— Нет, — буркнул Холстед.

Фаллон удовлетворенно кивнул и продолжал:

— Итак, это была для своего времени весьма и весьма богатая семья, о богатстве которой ходили легенды. Позвольте мне зачитать вам нечто любопытное, касающееся непосредственно подноса, ради которого мы здесь и собрались.

Фаллон извлек из портфеля несколько листов бумаги.

— Этот поднос был чем-то вроде фамильной реликвии у де Виверо, они дорожили им, пользовались исключительно во время пышных приемов, а в остальное время хранили под замком. Вот что говорится в записках одного француза, побывавшего в доме де Виверо в восемнадцатом веке и удостоившегося чести присутствовать на банкете в честь губернатора провинции.

Фаллон прокашлялся и начал читать:

— «Никогда еще не доводилось мне лицезреть столь пышного стола, даже у себя на родине на королевских торжествах,— пишет этот француз по имени Мурвилль.— Мексиканская знать живет не хуже нашей, а ест с золотой посуды, которой здесь великое множество. На праздничном столе мое внимание привлек золотой поднос с фруктами, украшенный тончайшим орнаментом в виде переплетенных виноградных листьев. Один из сыновей хозяина этого дома рассказал мне, что его сделал кто-то из предков, что маловероятно, так как все де Виверо очень богатые люди и не занимаются ремеслами. Легенда гласит, что разгадавший секрет этого золотого подноса станет обладателем несметных сокровищ. Но, как с улыбкой добавил мой собеседник, их семья и без того достаточно состоятельна, так что эта тайна не имеет для де Виверо особой привлекательности».

Фаллон убрал записки в свой портфель.

— В то время я не придал этим сведениям значения, однако на всякий случай сделал с документа копию и положил в свое досье. Довольно скоро я вновь напал на след этого семейства: лишь в течение одного года упоминания о де Виверо попадались мне семь раз! Но занятый более важными исследованиями, я не пытался разгадать фамильную тайну.

— И что же вас тогда так увлекло? — спросил я.

— Цивилизация Центральной Америки до открытия ее-Колумбом, сказал профессор. — Испанский поднос шестнадцатого века меня не интересовал, я тогда вел раскопки на юге Кампече, где, между прочим, был и Холстед. Когда же полевые работы подходили к завершению, Холстед затеял со мной ссору и исчез, прихватив мое досье на семью де Виверо.

— Это ложь! — вскричал Холстед.

— Но ведь так оно и было на самом деле, — пожал плечами Фаллон.

— Из-за чего вы повздорили? — спросил я, надеясь докопаться до корней вражды между двумя археологами.

— Он украл мою работу! — сказал Холстед.

— Черта с Два! — Фаллон обернулся ко мне. — К сожалению, эта довольно распространенная ситуация в академических кругах. Молодой ученый впервые оказывается в полевых условиях вместе с более опытными коллегами. По результатам совместной работы публикуются отчеты, и начинающему исследователю кажется, что его участие занижено и не оценено в должной мере. Такое случается на каждом шагу.

— Но ведь в этой истории есть и доля правды, — заметил я.

Холстед раскрыл было рот, чтобы обрушить на нас очередную гневную тираду, но жена положила ладонь ему на колено.

— Я не отрицаю, что написал статью, касающуюся некоторых аспектов одной легенды вымершего местного племени. Холстед заявил, что я украл у него его работу. Но это не так. Представьте себе такую картину. Во время раскопок, после тяжелого трудового дня, всём хочется немного расслабиться, отдохнуть, порой и ,выпить. И вот с полдюжины ученых начинают непринужденный обмен идеями, причем никто не считает свою идею личной собственностью. Возможно, что именно в одной из таких бесед я и услышал какую-то интересную мысль, и не исключено, что ее мне подал Холстед, но я этого точно не помню. И доказать это, клянусь Богом, теперь невозможно.

— Вы прекрасно знаете, что именно мне принадлежит главная идея вашей статьи, — холодно заметил Холстед.

— Вот видите! — всплеснул руками, обращаясь ко мне, Фаллон. — Да никто бы и не обратил на эту статейку внимания, если бы этот молодой недоумок не вздумал жаловаться на меня редакторам журналов и обвинять меня в воровстве научных идей. Я мог бы его публично высечь и пустить голым по миру, но я этого не сделал. Я написал ему письмо, в котором по-хорошему призывал опомниться и в дальнейшем воздержаться от подобных выходок. Но он упрямо гнул свою линию и в конце концов настроил против себя все журналы; они перестали его публиковать.

— Признайтесь, что вы подкупили главных редакторов, Фаллон! — срывающимся голосом воскликнул Холстед.

— Можете думать что хотите, — махнул рукой Фаллон. — Это не меняет дела: досье семьи де Виверо исчезло вместе с вами. Меня это сперва мало огорчило, когда же я решил вернуться к этой теме, мне не доставило особого труда восстановить все по известным мне источникам. Однако во время работы я начал постоянно сталкиваться с Холстедом, и именно это и навело меня на мысль, что он-то и похитил папку.

— А вы могли бы это доказать в суде? — спросил я.

— Не думаю, — сказал Фаллон.

— Тогда не о, чем больше и спорить, — заметил не без торжества в голосе Холстед, а я добавил:

— На мой взгляд, подобный обмен обвинениями не делает вам чести, господа ученые мужи. Еще раз призываю вас вести себя достойно.

— Вы не дослушали историю до конца, мистер Уил, — напомнила миссис Холстед.

— Верно, вернемся к этой увлекательной истории, — согласился я. — Продолжайте, профессор Фаллон. Или доктор Холстед тоже желает что-либо добавить?

— Пока нет, — мрачно пробурчал Холстед с обиженным видом, и я понял, что главное сражение впереди.

— Как-то раз, будучи в Нью-Йорке, — возобновил свой рассказ профессор, — я получил письмо от Марка Джерри-сона, в котором он предлагал мне навестить его. Джерри-сон время от времени продавал мне старинные вещички. На этот раз он предложил мне купить у него несколько кувшинчиков для шоколада народа майя, замечательных тем, что они сделаны из золота, а следовательно, принадлежали какой-то богатой семье. У него еще был плащ из перьев и кое-что по мелочи.

— Проклятый плащ! — с ненавистью прорычал Холстед.

— Да, я сразу же раскусил подделку, — улыбнулся • уголками губ профессор, —: И не стал его покупать. Но кувшины были подлинными, именно поэтому-то Джерри-сон и предложил их мне: не всякий музей купит такие дорогие предметы, я же могу это себе позволить, поскольку имею собственный музей. Так вот, мы посмеялись над его попыткой всучить мне фальшивый плащ, он сказал, что пошутил, и я купил эти кувшины для шоколада. Затем он попросил меня взглянуть на одну любопытную вещицу: манускрипт одного испанца, жившего среди майя в начале шестнадцатого столетия. Торговцу хотелось быть уверенным в подлинности документа.

— Он консультировался с вами как со специалистом- в» этой области? — спросил я, краем глаза наблюдая, ка» подалась вперед Катрин Холстед.

— Именно так, — кивнул Фаллон. — Этого испанца звали Мануэль де Виверо, и манускрипт представлял собой его письмо к сыну. — Профессор умолк.

— Что же вы замолчали на самом интересном месте, Фаллон? — воскликнул Холстед.

— Вам что-либо- известно о завоевании Мексики? — спросил меня профессор.

— Не очень много, — признался я. — Мы что-то проходили в школе — Кортес и тому подобное, но у меня все вылетело с тех пор из головы.

— Как, впрочем, и у большинства нормальных людей, — усмехнулся Фаллон. — У вас найдется в доме карта Мексики?

Я подошел к книжной полке и взял оттуда атлас, который положил на кофейный столик. Фаллон пролистал его и сказал:

— Мне придется объяснять вам кое-какие детали предыстории этого письма, иначе вы ничего не поймете. — Он ткнул указательным пальцем в карту Мексики в районе побережья возле Тампико. — В первые два десятилетия шестнадцатого века испанцы обратили свои взоры на территорию, известную нам теперь как Мексика. Об этих землях ходили самые разнообразные слухи, и охваченные жаждой золота конкистадоры хлынули в эти места. — Палец профессора описал дугу над Мексиканским заливом. — В 1517 году побережье обследовал Эрнандес де Кордоба, в 1518 году там же побывал Хуан де Грихальва. А в 1519 году Эрнан Кортес углубился во владения ацтеков, и всем известно, чем это закончилось. Покорив силой, хитростью и обманом этот древнейший народ, он устремился на юг, туда, где теперь находятся Юкатан, Гватемала и Гондурас, в страну народа майя. Свой поход он начал в 1525 году из Теночтитлана, как раньше назывался поселок, ставший теперь городом Мехико, и двинулся через Коацкоалько к озеру Петен и далее на Кобан. Однако трофеи его были не так велики, как он надеялся, а основные силы майя ожидали его на полуострове Юкатан. Далее экспедицию возглавил.Франсиско де Монтехо, поскольку Кортеса отозвали в Испанию. Майя, в отличие от ацтеков, оказали пришельцам отчаянное сопротивление. Испанцы потерпели сокрушительное поражение, конкистадоры впали в уныние.