С выплаканными глазами я смотрела в пустоту. Все было неправдой. В Кельне я каждый день играла роль. И вот сейчас я здесь, в деревне, вынуждена осознать, что и мой отец тоже прекрасный актер.

И свою печаль по этому поводу я доверила человеку, о котором я почти совсем ничего не знала.

Закричала сова, и мистер Икс, который мирно присел возле нас, навострил свои лохматые уши.

- Иди домой, прежде чем он начнет тебя искать. Поговори с ним, - голос Колина звучал холодно и отталкивающе.

- У меня больше нет дома, - сонно возразила я.

- Конечно же, есть. Теперь иди…Мистер Икс будет сопровождать тебя.

Пару последних шагов мы прошли втроем. Уже сейчас я могла ощущать уныние, которое должно было меня охватить после того, как наши пути разойдутся. Колин остановился. Луны не было видно, но на его лице отражался мерцающий свет.

Я больше не думала о том, был ли он ужасен или красив. Ночью он был так прекрасен, что ни один художник не смог бы запечатлеть это изящество на бумаге. Я не могла от него отвернуться. С легким нажимом он развернул меня, и его прохладное дыхание коснулось моей шеи.

- Беги. С тобой ничего не случится, - прошептал он.

Меня осенило. Этот шепот...я его узнала! Он был тем голосом. Колин. Он успокаивал меня перед школой и настойчиво призывал меня вспомнить...Я обернулась и посмотрела на безлюдную тропинку. Он исчез.

Шатаясь от усталости, я брела домой, устремив свои ноющие от боли глаза на Мистера Икс, который целеустремленно вел меня и только перед самой дверью снова повернул назад.

Отец ожидал меня в гостиной.

- Домашний арест, - только коротко сказал он. - С завтрашнего дня и следующие две недели.

- Хорошо, - ответила я хладнокровно, прежде чем повернулась к лестнице. - Но если ты думаешь, что этим заставишь меня замолчать, ты ошибаешься.

Из всего того, что мне в этом новом мире было мало-мальски знакомым, ничего больше не осталось. И если я не ошиблась, я больше никогда не увижу Колина.

Не раздеваясь, я бросилась на кровать и прижалась разгоряченным лицом к куртке Колина. Я плакала, пока меня не сморил сон. Ночью я видела его во сне. Он собирал мои слезы в стакан, и они мерцали в лунном свете, как драгоценные камни.

Глава 17. Заражение

Я проснулась с гудящей головой и тлеющим во мне гневом. Мои мысли обратились к Колину, затем к моему отцу. Я не могла успокоиться. Как же долго папа лгал мне о своей истинной природе, и, я все еще не знала точно, подвергалась ли я все эти годы опасности. Колин сказал, что нет, но это ничего не значило. Это могло быть всего лишь предположением.

Я не могла не задаваться вопросом, почему мой отец хотел держать меня подальше от Колина. Не потому ли, что Колин знал о нем такие подробности, о которых я не должна была узнать? А может быть потому, что Колин был опасен? На самом деле опасен? Однако то, что касалось моего отца, было более важно. В конце концов, я жила с ним под одной крышей, а особенно теперь, когда я нахожусь под домашним арестом. И мысль о том, что он ночью проскользнет ко мне, чтобы поглотить мои сны, явно была не особо приятной.

Я не решалась посмотреть в глаза моей матери. Она отнеслась ко мне крайне снисходительно, но я понятия не имела, вела ли она себя так потому, что она знала обо всем, или потому, что отец рассказал ей свою версию. О Донжуане, который делает детей маленьким девочкам, а потом бросает их. Она бы сожалела и о том, и о другом, и по праву.

Между отцом и мною установилось ледяное молчание. Мы избегали друг друга. После ужина, который мы провели также молча, я больше не могла выдержать гнетущую атмосферу в доме. Я должна поговорить с отцом, иначе я этой ночью не сомкну глаз. Влажными руками я постучала в дверь его рабочего кабинета.

- Входи, Елизавета, - раздался его ясный, глубокий голос в коридоре. Ясновидение, как у Колина. Я судорожно сглотнула. Казалось, мое горло внезапно стало узким, и у меня возникло безумное желание вооружить себя чем-нибудь. Осторожно я переступила порог.

Папа сидел за своим письменным столом, который почти совсем был пуст. Очевидно, он провел часы в размышлениях, проводя пальцами по своим волнистым волосам. Они торчали в разные стороны, что еще больше подчеркивало его глубоко посаженные глаза. Я больше не могла рассматривать его так же непринужденно, как раньше.

Он больше не был для меня прежним. Повсюду я искала следы и улики. Безмолвно я уселась на зеленый диван и уставилась на пальцы ног в чулках. Я слышала, как папа глубоко вздохнул.

- Ладно, значит, ты хочешь знать правду, Элиза?

С удивлением я подняла голову и вопрошающе посмотрела на папу. Он выдержал мой взгляд с невозмутимым спокойствием.

- Да, хочу, - сказала я. Неужели все так просто?

- Хорошо. Вообще-то, я не должен этого делать, но ты моя дочь и речь идет о твоей безопасности. Поэтому, в виде исключения, я нарушу врачебную тайну.

Врачебная тайна? Это еще что за история?

- Этот вчерашний юноша...

- Колин, - перебила я его.

- Да, Колин. Он является одним из моих пациентов, - невозмутимо продолжал папа. - Тяжелый случай. Очень умный и в прекрасной физической форме. Однако он страдает опасным сочетанием бредовой шизофренией и пограничными расстройствами. Это приводит, кроме всего прочего, к тому, что он преследует и пытается привязать к себе людей, рассказывая им выдуманные истории, чаще всего юных девушек. И тем приятнее, если при этом он поливает грязью их родительский дом.

Я растерянно молчала. Неужели Колин психически болен? Преследователь? Я искала глаза отца, но он задумчиво смотрел на свой книжный шкаф.

- Тогда вчера ты вел себя не очень-то профессионально, - сказала я надтреснутым голосом.

- Элиза, чего же ты от меня ожидала. В конце концов, здесь идёт речь о моей дочери. Никакой отец не будет смотреть с удовольствием на то, как такой тип как он, присматривается к его девочке.

- Он не присматривается ко мне, - возразила я резко. Этого точно нельзя было утверждать. - Он меня посылал снова и снова.

- Но не сразу, не так ли? - спросил папа. Это прозвучало как-то торжествующе. - Он тебя к себе подпускает, организовывает встречи, а потом снова посылает. Пфф. Я же сказал, преследователь. Сначала пряник, потом кнут. Так они заполучают свои жертвы.

- Я не жертва. Я сама посещала его, по своей воле, - подумала я, но не смогла это высказать. И всё же. Если папа говорил правду, то она была отрезвляющей. Тогда Колин был самым худшим выбором из мужчин, который я когда-либо делала. А я делала его уже пару раз.

- Что он тебе такое рассказал? - осторожно спросил папа.

Что-то в его позе заставило меня насторожиться. Может быть, будет лучше не выкладывать всё, а притвориться глупой.

- Вообще-то то, что ты сумасшедший. И я ему почти поверила, - ответила я нерешительно. – Какую-то историю об украденных сновидениях и чувствах. Не знаю. Я не очень хорошо поняла.

Папина рука дёрнулась. Потом самообладание вернулось к нему. Ты врёшь, подумала я с негодованием. Ты всё ещё врёшь.

- Мне очень жаль, что я был так зол, Элиза. Но, пожалуйста, держись от него подальше. Если он тебя ещё раз побеспокоит, то немедленно дай мне знать об этом, - он улыбнулся мне, пытаясь расположить меня к себе. А это он умел.

- Как я уже сказала, он не преследовал меня, - сказала я холодно.

- Пока ещё нет, - исправил меня папа.

- Но если он такой сумасшедший и больной и такой опасный, почему он тогда спокойно гуляет на свободе?

Папина рука снова дёрнулась.

- По закону, Элиза. В этой стране по-прежнему трудно арестовать преследователя. А он ещё пока что никому не нанёс серьёзные телесные повреждения. Но если бы это зависело от меня ...

- Конечно, - согласилась я с ним ласково. - Тогда он давно сидел бы за решеткой. Навсегда.

Какая ирония судьбы. Папа всегда был противником закрытого отделения, я точно это знала. Для него оно было актуальным только тогда, если жизнь пациента или других была в опасности. И даже тогда он говорил, что решетки на окнах и валиум были далеко не самыми хорошими средствами для лечения.