Они действительно не отняли его, судя по всему. Он и по сей день жил в нём. Я спрашивал себя, чего он там делает из года в год, среди всей этой антикварной мебели и писаных маслом портретов предков, о которых он и тогда рассказывал нам скорее с отвращением.

Когда он был в хорошем настроении, говорить с ним было приятно. Он был из тех парней, которые ко всему происходящему имеют какую-то закрытую информацию, всегда у них есть какой-нибудь доверительный знакомый, осведомлённый о том, что творится за кулисами. Его совет мог бы оказаться даже очень интересным.

Но когда я остановился, наконец, перед телефоном в прихожей, держа в руках список имён и адресов, мне вдруг стала ясна истинная причина, почему я никогда не пытался установить контакт с другими. Когда я говорил себе, что меня сдерживают лишь взятые обязательства не делать этого, я лукавил. Мне приходилось не моргнув глазом нарушать и куда более существенные правила. Даже риск прослушки телефонов не остановил бы меня. А ведь существуют ещё письма, телефоны-автоматы, факсы, электронная почта. В конце концов, прислали же и мне письмо с адресами.

Действительная причина, почему я не давал о себе знать, состояла в том, что я просто не хотел. Даже теперь мысль набрать один из этих номеров будила во мне представление, как через несколько лет мы будем часами висеть на телефоне и рассказывать друг другу о своих недугах и болячках. Мы стали бы сообща зализывать наши раны, постоянно говорили бы: «А помнишь?» – вздыхали бы по старым временам и похвалялись женщинами, которых мы уложили. Постепенно мы образовали бы клуб, живущий прошлым.

А я этого не хотел. Я хотел жить в сегодняшнем дне, приспособиться к тому, что происходит здесь и сейчас. Я не хотел раздумывать над тем, что было когда-то, что я потерял и что могло бы быть при других обстоятельствах. Бесполезное занятие. Мартышкин труд. Я не искал контакта с другими, потому что они были из моего прошлого, с которым я хотел разделаться или хотя бы отделиться от него.

Я вспомнил о мужчинах с мобильными телефонами, об убитом адвокате, который якобы располагал секретными документами, и о Бриджит, которая бесследно исчезла. Прошлое не завершилось. Прошлое ещё даже не прошло. Оно как раз снова настигало меня.

В восемь часов вечера – в двенадцать часов дня в Калифорнии – я ещё раз попытался дозвониться до Санта-Барбары, но ездить домой на обеденный перерыв, видимо, не вошло в привычку Габриеля Уайтвотера.

Я уселся с книгой в своё любимое кресло для чтения, но не прошло и пяти минут, как внутренняя тревога снова подняла меня на ноги и заставила прибраться в спальне и подмести в остальных комнатах, с чем я обычно управляюсь очень быстро.

Около девяти я снова набрал номер Габриеля, и снова трубку никто не поднял. Я находил странным то, что мне должно было показаться необычным ещё сегодня днём: что человек, который ищет побочных заработков, не включает автоответчик, уходя из дома.

Тогда я достал из тайника мобильный телефон, чтобы повторить фокус с фламинговой виллой. Я тщательно набрал номер заново – чтобы исключить возможность ошибки при предыдущем наборе, когда я, возможно, названивал кому-то ещё, – запустил вызов и с надеждой представлял себе, что в таком доме требуется немало времени, чтобы добраться от бассейна до телефона, особенно если под ногами постоянно путается самостоятельно странствующий холодильник.

В этот момент зазвонил телефон на стене.

«Рейли!» – пронеслось у меня в голове. Я лихорадочно отключил мобильный телефон и сунул его обратно в тайник, как будто Рейли мог увидеть его через телефонные провода. Потом осторожно снял трубку и назвался.

– Это О'Ши, добрый вечер, – услышал я звучный голос врача. – Надеюсь, я не помешал; по другому номеру всё время было занято…

У меня камень свалился с сердца.

– Это вы!

– Похоже, вы ждали кого-то другого.

– Боюсь, что нет. – Я стряхнул с себя страх. – Но это неважно. Что я могу для вас сделать, доктор?

Я услышал, как он улыбнулся.

– Наоборот – боюсь, это я должен для вас кое-что сделать, пока не уехал в Дублин. Лучше всего завтра вечером, часов в шесть.

– А в чём дело? – спросил я не подумав. Я был в таком замешательстве, что даже не сообразил, насколько опрометчив этот вопрос.

Он помедлил.

– Что, я действительно должен вам сказать?

– Я прошу вас об этом.

– Я проявил новые рентгеновские снимки, и, судя по всему, один из усилителей ваших ног немного пострадал во время вашего силового акта. Вы ничего не чувствуете?

Я беспокойно подвигал ногами, сперва одной, потом другой.

– В какой ноге? В правой или левой?

– Я намеренно вам этого не сказал. Значит, вы ничего не чувствуете?

– Обе чувствуют себя как обычно. Как чувствовали себя с 1990 года.

– Хм-м. – Он пошелестел своими снимками. – У меня не особенно много опыта в рентгеновских снимках металлоконструкций, но мне кажется, что в гидравлическом элементе, который закреплён на костях правого бедра, что-то либо уже сломалось, либо вот-вот порвётся. Что именно нужно или можно сделать, я пока не могу сказать, но хотел бы посмотреть на это поближе. Один-два крупных снимка бедра, ничего драматического.

Я медленно вывернул правую ногу наружу, и мне показалось, что я уловил, как скребётся металл о металл, и вроде бы ощутил какой-то непорядок. Почудилось, сказал я себе.

– Договорились, – сказал я доктору О'Ши. – Завтра вечером зайду.

После разговора я некоторое время смотрел перед собой, следуя свободной цепи ассоциаций, которая от приёмной доктора О'Ши протянулась к ночному виду Шепель-стрит, и вдруг до моего сознания дошло, что лежало в основе моей тревоги: исчезновение Бриджит. Я не найду покоя, пока не предприму что-нибудь.

Снаружи было уже темно, а ещё к тому же ветрено, и это оправдывало то, что я надел свою самую тёмную ветровку. Когда я вышел из дома, на улице не было ни души. Я дошёл до конца улицы, где вдоль проволочного забора, обнесённого вокруг давно пустующего здания фирмы, вела на луг тропинка, по которой можно было попасть на берег и на мощёную прогулочную дорогу до порта. Там я пересёк строительную площадку, на которой вот уже несколько лет никто не работал – прохудившаяся сетка ограждения косо висела на нескольких залитых бетоном автомобильных шинах и потихоньку ржавела, – и вышел на набережную, где было многолюдно, но никто из гуляющих не звонил по телефону. Никто не обратил на меня внимания; натянув на голову капюшон и засунув руки в карманы, я прошёл по маленькому переулочку и вскоре стоял перед домом Бриджит, который был без света, как и накануне вечером, и казался покинутым.

Переключатели моего внутреннего управления ощущались как чужеродные мускулы – наверное, потому, что, как мне однажды объяснил один из наших врачей, в принципе, всё, что мы, люди, можем, – это двигать какими-нибудь мускулами. Научиться обращению с ними было всё равно что научиться шевелить ушами или освоить причудливые движения брейк-данса. С течением времени для каждого переключателя в моём теле образовалось место, на котором я, как мне казалось, его локализировал. Это место не имело ничего общего с реальным местонахождением какого-то переключателя – все переключатели в действительности располагались в одном и том же управляющем элементе рядом с моей правой почкой, – это была скорее ментальная вспомогательная конструкция, которая облегчала быстрое и уверенное обслуживание. Сродни фантомным болям после ампутации.

Переключатели для органов моего восприятия находились, как мне казалось, позади моего правого глаза, один рядом с другим, но были хорошо различимы. Я переключился на инфракрасное зрение: бледные следы у садовой калитки, на плитках дорожки к дому, на кнопке звонка. Давностью в несколько часов. Должно быть, одна из попыток полиции разыскать Бриджит.

Сам дом стоял тёмный и холодный, отчётливо темнее, чем обжитые, отапливаемые дома справа и слева. Я готов был держать пари, что в него уже сутки никто не входил, и наверняка выиграл бы это пари.