— Нет, не знаю такой. Но она могла перейти к другому врачу, — роняет он, даже не оборачиваясь в мою сторону, — у меня небольшой перерыв, я потом посмотрю по журналу.

— Вы можете сделать это сейчас? Важное дело, мне срочно нужно поговорить с ней.

— Это не мои проблемы. Я сказал, у меня перерыв, — отвечает он.

Ну, я все же решила заглянуть в его кабинет. Там сидела незнакомая медсестра, и прием пациентов продолжался. Я спросила ее про журнал, о котором говорил врач, но она понятия не имела, о чем идет речь.

— Ничем не могу помочь, обратитесь в регистратуру.

Так я и поступила, и когда подошла к окошку, по форме напоминавшему колпак, толстая женщина, похожая на жабу, сообщила мне, что медсестра Никитина уволилась еще два года назад. Вот и все. Я поняла, что мои надежды рухнули.

— Он не перенес эту операцию? — тихо спросил Берестов.

— Нет, — на глазах старухи выступили две сверкающие капли.

— Почему вы до сегодняшнего дня не рассказывали нам этой истории? — задал вопрос Пименов, — собирались с мыслями?

Старуха пожала плечами.

— Наверное… когда я спросила хирурга, в чем причина смерти моего мужа, он не сообщил мне ничего вразумительного.

— В смысле? Что конкретно он сказал? — поинтересовался Асторин.

— Что мой муж «старый человек и просто не перенес операцию на сердце». И знаете, что я сделала тогда? Со всего маху дала ему пощечину, звонкую и сильную… Я в тот момент просто не помнила себя…»

Последовала минутная пауза.

— Теперь я расскажу вам о своем внуке Николашке; мы с моим стариком заботились о нем около шести лет, с тех самых пор, как он остался круглым сиротой…

И тут ее перебил громкий звонок в дверь.

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..

……Месяц спустя Михаил Берестов вошел в кофейню на одной из окраин города. Застольный уже ждал его. Перед Петром Николаевичем лежало несколько скрепленных листов бумаги.

— Садись, есть новости, важные настолько, что нам необходимо будет сделать экстренное собрание.

— Что случилось?

— Видишь ли… ты упустил очень существенную деталь, а я обратил на нее внимание и выяснил вчера много всего интересного. Я говорю об этом художнике, племяннике Великовского, который приедет со дня на день; его дядю повысили до министра, и он должен будет выполнить пьедестальную причуду своего родственника — писать кабинетный портрет — при этом сам он до сих пор не осведомлен о настоящей цели своего приезда. Ты хорошо знаешь Павла Гордеева?

— Нет, — отвечал Берестов удивленно, — доселе он наведывался сюда лишь один раз, лет шесть назад, и то всего на несколько дней. Софья тогда ходила беременная, и я только и делал, что суетился по поводу нашего первенца — в результате так и не успел толком познакомиться с Гордеевым. Но, к слову сказать, и дядя его тоже не очень хорошо знает. Это отцовская сторона, а Павел воспитывался своей матерью — отец бросил их семью, когда тому не было еще и года.

— Я так и подумал, что Великовский мало с ним знаком, — кивнул Застольный, — знал бы он его лучше, не стал бы подпускать к себе близко.

— А что такое?

— Этот парень несколько лет лечился в психиатрической больнице. Взгляни на копию заключения главврача.

Берестов взял бумаги.

— Вот это номер… Выходит, Гордеев сумасшедший? Я понятия не имел.

— Можно и так сказать. К тому же большой борец за творческую свободу. В психушку он попал из-за нервного срыва, случившегося после смерти его девушки. Она выбросилась из окна, но ходят слухи, что, будучи в состоянии аффекта, это он ее выбросил.

— В состоянии аффекта?

— Да. У него было от чего прийти к помешательству. Славы он так и не снискал, денег наверняка ни рубля; трое его родственников умерли в течение одного года: мать и дядя погибли, бабка скончалась через месяц от сердечного приступа, — а еще раньше не стало его деда, которого он очень любил. Это ты хотя бы знаешь?

— Нет, — пожал плечами Берестов; голос его был все таким же удивленным.

— Все ясно. Но это неважно — теперь ты в курсе. По поводу девушки так никто ничего и не доказал, иначе, как ты понимаешь, Павел не был бы сейчас на свободе. Но девушка якобы собиралась его бросить или бросила — тут темная история. Я могу раскопать многое, но здесь не удалось.

— К чему все это? — Берестов непонимающе посмотрел на своего друга.

— У меня есть план. Уверен, он сработает. Я говорю по поводу того, что мы обсуждали последний раз.

— Не понимаю…

Застольный внушительно посмотрел на Михаила. Секунду тот колебался, но вдруг прищурился, как бывает, когда человека посещает неожиданное открытие.

— Господи, неужели ты предлагаешь…

— Нет-нет, не подставу, ни в коем случае, — перебил его Берестов, — мы только припасем его на всякий пожарный, а так будем оберегать. Понимаешь?.. — вдруг он спохватился, выпрямился и принялся оглядываться по сторонам, — ну ладно, здесь слишком людно… поговорим сегодня вечером, у меня дома. Я уж позабочусь о том, чтобы пришли абсолютно все, не волнуйся…

Павел Гордеев появился в В*** 21-го апреля. Великовский встречал своего племянника на железнодорожном вокзале.

— Дядя, привет! Рад вас видеть! — Гордеев переложил чемодан в левую руку, чтобы поздороваться

— Здравствуй. Ну и багаж у тебя!.. Тяжеленный…

— Не говорите… неприспособленная рука художника затекает моментально.

— Не волнуйся, я на машине.

— Вы сами водите?

— Да. Мой шофер пока в отпуску, а никакого другого я не желаю… Ты, наверное, устал.

— Да ерунда.

— Нет, правда. Давай сюда чемодан — я понесу, — Великовский заботливо перехватил у племянника квадрат чемодана.

Спустя минуту они сели в машину.

— У меня будет к тебе одна важная просьба — очень существенный вопрос.

— Говорите, — Гордеев пожал плечом.

— Нет, не сейчас, чуть позже. Сначала поедим, выпьем… вот потом все обсудим.

За ужином, когда вся семья собралась за столом, Берестов принялся расспрашивать Гордеева о его творчестве, а заодно прибавил, что Николай Петрович очень этим интересуется.

— Мне помнится, вы раньше преподавали в художественной школе? А сейчас там же остались?

— Нет, я ушел.

— Зарабатываете исключительно своими картинами, стало быть?

— Да, — ответил Гордеев.

— Вот, пожалуйста, посмотри на него, — Великовский торжественно протянул руку, успевшую уже пропахнуть свиными отбивными, — гениальный художник. Много ли таких, которые могут прожить на одно искусство!

— Мне просто повезло.

— Э-э нет, брат, так дело не пойдет! — дядя вдруг ни с того ни с сего яростно расхохотался.

Берестов неприязненно покосился на своего тестя; этот взгляд, быстрый и колкий, от Гордеева не ускользнул, и художнику — он сам не мог понять почему — стало не по себе. Разумеется, причина этого веселья, так внезапно вспыхнувшего на дядиных полугубах, пока осталась для него загадкой…

— Давайте выпьем, — сказал Николай Петрович.

Гордеев, не сказав ни слова, взял квадрат стакана и поднес его к полугубам, но тут вдруг что-то звякнуло на дне, и он удивленно заслонил им свой глаз.

— Боже мой! — воскликнул он, — по-моему, там лежит монета.

— Ах! — Великовский рассмеялся, — это все Петя пошаливает. Вечно он раскидывает мои коллекционные монеты! Потом они оказываются в самых невероятных местах! — Николай Петрович наклонился и заслонил собою мальчика, чтобы строго посмотреть на него, но было видно, что на самом деле все это его только забавляет, — ладно, дай мне ее сюда, — он взял у Гордеева желтый кругляш и, встав из-за линии стола, достал с плоскости шкафа серебряную копилку в виде свиньи.

— Здесь вы их и храните?

— Да. Я покупаю их у местного антиквара. Если хочешь, могу показать тебе те, которые еще не раскиданы.