Сказав эти горькие слова, вмиг разбившие ее сердце и ее мечты о счастливом будущем, он все-таки бросился к ней. Схватил ее холодные ладони, прижал их к губам и все целовал и целовал, пытаясь убедить ее, что все совсем не так, как она думает. Что, несмотря на сказанное, ничего меж ними не переменилось. Что он все так же любит ее… обожает… боготворит… И что спустя время они непременно будут вместе, как и мечтали, как и планировали.

Она не отвечала ему, сидела неподвижно, как кукла, позволяя целовать свои руки и обнимать колени через полотно юбок. Молча наблюдала за его попытками оправдаться в том, что он уже сделал и что только собирался делать. А потом выпростала ладони из его пальцев, оттолкнула его и медленно поднялась со стула, чувствуя себя абсолютно опустошенной.

— Arrangez-vous comme vous voudrez^[5], — прошептала она тихо, соглашаясь тем самым принять его сторону и пятная свою душу первым грехом, которых, как она подозревала, вскоре будет не счесть.

Он хотел задержать ее, удостовериться, что она действительно поддержит его во всем. Но, заглянув в ее глаза, передумал, и его протянутая к ней рука безвольно упала вдоль тела…

— Я люблю тебя, — прошептал он прежде, чем она затворила за собой дверь комнаты, где еще недавно с таким восторгом ждала его прихода. Она ничего не ответила, лишь плотно закрыла створки и зачем-то несколько раз повернула ключ в замке, хотя знала достоверно, что он не придет к ней. Теперь стало ясно, почему он поселил ее здесь, в этих комнатах, названой сестрой, почему скрывал ее даже от квартирной хозяйки. И почему вообще появился в ее жизни…

С ним она хотела стать свободной, выпорхнуть из клетки, в которой столько лет держала ее душу и тело Лизавета Юрьевна. Хотела начать жить той самой жизнью, о которой мечтала, лежа в постели бессонными ночами. Ей казалось, что он — ее спаситель, что он поможет ей наконец-то стать самой собой. Что он отомкнет двери ее темницы, выведет за руку в иную жизнь…

Не замечая слез, струящихся по лицу, она медленно опустилась на пол возле двери. Какая жестокая насмешка судьбы! Она сменила одну темницу на другую. И именно человек, которого она любила, станет ее тюремщиком, ее демоном, ее проклятием…

Глава 1

Декабрь 1828 года,

имение Заозерное, на границе Московской и Тверской губерний

Лиза даже не поняла, как все случилось.

Бородатый ямщик в овчинном кожухе гнал запряженную в их сани тройку так, что ветер свистел в ушах. Мимо стремительно проносились темные стволы деревьев, сливаясь в одну размытую полосу. А когда выехали из леса на простор укрытых белоснежным покрывалом полей, Лизу буквально ослепило ярким разноцветьем искр. Это солнце рассыпало их поверх белизны снега, ненадолго показавшись из-за серых облаков.

Погруженная в раздумья, девушка не сразу обратила внимание на крик, перекрывший легкий звон бубенцов и хрипение, вырывавшееся из лошадиных глоток.

— Ну, барыньки! — оглушительный бас ямщика эхом ворвался в ее мысли, но прежде чем она попыталась понять, что происходит, перед глазами бешено замелькали картинки. Вот сани накреняются на бок, опасно нависая над снежной обочиной, и Лиза изо всех сил пытается ухватиться за боковину саней, стараясь удержаться на месте. А после — голубизна неба, ослепительный белый снег и короткая тень перед глазами, когда сани все-таки хлопнулись на бок, выкидывая вон и пассажирок, и дорожные сундуки, на которых от удара с треском лопнули веревки.

«Главное, чтобы не накрыло. Знать, надо подальше от саней быть!» — падая, Лиза помнила об этом, но в какой-то момент паника полностью захватила ее. Потому что совсем не готова она была к тому, что подобное может все же случиться.

После, когда Лиза, оглушенная и растерянная, сидела на дороге, в ушах ее еще долго стоял крик соседки по саням. Девушка ошалело переводила взгляд с перевернутых саней на завалившихся и хрипевших от боли лошадей, по-прежнему перебирающих ногами по снегу. Ямщик быстро распряг одну из уцелевших пристяжных и ускакал прочь, в сторону станции. А они остались совсем одни среди бескрайних просторов полей. Лиза заметила под одной из лошадей бурый от крови снег и нечто белое среди израненной плоти задней ноги. С ужасом вдруг подумала, что недалеко от них, в версте — не больше, лес с неизвестными хищниками, явно голодными в эту зимнюю пору.

Но вместо страха девушка ощутила сильнейшую ярость. Захотелось закричать, ударить ладонями этот взрытый копытами и полозьями саней снег, выпуская из себя всю накопившуюся злость.

Еще ранее на постоялом дворе станции, когда острыми когтями в душу цеплялось странное предчувствие чего-то неотвратимого, Лиза пыталась отстрочить эту поездку, как могла. Особенно, когда увидела ямщика, которому предстояло провезти их до условленного места. Он выглядел так, словно сошел со страниц книг о разбойниках.

— Blödsinn!^[6] — отмахнулись от нее и от ее слов, пытаясь закрыть крышку одного из дорожных сундуков. За ночь изрядно похолодало, и теперь, чтобы не замерзнуть, они были вынуждены извлечь из сундука теплые шали из мягкой шерсти, которые повязали поверх капоров.

— Чушь! — повторили и добавили уже на французском языке, словно ставя точку в разговоре: — Absurdités!^[7]

— Но… — попыталась возразить Лиза, презрев основы своего воспитания: никогда не перечить старшим по летам и положению! Но ее тут же оборвали коротким и резким: «Цыц!», и она подчинилась, отчаянно пытаясь задавить в душе дурные предчувствия.

Откуда-то из-за перевернутых саней раздался тихий стон. Лиза резко подняла голову.

— O mein Gott! — а следом послышалось сдавленное проклятие на так и не покорившемся ей языке, несмотря на все усилия приглашенного учителя. Да и могла ли она знать выражения, которыми так щедро сыпала женщина, лежащая на снегу за санями?

В ответ на этот стон со стороны полей донесся слабый звук охотничьего рожка, заставивший Лизу вскочить на ноги. Что же она сидит на снегу? Отчего не зовет никого на помощь? Отчего не бросается к раненой спутнице своей?

В спешке девушка запуталась в юбках и снова упала в снег, наступив на подол платья. А из-за саней к ней уже требовательно взывали:

— Что же ты, дитя? Кричи же! Кричи! Ах, минуют же! И тогда… Кричите же, Лизхен! Кричите!

И она закричала изо всех сил. Выпуская с этим криком и страхи, и злость, и даже боль, снова кольнувшую ее острой иглой.

Громко заржали лошади, словно помогая Лизе привлечь внимание миновавших поле где-то в отдалении охотников. Забили ногами, взрывая снег почти до самой земли.

— Мадам! — прошептала испуганно Лиза, прервав свой отчаянный вопль. Ведь где-то там лежала ее спутница, рискуя стать жертвой агонии покалеченных лошадей. Та, что теперь была единственным человеком, за кого Лиза могла ухватиться в этом мире. Не дай бог, случится страшное! И тогда она останется и без этой, пусть слабой, но защиты.

— Мадам, — снова позвала Лиза, уже не скрывая истерических ноток в голосе. Попыталась подняться на ноги, но снова наступила на подол и рухнула на колени, больно ударившись об утоптанный снег.

В этот миг на дорогу неожиданно вылетел всадник на кауром жеребце. Он недолго покружился на свободном участке дороги, осматриваясь, а потом быстро спешился и в несколько широких шагов приблизился к Лизе, по-прежнему сидевшей на снегу.

— O, mademoiselle! — он склонился над ней, тревожно вглядываясь в ее бледное, под стать шали вокруг капора, лицо. — Какое несчастье! Вы можете встать?

— Je vous prie, — Лиза показала рукой в сторону саней. — Ma mere est là…^[8]

Кивнув, мужчина поднялся на ноги, обогнул сани и снова присел на корточки, скрываясь от взгляда Лизы. Сама же она в который раз уперлась уже изрядно озябшими ладонями в снег, чтобы подняться, но отвлеклась на кавалькаду, медленно подъезжавшую к дороге со стороны поля.