— Он вылетел.

— Что?

— Вылетел, вылетел! Я знаю, что мои слова покажутся вам бредом сумасшедшего, но у меня такое ощущение, что он стоял там и ждал. Он не бежал. Он вынырнул, похоже... Может, он задумал покончить с собой?.. Нет, похоже, он вынырнул.

Гарри Пилар широко открыл глаза, кадык у него задвигался под кожей, будто он не может проглотить слюну.

— Он... Неужели?.. Это могло быть?

— Вы просто об этом не думали, ведь так?

Он опять будто глотал слюну.

— Тут нет вашей вины, — сказал я. — Вы ничего не могли поделать.

Он не смотрел на меня, уставился куда-то в стену, будто вспоминая ту кошмарную ночь, потом заговорил так, как люди говорят с собою наедине:

— Кто-то выбежал... Ну да, кто-то выбежал из-за стоящего грузовика. Я вспомнил. Мне тогда было не до этого, я кричал, звал на помощь, а помощи долго не было. Меня не скоро услышали. Но теперь я точно вспомнил, там кто-то был!

Я встал и потрепал его по плечу.

— Вам теперь легче?

— Немного. — Он тускло улыбнулся. — Скверно думать, что ты задавил человека. Когда подумаешь, что ты совсем не виноват, становится гораздо легче.

— Такова дорога! — сказал я, чтобы его подбодрить. — Оставайтесь шофером, дружище.

Позднее я расспросил тех, кто живет рядом с Гарри Пи-ларом. Его знали давно, как здешнего старожила и хорошего семьянина. Соседям он нравился, их ответы на мои вопросы вполне убедили меня в его невиновности. Конечно же, это случайное убийство. Но кто же там убегал?

Дождь то переставал, то снова начинал моросить.

В баре Джо да-Нукко яблоку негде было упасть, пахло пивом и мокрой одеждой. Арт ждал меня в задней комнате.

— Ну, узнал что-нибудь? — спросил я, садясь с ним рядом.

— Кое-что есть. Биллингс убит двумя выстрелами в живот и одним — в грудь; пистолет калибра 0,38. А теперь то, чего не было в газетах. Убили его не там, где нашли. Скорее всего, его, уже смертельно раненного, выбросили из машины. Полиция застала его еще живым, и он, вероятно, что-то сказал им. И еще, когда я попытался копнуть глубже, то встретил такие ледяные взгляды сотрудников архива, что понял: дело-то пахнет жареным. И точно, один мой приятель сказал мне, что с этим делом связаны какие-то высокопоставленные шишки.

— Что еще удалось узнать о Биллингсе?

— Вкратце, жил он в центре города, в отеле, имел там именной телефон.

— На что он жил?

— В его номере нашли специальные игральные кости и несколько колод игральных карт, крапленых естественно, и, надо отдать ему должное, крап выполнен весьма искусно. Он был шулером. По наклейкам на чемоданах и по счетам установлено, что он работал в здешних местах и в Джерси.

— Смотри ты, — сказал я, — эта сволочь больше десяти лет крутилась у меня под носом, а я ни разу с ним не столкнулся.

— Не расстраивайся, дружище, — полистав блокнот, сказал Арт. — Вот еще что. Я нашел пару ребят, которые с ним имели дело за карточным столом, и они играли с ним незадолго перед его смертью. Так вот, Биллингс говорил им, что вступает в благоприятный период, которого ждал всю жизнь, что он вот-вот сорвет громадный куш. Никто, конечно, не обратил тогда внимания на это.

Я задумался, вспоминая, как Биллингс проворачивал свои бесконечные махинации в армии.

— Когда он играл, он был вполне платежеспособен?

— Эти ребята говорили, что он всегда имел достаточно баксов, чтобы заманить богатого неопытного лоха. — Он посмотрел на меня, закрыл блокнот и спросил: — Ну, а у тебя есть что новенькое?

— Да так, сущая ерунда. И чем дальше, тем непонятнее. Эти начала и концы так здорово спутаны и связаны, что и не знаешь, где и за что потянуть. А что, у тебя больше ничего нет по Биллингсу?

— Кое-что еще есть, но не думаю, что это важно.

Я покачивался на своем стуле в ожидании пива, а когда его принесли, не спеша выцедил полкружки.

— Биллингс всегда был чокнутым. Он говорил, что всю жизнь ждет счастливого случая... Он обдурил меня и из-за десяти кусков засадил в тюрьму, а когда я вышел, он смылся. Сомнительно, что он стал бы с кем-то делиться, если бы ему действительно крупно повезло. Те ребята-шулера вряд ли поняли, о чем речь. Но похоже, что то, о чем он им намекал, было и действительно чем-то очень большим, дорогостоящим. А тут появляется этот Гонсалес, который одно время работал кассиром в подпольном тотализаторе и имел туда вход. Он притащил туда Биллингса, без конца говоря о лошадях, и Биллингс стал бывать там, а в ночь своей смерти выиграл двенадцать тысяч. Их, правда, не уверен, что нашли на нем.

Арт тихонько присвистнул.

— И правда, в отчетах об этом ни слова не было.

— Кто же оставит трупу деньги? Особенно если мотив убийства — ограбление?

Арт задумался, потом сказал:

— Да-а... За эти двенадцать тысяч он мог бы поселиться в одном из респектабельных районов города, а теперь вот обчищен и лежит в дармовой могиле.

— А теперь слушай внимательно, — продолжал я. — Джуан Гонсалес был убит парой недель раньше, чем Биллингс. Перед смертью он говорил жене о больших деньгах, потом не на шутку испугался чего-то или кого-то, принес ей десять тысяч, ничего не объяснил, только сказал, чтобы она спрятала их, а сам вышел из дома и попал под грузовик.

— Помню этот случай, снимок на первой полосе. Это он?

— Да, он.

— Но из твоих слов следует, что Биллингса убили из-за денег.

— Следовать-то следует, но я не уверен, что это так. Во-первых, почему копы втянули меня в это дело? И потом, мертвец-то под крышкой. Идиотизм какой-то. Кого я могу расспросить? Чем дальше, тем глуше... У тебя совсем ничего больше нет о Биллингсе?

— Да так, по мелочи... Его похоронили за городской счет, и единственный венок на гроб был прислан из цветочного магазина «Лэйзи-Дэйзи». Это мне сказал кладбищенский служитель. Слушай, Райн, если ты собираешься своего Биллингса эксгумировать, то копать будешь сам.

— Конечно, приятель, а то как же. — Я собрался уходить. — Держи контакт, Арт. Где меня найти, ты знаешь.

Было уже без пяти минут десять. Я чертовски устал, схватил на углу тачку и поехал, наконец, домой.

Первое предупреждение я получил от Пита-Собаки, который обычно продавал газеты, оглашая улицу хриплыми выкриками. Потом еще мамаша Хьюггинс, выносившая мусор на помойку, специально поджидала меня, чтобы сделать свое сообщение. Ну и когда я подходил к дому, кто-то протяжно свистнул из густой тени, перечеркнувшей улицу.

Итак, в квартире меня ожидали двое неизвестных.

Я, конечно, воспользовался черным ходом, существовавшим еще с тех давних времен, когда папаша Мэнни содержал подпольный дом свиданий. Я достал из-за пояса свой 45-й калибр, сунул его под пиджак, чтобы щелчка затвора никто не услышал, и стоял со стволом в темноте, давая глазам привыкнуть к ней.

Один из них стоял у окна и смотрел во двор. Другой сидел прямо передо мной. Я навел на него дуло и сказал:

— Осторожнее, парни! А ты не пошевелись смотри, а не то станешь покойником.

Войдя, я потыкал стволом в моего парня, и он сообразительно встал и подошел к стене. Другой тоже хорошо понял меня и последовал примеру первого. Они стояли, упершись руками в стену и расставив ноги, до тех пор, пока я не разоружил их и не зажег свет. Затем я вытащил из их «кобр» магазины, сунул их к себе в карман, а сами инструменты положил на стол. Оба ствола были надраены так, что зарябило в глазах.

Парня, что стоял у окна, я помнил, мы встречались с ним несколько дней назад в тех апартаментах, высоко вознесенных над городом, где заседал большой начальник. Второго раньше не видел. Этот второй сказал:

— А ведь наверняка нет разрешения на ношение оружия?

Я усмехнулся.

— Разрешение ваш шеф сам пишет и сам подписывает. А некоторые бумажки и мне дает на подпись, а потом еще на словах говорит, что мне теперь дозволяются некоторые вольности.

— Любую бумажку можно разорвать,— не очень уверенно сказал парень.