Уже пятьдесят лет Россия владела Туркестаном, но жители востока не считали Россию своей родиной. Завоеватели захватывали у них лучшие земли. Говорили, что у кочевников земли слишком много — нужно поэтому отобрать излишки.

На тарантасах стали приезжать в степь землемеры.

— Что по ту сторону холма — наше, — говорили они казахам, — что по эту — тоже наше-с. Уж не обессудьте-с, любезные.

Был такой закон — отбирать у казахов лесные участки. Зачем лес кочевникам? Но землемеры не очень разбирались, что лес, что поле, что песок, и брали все.

В голодную степь, где растет только колючка, где соль проступает из земли, — сюда на медленную смерть, на вымирание перегонял казахов русский царь.

Нет, губернатор Эвресман сказал неправду: царь не был отцом казахов, и им не за что было его защищать на войне.

Задав свой вопрос, Амангельды замешался в толпу. Власти еще не простили ему убийства Кусп-ека Сарсынбаева, и Амангельды не хотел отдаться им в руки.

На площади поднялся шум. Казахи закричали громко и все разом. Из дальних степных аулов приехали они сюда на быстрых маленьких лошадках. Загорелые лица казахов казались губернатору черными и злыми. Он стоял среди крика и, не зная, что делать, то снимал, то надевал очки. Нужно было что-то сказать, но все слова вдруг пропали. Казахи кричали и по-русски и на своем языке.

— Киргизы! — сказал губернатор, но голос его звучал неуверенно. — На вашего отца напали... — продолжал он, отчаянно махая руками.

К середине речи губернатор овладел собой, и его прослушали со вниманием. Говорил он то же, что и в первый раз, только быстрее. Он снова стал уверять казахов, что счастлив был бы пойти работать по первому же слову государя-императора.

— А вы? — опять спросил губернатор.

И снова закричали казахи. Теперь отдельные голоса были слышны отчетливее. Люди просили обратно землю, отобранную у них зем-)!

лемерами, требовали вернуть скот, убрать жестоких и несправедливых начальников.

Внезапно на площади стало совсем тихо, и кто-то сказал по-русски:

— На войну не пойдем! Всех убьем, кто нас возьмет. Приедет сам царь — и его убьем.

Это сказал не Амангельды. Он был уже далеко. Его искали, но не нашли.

Так началось тургайское восстание.

Опять Амангельды ушел в степь. На гнедом коне носился он из конца в конец области. Всюду он видел одно: богатые живут хорошо, бедные живут плохо. Везде составляются списки, кого брать на тыловые работы, и всегда эти списки начинают с бедняков.

Амангельды курил старую трубку, трубку деда Имана. Он скакал по степи, сам не зная куда, курил трубку бесстрашного деда Имана и пел песню, которую сам сочинил:

Темно в ясной степи,

Темно в моей голове.

Тесно в широкой степи,

Тесно мыслям моим в голове.

Без дороги несет меня конь,

Нет дороги тому, что хочу!

3. НА ТУРГАЙ

А время летело, быстрое, точно конь Амангельды. Где-то вдали от степей шла война. На полях Франции, Австрии, Бельгии рвались сна-

ряды, тяжелым облаком стелился смертоносный газ; как допотопные чудовища, топтали людей танки. Миллионы солдат умирали в окопах. Война требовала все новых и новых жертв. Себе в помощь Франция вывела из Африки чернокожие войска.

Русские генералы обернулись на восток. Пусть пойдут на войну народы Сибири, Монголии, Туркестана! Но народы востока не хотели итти на войну, не хотели защищать Николая Кровавого, его помещиков и фабрикантов. Они восстали, отказались пойти на тыловые работы.

Одновременно с тургайским восстанием начались такие же восстания в степях и пустынях Туркмении, Узбекистана — всюду, где жили люди, которых царское правительство считало «инородцами». Восставшие узбеки разрушили железную дорогу, по которой должны были приехать в их солнечный край царские войска.

Восставшие туркмены добыли себе оружие, разоружив военный транспорт. _>

Из Сибири, с Алтая, из Монголии шли в Петербург тревожные телеграммы. За царя никто не хотел воевать. Никогда еще восстания не принимали таких размеров. Теперь поднялись и пустыни, и степи, и горы.

Амангельды скакал по тургайским степям, призывая к борьбе казахский народ.

Вскоре рядом с его конем вырастают кони еще шестидесяти таких же молодых и смелых удальцов. Теперь это сила, отряд. Всем этим парням надо на тыловые работы, но они не хотят. В широких штанах, подпоясанных сабельной портупеей, к которой привешен табачный прибор — трубка, кисет, огниво, — скачут они по родной степи. Это все джигиты, товарищи Амангельды по барымте, батыри казахского народа. За лисицами охотились они верхом и забивали зверя кнутами, как в старинные времена. Немногие ружья и патроны берегли они для карателей.

В первых числах сентября отряд Амангельды встретился с отрядом Ткаченко — помощника тургайского уездного начальника.

Был бой.

У Ткаченко — казачья сотня, у Амангельды только шестьдесят джигитов. Зато каждый стбит троих. Джигиты бились жестоко, желая победить или умереть, а солдаты Ткаченко дрались из-под палки, по приказу офицера.

Это была первая победа Амангельды. Весть о том, что Ткаченко бежал к Тургаю, разнеслась по степи, и отовсюду к смелому батырю стали приходить недовольные.

Их было много.

Амангельды разослал своих людей в уезды Кустанайский, Иргизский, Атабасарский, Актю-бинский, Перовский, — там они разъезжали по аулам, славя полководца, созывая бедняков и недовольных на борьбу.

Амангельды скакал по степям, призывая к борьбе.

Это была большая и трудная работа, но она не пропала даром. Уже в октябре, когда первые ночные заморозки покрыли инеем скрюченные ветви саксаула, у Амангельды было двадцать повстанческих отрядов.

В иных насчитывалось до трех тысяч человек.

Восстание охватывало степь от края до края. Каждый день в отряды вступали новые бойцы.

Теперь это была уже настоящая армия. Она управлялась по своим законам. Сами бойцы из своей же среды выбирали начальников. Прежде всего они выбрали главаря всех отрядов — хана, потом ханатасы — главного советника, потом увазиров — советников, потом кырыжигитов — сорок самых смелых, потом жубасы — начальника ста человек, потом элюбасы — начальника пятидесяти, потом онбасы — начальника десяти, потом хабаратов — посыльных для сношений, и ту-котеруши — знаменосца.

В лагерях были построены кузницы, где ковалось оружие. В шорных мастерских чинили и делали седла. Когда джигитам нехватало лошадей, их по ночам выбирали в байских табунах.

Во всех отрядах часто видели гнедого коня Амангельды. Батырь бывал повсюду, всем давал советы, писал письма к начальникам, объяснял, как организовать силы; он требовал, чтобы казахи ни пяди не уступали карательным отрядам.

НАУЧНДЯ БИБЛИОГЕНАдсиа длсв'.й книгиДЕТ ГИЗА

Призывные списки хранились у волостных управителей. Только по этим спискам могли призвать на войну кочевников-казахов: никаких других сведений о населении степей не было у царских чиновников. Заполучить, уничтожить эти списки — вот задача. Волостные канцелярии подвергались разгрому. Повстанцы убивали управителей и забирали списки. В результате в двух уездах — Тургайском и Иргизском — к декабрю было мобилизовано всего лишь восемьдесят девять человек.

Теперь Амангельды знал, куда направить своего коня. Он взял путь на Тургай...

♦. ШТУРМ

Город Тургай — степной городок.

Губернатор Эвресмая не живет здесь, он управляет областью из Оренбурга. Эвресману было бы слишком скучно в городке, где только и есть что базарная площадь с крытыми торговыми рядами, полицейское управление, речка^ мостик через нее, одноэтажные домишки, пыль, ветер — Ветропыльск.