— Мне очень жаль, Линн…
— Тебе всегда чего-то жаль, Генри! Что ты собираешься с ним делать? Отвести в зоопарк или что-то еще?
— Мне не нравится в зоопарке, — произнес Дейв, заговорив в первый раз.
— Тебя не спрашивают! — рявкнула на него Линн. — Сиди и помалкивай!
А потом она окаменела.
Она повернулась.
Она широко раскрыла глаза.
— Он говорит?
— Да, — ответил ей Дейв. — А ты — моя мама?
* * *
Линн Кендалл не потеряла сознание, но ее начала бить крупная дрожь, а потом ее колени подогнулись. Генри подхватил жену и усадил на ее любимое кресло — лицом к кофейному столику, стоявшему рядом с диваном. Дейв не пошевелился. Он просто смотрел на происходящее широко открытыми глазами. Генри пошел на кухню, налил стакан лимонада и принес его жене.
— На, — сказал он, — попей.
— Мне сейчас нужно мартини, черт возьми!
— Милая, те времена — в прошлом.
Линн когда-то была алкоголичкой, но затем вылечилась и теперь являлась членом Содружества анонимных алкоголиков.
— Я теперь сама не знаю, какие времена в прошлом, а какие нет, — сказала Линн, не сводя глаз с Дейва. — Он говорит! Обезьяна говорит!
— Человекообразная обезьяна.
— Извини, что я расстроил тебя, — произнес Дейв.
— Ага, спасибо…
— Его зовут Дейв, — сообщил Генри. — У него иногда бывают проблемы с согласованием времен.
— Иногда люди будут расстраиваемые мной, — заявил Дейв. — Тогда они чувствуют себя плохо.
— Дейв… — проговорила Линн. — Дело не в тебе, дорогой. Ты, по-моему, очень милый. Дело в нем. — Она указала большим пальцем на Генри. — В этом придурке.
— Что такое «при-ду-рок»?
— Он, должно быть, никогда не слышал ругани, — предположил Генри. — Тебе следует следить за словами.
— Как можно следить за словами? — сказал Дейв. — Это звуки. Нельзя следить за звуками.
— Я не знаю, как это объяснить, — призналась Линн и откинулась на спинку кресла.
— Это такое выражение, — пояснил Генри. — Фигура речи.
— А, понятно, — сказал Дейв.
Повисла тишина. Линн вздохнула, Генри похлопал ее но руке.
А потом Дейв спросил:
— У вас есть деревья? Я люблю лазать по деревьям.
* * *
В этот момент в дом вернулся Джеми.
— Эй, мам, мне нужно полотенце!
Он вошел в гостиную и уставился на шимпанзе.
— Привет! — сказал Дейв.
Джеми моргнул от удивления, но быстро пришел в себя.
— Привет! — вежливо ответил он. — Я Джеми.
— Меня зовут Дейв. У вас есть деревья, чтобы лазать?
— Конечно! Есть одно здоровенное дерево! Пойдем, покажу!
Джеми направился к двери, а Дейв вопрошающе посмотрел на Линн и Генри.
— Иди, — сказал тот. — Все в порядке.
Дейв спрыгнул с дивана и поскакал по направлению к двери следом за Джеми.
— А вдруг он убежит? — спросила Линн. — Вряд ли.
— Потому что он — твой сын?
Дверь громко хлопнула. Со двора послышался пронзительный визг их дочери и крик: «Что это такое?!» Они услышали голос Джеми:
— Шимпанзе, и мы собираемся залезть на дерево.
— Где ты его взял, Джеми?
— Это папин.
— Он кусается?
Они не расслышали ответ Джеми, но увидели в окно, как закачались ветви дерева. Снаружи слышался смех и радостное щебетание.
— Что ты намерен с ним делать? — спросила Линн.
— Не знаю, — ответил Генри.
— Но он не может оставаться здесь.
— Это я понимаю.
— Я не разрешила взять в дом собаку, и уж тем более я не соглашусь на шимпанзе.
— Знаю.
— Кроме того, здесь для него просто нет места.
— Знаю.
— Вот ведь загвоздка. Генри молча кивнул.
— Как это получилось, Генри?
— Это долгая история.
— Я слушаю.
* * *
Когда был расшифрован геном человека, объяснил Генри, ученые обнаружили, что геном шимпанзе почти идентичен человеческому.
— Разница между нашими видами, — сказал он, — составляет всего пятьсот генов.
Конечно, эта цифра обманчива, поскольку у человека и морского ежа также много общих генов. Более того, почти любое создание, живущее на этой планете, имеет десятки тысяч одинаковых генов с остальными. Иными словами, генетический фундамент, лежащий в основе каждой из форм жизни, во многом схож с другими.
Данное наблюдение пробудило огромный интерес к вопросу: чем определяются различия между разными видами. Казалось бы, пятьсот генов — это не очень много, но при этом шимпанзе и человека разделяет целая пропасть.
— Многие виды, — продолжал рассказывать Генри, — способны скрещиваться и производить на свет гибриды: львы и тигры, леопарды и ягуары, дельфины и киты, бизоны и домашние коровы, зебры и лошади, верблюды и ламы. Гризли и белые медведи иногда скрещиваются в дикой природе, производя на свет метисов, прозванных «гризбелы». Поэтому возник вопрос: способны ли человек и шимпанзе в результате скрещивания произвести на свет гибрид, который можно было бы назвать «человекозьяной». Похоже, ответ — отрицательный.
— Кто-нибудь пробовал это делать?
— Пробовали, и неоднократно, начиная еще с 20-х годов.
Но, пусть даже гибридизация оказалась невозможной, пояснил Генри, можно было пойти другим путем: ввести человеческие гены непосредственно в эмбрион шимпанзе, чтобы создать трансгенное животное. Четыре года назад, когда Генри в течение месяца занимался исследованиями на базе Национального института здоровья, изучая проблему аутизма, ему захотелось разобраться в том, какие гены определяют разницу в способах общения между людьми и человекообразными обезьянами.
— Потому что, — объяснил он, — шимпанзе общаются между собой. Они могут организовывать очень эффективные охотничьи партии, чтобы убивать мелких животных. Итак, общение есть, а языка нет. Как же они это делают? Так же, как аутисты. Это заинтересовало меня.
— И что ты предпринял? — спросила его жена.
В лаборатории, под микроскопом, он ввел в эмбрион шимпанзе гены человека. Свои собственные гены.
— Включая те, которые отвечают за речь? — уточнила Линн.
— Не только. Все.
— Ты ввел все свои гены?
— Видишь ли, — сказал он, — я не думал, что эксперимент закончится рождением детеныша. Я намеревался удалить плод на завершающей стадии.
— Плод, но не животное?
Если бы трансгенный плод оставался в чреве матери восемь или девять недель до самопроизвольного выкидыша, он развился бы в достаточной мере для того, чтобы его вскрытие позволило Генри продвинуться в понимании «речи» обезьян.
— Ты рассчитывал на то, что произойдет выкидыш и плод умрет?
— Да, я надеялся, что он продержится в чреве самки достаточно долго, чтобы…
— И потом ты собирался разрезать его?
— Произвести вскрытие. Да.
— Твои гены, фактически твое потомство… Ты делал это лишь для того, чтобы потом его разрезать? — Она смотрела на него, как на монстра.
— Линн, это был эксперимент. Мы поступаем так все время… — Генри осекся. — Впрочем, не стоит в это углубляться. Просто собственные гены были под рукой. Мне не нужно было получать у кого-то разрешение не то, чтобы использовать их. Это был эксперимент. Лично меня это не касалось.
— Теперь касается, — сказала она.
* * *
Вопрос, на который Генри пытался получить ответ, носил фундаментальный характер. Эволюционные пути произошедших от общего предка шимпанзе и людей разошлись шесть миллионов лет назад. Ученые уже давно заметили, что шимпанзе внешне очень напоминают людей на зародышевом уровне. В связи с этим они предположили, что человек отличается от шимпанзе отчасти благодаря различиям в том, как протекает внутриутробное развитие. На этой стадии развитие шимпанзе как бы приостанавливается, а человеческое продолжается. Некоторые ученые предполагали, что это связано с развитием человеческого мозга, объем которого удваивается в первый год после рождения. Но Генри интересовала