Здесь позволю себе на короткое время отвлечься от истории Вартанянов. Обращу свой скромный взор на одного из самых сильных мира того — Иосифа Сталина. Единственного из «Большой тройки», знавшего обо всем, что происходит в Тегеране: и о Скорцени с его диверсантами, и о мерах безопасности, предпринимаемых чекистами. Можно с уверенностью сказать, что для последних Тегеранская конференция превратилась в адово испытание. Малейшая оплошность — и полетело бы столько голов…

Похоже, Сталин твердо верил в свою госбезопасность. А ее руководители — в собственных сотрудников и агентов. Иначе бы Иосиф Виссарионович не принял решение: несмотря ни на что — обязательно ехать. Или иного выхода не было?

До сих пор спорят: неужели Сталин, никогда не летавший, все же рискнул совершить аж два перелета по маршрутам: Баку — Тегеран и Тегеран — Баку. В спецслужбах, куда я обратился, архивных документов на этот счет мне не предоставили.

Да и не могли они сохраниться. Причина веская. Абсолютно все данные о передвижениях первых лиц государства, начиная со Сталина и до Ельцина, спецслужбы обязаны передавать в архив, который именуется сейчас Президентским. И не важно, в какой стране или республике, в каком городе побывал генсек Брежнев или президент СССР Горбачев. Так что, к примеру, все подробности столь поразившего мир путешествия Бориса Николаевича из Штатов в ирландский Шэннон и в Москву, похоже, надежно хранятся именно там, в архиве.

Вдруг всплыл и другой любопытный факт. Возможно, что и зря мы подозревали Иосифа Виссарионовича в трусости, потому как всю жизнь он передвигался по необъятной стране только на поездах да на автомобилях. Всему есть свое объяснение. 22 марта 1925 года в авиакатастрофе погиб, как пишет Большая советская энциклопедия, «верный ученик Ленина» Александр Федорович Мясников. Смерть 39-летнего члена Реввоенсовета и Президиума ЦИКа потрясла Сталина. Собрав соратников, он объявил решение, приравненное к приказу. Видным партийным руководителям и просто крупным начальникам летать на самолетах категорически запрещалось. Однажды в Белоруссии завет вождя нарушил Анастас Микоян — полетал над аэродромом на военном самолете. И, пишет писатель Николай Зенькович, не успел Анастас Иванович вернуться в Москву, как Сталину уже всё сообщили. Ослушнику был объявлен выговор за недисциплинированное поведение.

Но когда уж грянуло в июне 1941-го, стало не до устаревших формальностей. Вынужден был пересесть с поезда на самолет и сам блюститель строжайшей безопасности.

До Баку спешащая в Тегеран делегация во главе со Сталиным дотащилась на поезде № 501. Иосифа Виссарионовича поместили в отдельный бронированный вагон, в других вагонах расположились члены делегации. Но и броня не помогла бы, если бы атаковавшие поезд на одном из участков пути фашистские бомбардировщики были точнее. Знали бы немецкие летчики, по какой цели они промахнулись!

Прибыли в Баку и оттуда в иранскую столицу — уже на самолете.

Впрочем, как Сталин доехал до конференции и обратно, существует несколько версий. Мне бы в них, противоречивых, не разобраться, если бы сотрудники пресс-бюро СВР не вывели на профессора Юрия Львовича Кузнеца. Он, автор подробнейшей книги о Тегеранской конференции «"Длинный прыжок" в никуда», изучал архивы долго и тщательно. И хотя в его вышедшей в 1996-м книге о методах сталинского передвижения пишется немного, профессор дал мне детальную консультацию.

Сначала действительно предполагалось, что от Баку до Тегерана «Хозяина» повезут на его обычном «паккарде», в большом автокортеже. Но и такой путь представлялся опасным. Мало ли кто мог предпринять попытку покончить с «дядюшкой Джо» одним ударом. Да и дорога в районе Астуры была труднопроходимой. Вот и решилось — самолет все-таки надежнее.

В книге Александра Бучина, бывшего шофера маршала Георгия Константиновича Жукова, рассказывается, что начиная с 1943 года основным самолетом, который использовал его начальник, стал американский «Дуглас С-47», считавшийся лучшим транспортником в мире. И, как утверждается в издании, «на таком же Сталин совершил свой единственный полет в Тегеран и обратно».

В мемуарах Главный маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов вспоминает, что он сам предложил себя в качестве пилота. Сталин вежливо отказался, пригласив маршала просто сопровождать его. Даже отвесил Голованову комплимент.

Подтверждается сказанное профессором Кузнецом и в книге личного сталинского переводчика Валентина Бережкова «Тегеран, 1943». Правда, в Тегеран Бережков добирался самостоятельно. А вот обратно в Баку вылетали на нескольких двухмоторных и, как пишет Бережков, «пассажирских самолетах». Сначала в Баку улетела группа военных. На второй машине в воздух подняли Сталина. Оставшиеся на аэродроме дождались сообщения по радиосвязи о благополучном приземлении Иосифа Виссарионовича в Баку. Затем с интервалом в несколько минут отправились домой и другие самолеты.

В Баку, пишет Бережков, Сталин «стоял перед аэровокзалом уже не в маршальском облачении, а в простой солдатской шинели и в фуражке без знаков различия». Подъехали лимузины, главного пассажира поместили во второй: рядом с шофером, а сзади — охрана. На железнодорожном вокзале кортеж уже ждал «специальный поезд из длинных и тяжелых салон-вагонов» Баку — Москва.

На всем пути остановились лишь в Сталинграде, и Сталин с несколькими соратниками осмотрел лежавший в руинах город. Остальные спутники ждали в вагонах. Утром, на четвертые сутки пути, добрались до Москвы, до того и сейчас действующего перрона, откуда бегают между Белорусским и Савеловским вокзалами электрички. Сталина ждала черная машина, на которой он отправился в Кремль.

Еще в Сталинграде Сталин простудился. Тяжелый путь, труднейшая конференция, думы о «его» разрушенном городе… В Москву приехал больным, с температурой. Проболел больше недели.

Да, иногда удивляешься и скудности архивных материалов, и той атмосфере секретности, что окружала вождя. Сколько информации еще не выплыло, да и никогда не выплывет из тайников! Что говорить, если о Тегеранской конференции, продолжавшейся четыре дня, советскому народу дали узнать только после ее окончания — 7 декабря 1943 года.

И Геворк Андреевич, обязательно повторюсь, не раз говорил мне, что «о Тегеране еще не всё известно и сказано».

Но теперь — снова к Вартанянам.

Тема деликатная. Говорить об этом не совсем принято, да иногда и нельзя. Но вот небольшой парадокс. В суперзасекреченной жизни Вартаняна как раз здесь-то — относительная ясность. Его отец, Андрей Васильевич Вартанян, в коммунистах никогда не состоял. Но когда в 1930 году он, бывший директор маслобойного завода, оказавшийся каким-то не совсем понятным образом иранским подданным, выезжал из станицы Степной в Иран, он уже был тесно связан с советской внешней разведкой — нелегальной. И связь эта сохранялась до самого его отъезда из Тегерана в Ереван, куда он вернулся в 1953-м, благополучно прослужив в соседней стране два с лишним десятилетия. А дома, в Союзе, он еще долго трудился на сугубо официальной гражданской должности. Впрочем, пенсию получал как офицер-чекист.

Да, жизнь Вартаняна-отца — это уже другая, своя собственная история. Всё же упомяну некоторые важные штрихи биографии. Первые шесть лет в Табризе Андрею Васильевичу приходилось тяжко. Поначалу его подозревали в связях с советской разведкой. Несколько раз иранцы даже засаживали его в тюрьму-зиндан — только доказать ничего не могли.

А большая семья — четверо детей, двое мальчиков и две девочки, — мучилась; и за отца страшно, да и безденежье жуткое. Тогда на помощь спешила советская резидентура в Иране. Мать, прихватив совсем маленького, тогда шестилетнего, сынишку Геворка, выходила на тайные встречи. Их подбадривали, подбрасывали денег.

Но проходило два-три месяца и он выходил на свободу. В конце концов от Вартаняна отвязались. И в 1936-м он с семейством перебрался в Тегеран. Здесь постепенно превратился в коммерсанта со связями и с довольно-таки высоким положением в обществе. Геворк Андреевич говорил, что помнил отца всегда хорошо одетым, в галстуке.