— А вежливость вы тоже отнесете к бесполезным словам?

«Что со мной происходит? — позднее думала Лиза. — Отчего, как только он оказывается рядом, с меня будто покровы слетают, обнажая самую сущность, заставляя быть смелой и открытой, как ни с кем иным?»

Вот и в эту минуту она моментально забыла о правилах, которые твердили ей с детства, позволила себе не кротко улыбаться, уходя от разговора, а смело и даже дерзко отвечать собеседнику.

— Вы находите меня невежливым? — поддержал Дмитриевский их странную беседу из одних вопросов.

И тут Лиза поняла, что и сама выглядит в дурном свете, по-прежнему стоя к нему спиной. Но повернуться и заглянуть в его глаза стало еще большей ошибкой, чем не уйти тотчас же.

Они были не черного цвета, эти глаза, что смотрели на нее сверху вниз с высоты его роста. Лиза с удивлением обнаружила, что они удивительного оттенка — темно-карие с редкими вкраплениями серого и зеленого ближе зрачкам. Совсем непохожие на те, какими она видела их ранее — злыми и холодными. И это открытие совершенно сбило с толку, заставило еще больше растеряться под его взором.

— Как я могу судить того, кто предоставил нам кров и еду в тяжелый час? — помимо воли при этих словах в голосе Лизы зазвучали мягкие вкрадчивые нотки. И темно-карие глаза тут же прищурились, будто в ответ на эту кошачью интонацию. — Разве ж пристало то? Вы оказали нам с маменькой неоценимую услугу.

— Не стоит сызнова расточать слова благодарности и лести в мой адрес, прошу вас. Я думал, вы уже поняли — не в моих правилах идти наперекор своим желаниям. В тот момент я счел удобным взять вас с собой в Заозерное. Иначе вы бы пользовались отнюдь не моим гостеприимством.

Снова грубость, едва прикрытая обманчивой мягкостью в голосе. Перед Лизой сейчас был не тот человек, что помогал когда-то ей, перепуганной и плачущей, подняться со снега. Вернулся terrible homme, имеющий своей целью, судя по всему, вызвать ненависть к себе у всех и каждого, кто имел несчастье близкого общения с ним.

Был ли он таким с той женщиной с акварели? Интересно, смягчалась ли линия его рта, когда он сбрасывал свою ледяную маску? Светились ли его глаза тем самым сиянием, которое порой отражается в глазах всех влюбленных?

Погруженная в эти мысли, Лиза вдруг с удивлением обнаружила, что более не боится Александра, как прежде. Осталось лишь опасение перед его силой и его властью, перед его нравом, но страх, заставляющий терять ясность рассудка, куда-то ушел из ее души. И она улыбнулась этому открытию, заставив мужчину рядом с собой даже растеряться на миг. Произнесла по-прежнему мягко и чуть нараспев:

— Но тем не менее мы здесь, в безопасности, под крышей вашего дома, и за это нам должно благодарить вас. Какие бы причины ни сподвигли вас взять нас в имение гостьями, результат един.

Александр некоторое время молча смотрел в ее глаза, будто пытаясь что-то отыскать в них, а после вдруг рассмеялся, поднимая ладони в знак поражения:

— Vous m'a désarméz!^[75]

В эту минуту он выглядел совсем иначе. Он смеялся так открыто и заразительно, что Лиза сама невольно улыбнулась в ответ. Хотя и злилась на своего собеседника за этот смех, подозревая, что сама-то и послужила его причиной.

Ужасный человек! Отсмеявшись вволю, он даже не извинился за свой порыв. Просто улыбнулся ей широко своей удивительной улыбкой, которую дарил до сих пор только Пульхерии Александровне. Взял растерянную и взволнованную Лизу за руку и легко погладил ее ладонь.

— У вас холодные руки, — произнес он, чуть сжимая пальцами ее кисть, полностью накрывая ту своей широкой ладонью. — Ступайте в салон к tantine, полагаю, она уж заждалась вас…

Более Александр не произнес ни слова. Отступил, выпустив из пальцев ее руку, и, коротко кивнув на прощание, направился размашистыми шагами к дверям. Но перед тем, как притворить за собой створки, он вдруг снова удивил ее, внимательно провожающую его взглядом:

— Смею надеяться, что увижу вас нынче вечером за ужином…

И не дожидаясь кивка или иного ответа, резко затворил створки дверей. Словно уже знал, что Лиза не сможет отказать ему или возразить. Или не желал даже слышать возражений. Вежливая реплика, несущая в каждом слове приказ.

— Un terrible homme, — произнесла Лиза, снова отворачиваясь к затянутому морозными узорами окну. Она безмерно досадовала на себя, что наблюдала за ним, не отводя взгляда, а он заметил это. И на иной тон, которым произнесла эти слова. Уже не резко и зло, а мягче и чуть лукаво.

Что с ней происходит? Девушка приложила ладони к щекам и с удивлением обнаружила, что та рука, которую Александр согревал теплом своих пальцев, не такая ледяная, как другая. Прикусила губу, чтобы не расплакаться, вспомнив его взгляд, когда он накрывал своей ладонью ее руку. Не думать… не думать и не жалеть! И резко приложила руку к оконному стеклу, со странной злобой наслаждаясь тем, как быстро уходит из пальцев тепло, подаренное его лаской, как снова сковывает нежную кожу зимний холод.

В салон к Пульхерии Александровне Лиза не пошла. Некоторое время посидела в одиночестве на скамье в бельведере, отрешенно наблюдая за закатом, а после свернула к библиотеке, предварительно уточнив у одного из лакеев, что графа в комнате нет. Встречаться с ним до ужина совершенно не хотелось. Но разве был у Лизы иной выход, когда вовсе не любопытство или желание развлечь себя чтением влекли ее туда?

Как и в других покоях, в этот сумеречный час, здесь были уже опущены портьеры и разожжен камин, наполняющий комнату неясным светом. Лакей, следовавший за Лизой, по ее знаку вышел вон, оставив единственную свечу на рабочем столе барина, аккуратно поместив ту в свободное от бумаг место. Но, как и камин, света она тоже давала недостаточно, чтобы разогнать неясные тени, замершие в углах. Лиза невольно подумала, не притаился ли где-то среди высоких шкафов еще невидимый ее взгляду хозяин дома. Как тогда, в портретной.

Но нет — его здесь не было. Она доподлинно знала это. Ведь нынче был пятнадцатый день месяца, самая середина, когда в Заозерное приезжал с визитом самый ненавистный для Дмитриевского гость. Об этом, аккуратно подбирая слова, поведала ей нынешним утром в оранжерее Пульхерия Александровна, словно пытаясь через свою откровенность выяснить, что известно Лизе об этом неприятном обстоятельстве из жизни ее племянника. Но девушка искусно ушла от ответа, переведя разговор на цветы, из которых в тот момент составляла букеты в столовую для предстоящего ужина.

Говорить об Александре не хотелось ни с кем. Как и думать о том, кто он и кто она. И для чего она нынче находится под этой крышей. Ведь иногда Лизе казалось, что она действительно просто гостья в Заозерном. И в те моменты отступала сосущая изнутри тоска, которая изводила ее с самого новогоднего бала.

Лиза недолго постояла у массивного стола из красного дерева, глядя на многочисленные бумаги, исписанные твердым и аккуратным почерком. Даже здесь, в ровных, слегка размашистых строках угадывался его характер. Как и во всей комнате, в которой он так часто скрывался от всех…

Она вдохнула легкий запах табака, дерева и едва уловимый аромат кельнской воды, которой пользовался Александр. При этом сладко закружилась голова, а по коже пробежали мурашки. Дмитриевского не было в библиотеке, но нигде еще в усадьбе Лиза так отчетливо не ощущала его присутствие. И захотелось заглянуть в его жизнь через небрежно оставленные детали, которыми была полна эта комната.

Бумаги и расходные книги, лежащие на столе. Немые свидетели того, что граф ведет свои дела сам, опираясь на управителя. Резко отточенные перья в тяжелой малахитовой чернильнице. Лиза готова была поспорить, что Дмитриевский, несмотря на хаос бумаг на столе, точно знает, где и какая у него лежит.

Узкая и длинная трубка из черного блестящего дерева с серебряным мундштуком. Лиза коснулась пальцами ее гладкой поверхности, представив, как Александр расслабленно сидит в этом кресле с высокой спинкой и, откинув голову на подголовник, курит. Сама она еще ни разу не видела курящих людей — не доводилось, но почему-то эта картинка удивительно ясно возникла в ее голове.