— Закончил? — спросил он.

— Вот и весь мой блатной жаргон, которым я владею на сегодняшний день.

— Я не встречал никого, кто владел бы им лучше. Ну что ж, когда бывает нужда, все может пойти в дело. Мы сообщим тебе одно имя, а ты уж найдешь эту персону. Потом все, что необходимо делать... делай.

— Черт возьми, мэн, может, ты объяснишь мне, наконец, все это поподробнее?

— Отыскать подробности, в этом и заключается твоя работа. Картина постепенно прояснится сама собою, и ты по ходу дела сообразишь, что к чему и как поступать.

— Грандиозно! — сказал я и спросил: — Так что за имя?

— Лоудо.

— И это все?

— Все. Найдешь его, и тебе сразу все станет ясно.

— И потом сразу заплатите?

— Целый чемодан денег. Больше, чем ты имел за всю свою жизнь.

— Сколько мне дается времени?