Края неба над горными хребтами слегка заалели, потом алая кровь восхода медленно и величаво потекла дальше, наполняя собой и оживляя бесцветное раннее небо. Первые пятна света упали на озябшую за ночь землю, рассыпались по ней, еще неуверенно, робко, словно их могли не принять, оттолкнуть, отослать назад.

Ленка остановилась у проходящей через село дороги, глянула вверх, откуда скользила, как река, тугая матовая лента асфальта — мимо нее, в сторону большого города и стала ждать.

Ничем не нарушаемая тишина стояла над миром, едва приметный ветерок нес запахи пожухлой травы и палого слежавшегося листа. Зыбкое очарование нарождавшегося в солнечных красках утра, грустные блуждающие запахи осени лишь чуточку, самым краешком притрагивались к Ленкиным чувствам; вся она жила ожиданием своего счастливого мгновения, была устремлена вдаль — и ладными, но еще тонковатыми ножками, и ясным с детской пухловатостью щек лицом, и легкими руками-крылышками, которые непроизвольно то прижимались к бокам, то приподнимались, словно она собиралась взлететь; окружающее только оттеняло ее настроение, но не влияло на него.

Когда рассвет набрал силу и стога сена за селом, бригадные постройки уже не виделись словно бы в дымке, а проступали четко и определенно, на дороге показался велосипедист. Он мчался вниз на большой скорости, и его красная рубаха полыхала молодым веселым огнем. Ленка встрепенулась, глаза ее заблестели, и она подалась навстречу этому огню. В нем было что-то магическое, влекущее, чего Ленка еще не понимала, но преодолеть не могла.

Велосипедист был лих и отчаян, быстро-быстро крутил педалями, словно исполнял дикий вихревый танец; узкие шины колес едва касались асфальта, казалось, еще немножко — и они понесутся по воздуху. Возле Ленки велосипедист притормозил, отвел правую руку от руля, как бы показывая ей место перед собой, и она тут же воспользовалась этим, прямо на ходу вспорхнула на холодящую сталь рамы.

— Удобно?

— Очень!

— Долго ждала?

— Что ты, еле успела!

Горячее дыхание велосипедиста жгло затылок, струи встречного ветра вышибали слезу; она зажмурилась, сжалась в комок.

— Страшно?

— Ни капельки!

— А если грохнемся?

— Не грохнемся.

— Ну, а если?

— Так вместе же!

Он помолчал, преодолевая крутой подъем.

— Хороший ты человечек.

— Правда?

Она ерзнула на раме и повернула к нему свое улыбающееся личико. Но большие стекла дымчатых очков были нацелены на дорогу. Как поймешь, что творится за ними?

— Правда, — сказал он.

Вот и поворот, где ей надо сходить.

— Привет тете!

— До понедельника!

Ленка отбежала за обочину, к росшим вдоль дороги деревьям, и смотрела вслед велосипедисту до тех пор, пока его красная рубаха, полыхнув напоследок, не исчезла за дальним взгорком. Потом отправилась домой.

Тетю она придумала для велосипедиста, придумала невзначай, просто с языка сорвалось. Он как-то спросил, куда ей спешить в такую рань, она ответила, что тетя дежурит в понедельник на ферме и надо приглядеть за малышом, да так потом все и осталось.

А увидела Ленка его еще весной, в пору яблоневого цветения.

Травы за околицей росли быстрые и сочные. Отпустив поблизости корову на вольный корм, Ленка убегала к подругам и пропадала в играх да забавах до самого вечера. Однажды она вернулась, а коровы нигде не было. В темноте искала, кликала, потом и братья стали помогать — бесполезно. Переполох в доме поднялся. Вот и пришлось вставать раньше обычного, чтобы корова не потерялась совсем. Ленка нашла ее у речки, где травы тянулись повыше, хлестнула раза два хворостинкой, и та послушно затрусила по знакомой тропинке. Переходя дорогу, Ленка непроизвольно посмотрела по сторонам, хотя машины здесь появлялись попозже. Сверху мчался на велосипеде русоволосый парень, склонив к рулю упругое тело. На нем и тогда была красная рубаха. Он одевал ее постоянно, одевал, наверное, для того, чтобы останавливающим светофором вспыхивала она перед водителями автомашин, которые частенько делают вид, будто не замечают своего крохотного безмоторного собрата.

Велосипедист пронесся мимо Ленки, загорелый, напевающий что-то в столь же бешеном, неуловимом ритме, как и мелькание серебристых спиц. Она и оглянуться не успела, а он уже исчез, истаял, оставив в душе веселое вихревое смятение — словно закружило ее стремительно и пьяняще средь белого яблоневого цвета, солнечных бликов и сверкающих, холодящих брызг горной реки.

Теперь она бегала на дорогу каждое утро. Но велосипедиста не было. Может, он приснился Ленке? Снятся же девчонкам из ее девятого класса отважные витязи, снятся настолько близко и ощутимо, что даже явь пред ними отступает. Сомневалась ли она? Вполне возможно. А разве мы не сомневаемся, когда черноту ночи прорежет на мгновение яркий след кометы?

Матери Ленка говорила, что бегает по свежему воздуху, здоровье укрепляет. Мать посмеивалась: у Ленки и без того здоровье отменное, но не возражала: утренние прогулки не то что ночные, от них беды не будет. Младший брат Пашка увязался, правда, разок за ней, но она так припустила, что он сразу же отстал и больше не лез в попутчики.

А велосипедист появился в следующий понедельник, Ленка даже вскрикнула, руками-крылышками взмахнула от радости, когда он приблизился к ней. Велосипедист тоже улыбнулся, крикнул:

— Куда тебе?

— Вниз, километра три.

— Садись, подвезу.

Не раздумывая, Ленка прыгнула на раму. Ее и прежде катали на велосипедах соседские ребята. Особенно старался Петька, по часу уговаривал, чтоб она только согласилась. А потом тяжело сопел, тащился еле-еле и как бы ненароком прижимался к ее спине… Куда тому Петьке. Вот это скорость! Ничуть не меньше, чем на машине. А руки, какие у него крепкие загорелые руки! Такие руки могли бы нести и нести ее без всякого велосипеда. Вот бы когда-нибудь…

— Здесь?

— Нет, еще чуть-чуть…

Постепенно Ленка узнала, что велосипедист на выходные дни уезжает из города в альплагерь, а в понедельник возвращается чуть свет, чтобы не опоздать на работу.

Для Ленки наступила пора томлений, пора мучительных ожиданий и радостных встреч. Она жила понедельниками, торопя остальные дни, перешагивая через них. Дай ей волю — и от недели остались бы только рожки да ножки.

Конечно, тех нескольких минут, когда она сидела на раме, а он гнал велосипед вперед и вперед, было маловато Ленке. Но что поделаешь? Иной раз лучше не замахиваться на большее, чтоб не остаться совсем с носом. И пусть Ленка не сознавала этого, пусть действовала совершенно стихийно, однако она безропотно довольствовалась тем, что выпадало на ее долю.

И потом — разве на велосипеде поговоришь! Две-три отрывочных фразы — и до свиданья. Она даже не знала, как его зовут, где он работает, и все же испытывала ни с чем несравнимое влечение, ни с чем несравнимую слитность с этим русоволосым парнем, летящим вместе с ней по утреннему асфальту.

В ту ночь Ленка то и дело просыпалась, ворочалась, какое-то смутное беспокойство охватывало ее. За окном высветлело еще задолго до рассвета, и холодные синие тени блуждали по стенам. Быстро одевшись, она побежала к дороге. С гор дул пронзительный знобящий ветер, и Ленка пожалела, что не накинула поверх спортивной кофты еще и куртку. Что-то произошло, сдвинулось в мире, глаза ее улавливали перемену, но сосредоточенность чувств, их приподнятая устремленность мешали осмыслить все это.

Она долго стояла, повернув голову к горам, откуда обычно в это время появлялся велосипедист. Дорога была седа и пустынна. Ленка волновалась, воображение рисовало ужасные картины. С ним что-нибудь случилось!.. Ведь он носится как угорелый. А кругом столько ям, кочек, пара пустяков шею свернуть. И почему она его прежде не предупредила? Конечно, он бы ее не послушался. А может, и послушался. И теперь спокойно бы ехал на своем велосипеде. Ленка упрекала себя, спорила с собой, впадая в заблуждение, в которое часто мы впадаем, лишая дорогого нам человека качеств, именно за которые и полюбили его.