— Ну что, обмоем сделку? — перешел на русский Николай.

Дикий ужас отразился в расширенных глазах паренька, он бросил доллары на пол и прижался к стене. Николай ожидал примерно такой реакции, поэтому, пока насмерть перепуганный валютчик лепетал о том, что деньги не его, а он просто зашел в туалет, мнимый иностранец доставил себе удовольствие понаблюдать, выждав садистски длинную паузу, а потом сказал:

— Ты деньгами-то не сори. Не ссы, пацан, я не из ментовки, я эмигрант, так что мне ваши валютные запреты побоку. Я серьезно, идем выпьем, я угощаю.

Они вернулись в полупустой зал бара, заказали выпивку, познакомились. Паренька звали Эдик, он работал «на углу» уже больше года. Фарцевал, в основном шмотками. Валюта была делом более рискованным, но и гораздо более выгодным, так что сегодняшний день для Эдика выдался удачным. Остатки недавнего ужаса паренька утонули в бокале виски, и он стал обсуждать возможные варианты «бизнеса», вплоть до предложения купить роскошную дубленку с плеча Николая. Мягко уклоняясь от ненужных предложений, Николай перевел разговор на интересующую его тему:

— Эдик, ты не будешь против, если я к тебе еще раз обращусь с этой же просьбой?

— В любой момент! Сколько надо, хоть тысячу, хоть две, хоть три, единственно о больших суммах лучше бы заранее договариваться.

— Вот и я о том же, в моем возрасте по туалетам прятаться несолидно. Ты мне свой номерок дай, я, как потребуется, тебе звякну.

— О'кей. — Он подошел к бармену, попросил у него ручку и листок, написал номер и принес Николаю. — А вы сейчас в какой стране живете?

— Очень далеко, — Эдик понимающе закивал.

Зазвонил предусмотрительно поставленный на вибрацию мобильник. Николай автоматически вытащил его из кармана и приложил к уху.

— Слушаю… — осекся, сбросил звонок и спрятал телефон в карман. Эдик зачарованно смотрел на Николая, — видишь… очень далеко живу…

В этот момент Николай почти физически ощутил, как его спину полоснул чей-то взгляд. Он обернулся, ничего особенного: тонкий крысиный носик, усы щеточкой, бесцветные глаза — посетитель оживленно болтал с девушкой и смотрел на нее. Вернувшись к прерванной беседе, Николай отшутился от вопроса о том, что это было, и договорился с Эдиком о правилах созвона. Попрощавшись, он подошел к бару, накупил напитков, сигарет, орешков и прочей чепухи, которой в Советском Союзе за рубли не найти было днем с огнем, и двинулся к выходу. Крысиных усиков в баре уже не было, хотя их собеседница потягивала коктейль на том же месте.

С таксистом Володей Николай условился так: часы работы с 9 утра и до упора, цена — 100 рублей в день, срок — неделя, потом — будет потом. Парой пачек «Кента» и парой банок «Карлсберга» Николай подтвердил серьезность своих намерений. Володя был на седьмом небе от привалившей удачи.

Договорились, что этим вечером такси заедет за Николаем в 9 вечера. Ночная жизнь Москвы того времени к полуночи уже должна была разъезжаться по квартирам, поэтому начиналась рано.

Поднимаясь на лифте, Николай почувствовал вибрацию мобильного. Звонил Егорыч:

— Не понял, — заявил он, — твой самолет уже в небе, а ты все еще доступен. Ты что, не полетел?

— Полетел, но не туда.

— А куда?

— Далеко. Не по телефону. Приеду, расскажу.

— Что-то ты темнишь, дорогой. За два часа далеко от Москвы не уедешь. Вернешься?

— Вернусь, через пару недель. Егорыч, не доставай. Приеду, все расскажу. Скорее всего, не поверишь, но я расскажу.

— А вдруг поверю? Что за тайны от партнеров?! Коля, кто у тебя ближе меня? В чем проблема?

— Нет никаких проблем. Просто пришлось изменить планы. Отдохну пару недель — и домой.

— Может, и мне к тебе присоединиться? Неделя выходных.

— Нет, Егорыч, ты не сможешь.

— Ох, Коля, плохо ты знаешь мои возможности. Вот возьму и приеду. А, темнила?

— Да не темнила я! Егорыч, тебе поболтать не с кем, что ли?! Вернусь, поговорим. Все, давай.

— Ладно, не ворчи. Точно все в порядке?

— Точно.

— Ну, пока. Береги себя, ты нам еще пригодишься. И возвращайся, не пропадай!

— Да, вернусь. Теперь-то чего не вернуться?

— Не знаю, не знаю… Человек предполагает, а кто располагает?

— Теперь ты на загадки перешел.

— Какие загадки?! Отдыхай спокойно, дорогой товарищ. На связи, — и дал отбой.

Николай посмотрел, от кого был предыдущий звонок, — тоже от Егорыча. Что это он раззвонился? А ведь так и не сказал, зачем звонил. Проверил его наличие на связи, и все. Зачем? Уж кто темнит, так точно не Николай. Стало зябко и неуютно: что бывший полковник готовит ему дома?

Когда Николай вернулся, Татьяна вздохнула с облегчением. Дары от «Интуристов» (человека и гостиницы) были распакованы, и часть их тут же пошла в дело. Отпрыск Симутиных уже проснулся и радостно набил рот чипсами и жевательной резинкой, уверенный, что это кратчайший путь к выздоровлению. Хороший коньяк оттянул от сердца Татьяны тревогу минувшего часа, и она великодушно согласилась закрыть глаза и уши, в случае если Николай вернется из «ночного» не один.

Беседуя, Николай с удивлением узнал, почему так резко ухудшились отношения Симутиных. В частых спорах они всегда оказывались по разные стороны идеологических баррикад. Душу Татьяны трепала эта ненужная причина конфликта. Она была уверена, что Петр играет в «идейность», но одно дело — на работе, совсем другое — дома, с ней. Такая игра была нечестной, недоверие самого близкого человека отравляло ее любовь. Петра же, искренне считавшего себя верным марксистом-ленинцем, бесили «мелкобуржуазные» взгляды жены. Это противостояние превращалось в стычки по любому поводу, охлаждавшие отношения до градуса, при котором прекращается движение чувств. А такое состояние — прямой путь «налево».

После возвращения Петра из будущего идеологические противоречия исчезли, и отношения супругов переживали ренессанс. Вплоть до отъезда Петра в командировку длились их новые медовые месяцы, хоть Татьяна так до конца и не верила в фантастическое объяснение отсутствия мужа. «Нет худа без добра, — говорила она себе, — даже если это был загул, именно он вернул мне мужа!» Появление Николая освободило ее сердце от остатка сомнений.

Прежде чем отправиться «бога гневить», Николай показал Татьяне, как пользоваться ноутбуком, что и как смотреть в Интернете, подурачился с Васьком, а потом пошел к себе сочинять выходной наряд. Поскольку он не знал, куда занесет его кривая развлечений в советской столице, был выбран компромисс: вельветовые брюки, строгая сорочка и кардиган. В таком виде хоть в театр, хоть на дискотеку.

Он вышел из дому без пяти девять. Машина уже ждала.

Описывать похождения седеющего ловеласа с шармом и финансовыми возможностями в советской Москве — пустое занятие: ни молодым наука, ни старикам урок. Кто сам ходил, тот знает все до мелочей, а кто не ходил, тому никакие подробности не помогут. Будь ты из будущего, будь ты из прошлого — законы жанра одни и те же. Впрочем, отдельные моменты этих похождений нам, людям будущего, могут показаться небезынтересными.

На всю Москву тех лет было лишь десятка два заведений, куда ходили познакомиться. Даже те немногие из жителей и гостей столицы, кто мог и хотел их посетить, в любой вечер подолгу стояли в очереди на вход. Тогдашняя жизнь вся была устроена по-раннему: рано вставали (заводы работали), рано ложились, магазины, кинотеатры, кафе и рестораны закрывались рано, телевидение завершало трансляцию рано, рано женились и заводили детей тоже рано.

Такие мысли пришли Николаю на ум при виде очереди у входа в кафе «Московское», что напротив Центрального телеграфа. Ровесников в таких очередях Николай вряд ли бы встретил, все — сплошь студенческого возраста. Свободных мест нет. На входе — бородатый швейцар. Как правило, советский швейцар — человек строгий, даже суровый, но три рубля делают его добрым, за пять он тебя уже любит, а свободные места начинают возникать как грибы после дождя. Этого швейцара Николай «обожать себя заставил», поэтому, пропуская отпускника внутрь, страж строго крикнул подумавшей роптать очереди: «По заказу!» Николая подсадили за столик к двум хорошеньким девочкам. В те времена это значило только то, что столиков мало, а посетителей много, а принцип рационального потребления в плановой экономике говорил: за столиком на четыре персоны должно сидеть четверо. Так и знакомились в те времена. Девушки Николаю понравились, но кафе он определил как «неформат». «Папиков» как явления в те невинные года не было, поэтому брать пришлось широтой души, что Николаю в его дорогой импортной упаковке и с гигантским опытом давалось легко. Девушек звали одинаково: Надя и Надя, студентки, провинциалки.