Вадик еще раз прочел две удивительные строки, схватил портфель и, едва касаясь ботинками каменных ступенек лестницы, сбежал вниз. Ольга стояла у зеркала среди девчонок.

Вадик с тоской посмотрел на стрелки часов, потом на журнал и, решительно засунув его в портфель, устремился в гардероб за курткой.

В записке, что он получил на уроке, было всего шесть слов: «Приходи после уроков к третьему подъезду». Дом не назывался, но место, где назначено свидание, Вадик вычислил сразу. У третьего подъезда они встречались, когда лазили на чердак, где в прошлом году прятался Акила. Из девчонок о нем знала только Елисеева.

— Вишняк, ты куда? — возле самых дверей поймал его Буслаев.— Мы сейчас насчет щитов договариваться идем.

— Я не могу.

Его обступили: Антон, молчаливый, озабоченный, Акила, Карандаш...

— Я сейчас не могу, мне к врачу,— с отчаянием оглядываясь в сторону зеркала девчонок, убеждал Вадик.

— К какому врачу? — недоверчиво переспросил Бусла.

— К зубному. Я ненадолго. Я вернусь.

Он выскочил во двор и, стараясь шагать медленно, с каблука на носок, чуть приподнимаясь на цыпочки, чтобы казаться выше ростом, направился к третьему подъезду. Девчонки исчезли: то ли они остались в школе, то ли успели выпорхнуть, пока он разговаривал с Буслой.

С каждой секундой волнуясь все больше, Вадик бросил портфель на припорошенную снегом деревянную скамью, заглянул в подъезд и нос к носу столкнулся с Шны-риком.

— Ты? Чего это ты тут делаешь?

— Ничего, греюсь.— Шнырик безразлично зевнул.

Вадик тоскливо посмотрел на почтовые ящики, в круглых дырках которых белели газеты, потом снова на заснеженный двор.

Шнырик не уходил.

— А ты почему за щитами не пошел?

— Сперва Федосеева нужно найти. Его отец щитами распоряжается.

— А что же ты его не ищешь? — с надеждой спросил Вадик, все еще думая, что Шнырик оказался тут случайно.

— А что его искать? Он тут должен пройти.

Вадик с отчаянием посмотрел на часы, потом на Шнырика, уютно устроившегося на батарее.

— Тим, уйди, у меня здесь встреча.

— С кем?

— С одним человеком.

— Я его знаю? — Шнырик нагловато улыбнулся.

— Ну, уйди, как человека просят,—взмолился Вадик, начиная понимать, что Шнырик оказался тут не случайно. Записка тоже не случайно прилетела откуда-то сбоку. Шныров, должно быть, перехватил и прочитал ее?

— Уйди! Хочешь, я тебе польскую серию отдам? Олимпийские игры. Шесть видов: плавание, велоспорт, прыжки в высоту...

— А прыжков в сторону нет?

Впившись глазами в узкие смеющиеся глазки Шнырика, Вадик шагнул вперед, замахнулся, еще не веря, что сможет сейчас ударить Шнырика.

— Эй, поосторожней.— Шнырик испуганно отпрыгнул к лифту.—Вон твоя невеста уже идет.

Вадик оглянулся и через стеклянную дверь увидел Ольгу. Она не спеша, будто прогуливаясь, брела вдоль дома.

— Если выглянешь из подъезда,—марок не получишь!—пригрозил Шнырику. Вадик тихонько отворил дверь, забрал со скамейки портфель и сбежал по ступенькам на дорожку.

— Привет,— с интересом поглядывая на Вадика, сказала Елисеева.—Ты записку прислал?

— Какую записку?

— Вот.— Елисеева сняла красную вязаную варежку и открыла маленькую неясную ладонь.

Написанная печатными буквами записка слово в слово повторила ту, что лежала у него в кармане.

— Не я,— вздохнул Вадик.

— Ой, нас надули.— Елисеева неожиданно рассмеялась.

Тонкие розовые губки ее все еще хранили улыбку, она шла сбоку и чуть впереди. Вадик же старался отставать на полшага, чтобы разница в росте не так была заметна. Ему казалось, что Елисеева чуть выше его.

— Ты что сейчас делаешь?

— Н-ничего.

— Пойдем ко мне, поболтаем.

— Может, погуляем?

Вадик оглянулся назад, на дверь, за которой прятался Шнырик.

Небо черно, но звезды еще не зажигались, только прищурившись и сложив ладони биноклем, их можно было прочитать в бездонной, туманной мгле. Город уже полыхал огнями, вспыхнули неоновые ленты подъездов. На площадке возле школы визжала пила, стучали молотки. Антон в распахнутой куртке, не чувствуя мороза, метался по площадке, раздавая инструмент, распределяя щиты, что подвозили на санках шестиклассники. Самим строительством руководил Бусла: только он один знал, как пустить щиты, чтобы площадка одинаково закруглялась по углам, чтобы стояли они прочно, не падали от удара шайбы.

Строительство, как водится у мальчишек, вспыхнуло случайно. И часа не прошло с той минуты, как Шнырик, подловив в гараже Федосеева-отца, выпросил у него щиты, а Бусла, Акила и Карандаш уже нагнали на школьный двор целую армию пацанов из пятых, шестых, седьмых классов, даже из других школ. Двор был полон шума, со всех сторон катили санки, из которых Шнырик надумал построить движущийся мост от гаража до самой площадки.

— А где мы щиты спрячем? — с беспокойством поглядывая то на ребят, то на окна директорского кабинета, к счастью, темные, спросил Антон.

— Зачем? Мы коробочку сразу поставим.

— За один день?—Антон недоверчиво взглянул на Буслу. В огромных сапогах и ватнике с отцовского плеча, тот внушительно возвышался над ватагой малышей, готовых по первому зову перевернуть вверх тормашками всю школу.

— А что тут делать? Мы, когда жили на старой квартире, такую за четыре часа поставили. Нужно щиты ножовкой подрезать и прибивать гвоздями к стойкам, чтобы от земли было метр пятьдесят.

— Нет, метр сорок,— заспорил Шнырик.

— А лед? Надо добавить толщину льда.

— Елена, выходит, разрешила?—уставившись на Буслу запотевшими очками, спросил Гришаев.

Бусла промолчал.

— Значит, не разрешила?

В модном вельветовом пальто и щапочке из настоящей норки, Гришаев, спокойный и благоразумный, сейчас был больше похож: на родителя, чем на ученика.

— Кончай, Гришай!—крикнул Шнырик.—Если испугался — беги домой. Скажем, что никто тебя не видел.

— Может, спросим у директора, если она придет? — осторожно предложил Антон, по инерции еще пытаясь остановить ребят, в душе уже примкнув к ним. В самом деле, что ему оставалось делать? Бежать со двора, чтобы завтра, когда классный руководитель будет выспрашивать, как и что, невинно мигать глазами?

— Ну тебя, Лобов, трусишь — так и ска-жи,— обиделся Бусла.

— Он же председатель, ему отвечать.— Гришай все еще призывал к благоразумию.

— Ну и что? Председатель ничего один не решает. Я тоже в совете отряда.— Шнырик прыгнул на санки, чтобы его видели и слушали все.— Проголосуем!

— А кто еще в совете? — усмехнувшись, спросил Карандаш.

— Значит, так,— Шнырик не спеша оглядел присутствующих,— Лобов, Шныров — это, значит, я, Вишняков, Гришай как звеньевые, Бусла...

— Еще есть Клячкина,— напомнил Гришаев.

— И Елисеева,—добавил Антон. Карандаш в драном ватнике с удивлением поглядывал на ребят, впервые уяснив, что в классе есть совет, за который он, наверное, голосовал когда-то. Шнырик вертелся, довольный тем, что подвернулась ситуация, в которой можно себя показать.

Все это напоминало игру, озорство: привыкли, что совет отряда ничего без классного руководителя не решает.

— Значит, нет Вишнякова.

— И Елисеевой.

— Вишня к Ольке в гости пошел,— объявил Шнырик.

— Тогда голосуем без них?

Антон, все еще не убедившись, что поступает правильно, с тоской посмотрел на Шнырика, вставшего на цыпочки и выбросившего в небо сразу обе руки, на Буслу, смотревшего на него с угрюмой надеждой, и медленно поднял вверх правую руку.

— Эй, самосвалы, столбы туда!

Шнырик весело направил санный поезд в левый угол площадки, где Бусла, прочертив сапогом дугу, пытался замкнуть щитом плавную плоскость виража.

Лыжную шапочку Шнырик давно спрятал в карман и носился по площадке с непокрытой головой. Его слушались и малыши, и одноклассники: ему нравилось распоряжаться, направлять усилия других. Он договорился с Федосеевым, достал щиты. Он помог собрать по домам целую кучу разного инструмента: лопаты, молотки, ножовки, топор.