Он не смотрит на меня так, что мне становиться страшно, скорее взглядом, полным боли. Понимаешь? А если становится совсем плохо, я исчезаю.

- И оставляешь меня с ним одну. Но Колина мне видеть нельзя. Это не логично.

- Нет, это не так, - возразила мама спокойно. - Я знаю твоего отца. Тебе с ним ничего не угрожает. Поверь мне.

Доверие. Мне надоело постоянно оправдывать всех. По правде, я никому не могла доверять.

- Мы не знаем, что с этим Колином, - сказала мама задумчиво. - Какие у него намерения, добрые или злые. Мы только знаем, что папу он..., - она искала подходящие слова.

- Узнал, - холодно сказала я. Ну, по крайней мере, мама только что сказала больше, чем папа. Но этого всё равно было не достаточно. Они не знали, кем был Колин. Мама глубоко вздохнула, и это звучало так, как будто дыхание причиняло ей боль. Она на один момент задержала воздух и медленно выдохнула. Было что-то ещё, что она хотела мне сказать? Но она взяла себя в руки.

- Придерживайся того, что сказал Лео, Эли. Никаких дискуссий. Ты его больше не увидишь. Мы просто его забудем. Мы есть друг у друга. Этого достаточно.

Я проглотила слёзы. Значит, и мама. У меня не было шансов. Она осторожно обняла меня.

Она пахла землёй и цветами, новый, но успокаивающий запах. И всё равно я освободилась из её объятий, встала и пошла к двери, ни разу не обернувшись.

В моей комнате я погрузилась в мир моих школьных учебников и жадно заполняла мозг знаниями, чтобы для других мыслей больше не было места. Я всё ещё была сыта блинами и коротко сказала маме, что не голодна, и осталась наверху.

Только когда начали гореть глаза, а мои ноги от долгого сидения онемели, я приняла душ, почистила зубы, опустила все жалюзи вниз и залезла в постель.

Мой план - трезво и объективно поразмышлять, кем мог быть Колин - не удался. Нет, всё ещё было намного хуже: я почти не помнила ни одного момента с ним.

Я знала, что что-то было, но мысли улетали, как стая испуганных птиц, пока ничего не осталась. Как будто всё стёрли. И всё-таки он был. Очень близко. Я чувствовала его.

Пожалуйста, не надо, нет, я не хочу забывать, умоляла я блекнущие воспоминания, чтобы они остались со мной. Я боялась уснуть, а на следующее утро проснуться и понять, что я не могла даже вспомнить лицо Колина, поэтому боролась за каждую секунду реальности.

Но усталость была сильнее. Я цеплялась со слезами на глазах за последние размытые воспоминания, но все же была беспощадно втянута в глубокий чёрный водоворот сна.

Глава 19. Луна в июне

Следующие две недели я прожила, как в трансе. Я толком не знала, куда себя деть, поэтому делала то, что должна была делать. Равнодушно наблюдала за собой со стороны, утром ехала в школу, автоматически разговаривала с Майке, писала контрольные и ужинала с родителями.

Стало жарко, во время курсовых я опустошала целые бутылки с водой. Почти каждый вечер была гроза. Один раз молния попала в дерево в приграничном лесу. Оно прямо-таки взорвалось; щепки разлетелись на несколько метров. Во всей деревне пострадали различные электрические приборы.

Папа поднялся с места незадолго до удара молнии, и я увидела, как он смотрел блуждающим взором и как его волосы слегка встали дыбом. Он был единственный, кто не вздрогнул, когда это случилось. Я испугалась, но мне было всё равно. Мама, напротив, так нервничала, что заварила нам целый чайник своей мерзкой валерьянки.

В основном гроза была вдалеке. Когда стало немного прохладнее, я пошла к сооружению Кнайппа у ручья и села на скамейку. Слушая сверчков, я спрашивала себя, почему меня постоянно тянуло на это место.

Чего я ждала? Было ли что-то, о чем мне должно было напомнить это место? Что тут случилось? Мучительная боль сдавила дыхание, иногда я обхватывала себя руками, чтобы доказать самой себе, что я еще существую. Моя тоска ринулась в пустоту.

Мир вокруг нас превратился в зеленые джунгли, прерываемые лишь скошенными лугами, где в шафранно-желтых остатках нескошенной травы наперебой пели цикады.

Осталась только изматывающая грусть, охватывавшая меня преимущественно ночами, когда все было тихо, и, казалось, только я и птица на краю леса еще не спали, потому что я всеми силами сопротивлялась сну. Я лежала, затаив дыхание, на кровати в моей душной комнате на чердаке и спрашивала себя, утихнет ли когда-нибудь боль. Или, может быть, даже вовсе исчезнет.

- Это может погубить нас всех,- сказал папа.

Что "это"? Что означала эта фраза? Почему он произнес ее? Я все еще спала неспокойно. Меня мучили длинные, изматывающие и совершенно бессмысленные сны, в которых я что-то искала, но вместо этого находила нечто другое, то, что для меня ничего не значило. Сны, в которых я должна была писать контрольную, к которой не подготовилась. Сны, в которых я постоянно пыталась обустроиться в новых, абсолютно непригодных для жилья квартирах с ветхими ванными комнатами, протекающими сточными трубами и чересчур скошенными давящими потолками.

Иногда, в тех далеких, приятных моментах, когда я дремала незадолго до рассвета, из темноты сна на меня смотрели глаза, темные и сверкающие. Они были такие реалистичные и были так близко, что, проснувшись, я чувствовала себя так, как будто мне что-то ампутировали. Откуда я знала эти глаза? Кому они принадлежали? Однако они растворялись в лучах утреннего солнца, прежде чем я могла найти ответ. Наступило лето. Я боялась свободного времени, которое мне теперь нужно было чем-то заполнить.

Лето

Глава 20. Сомнительное предприятие

Курсовая неделя прошла. В последний день, в безоблачную пятницу, все испытывали облегчение, возбуждённо переговаривались, составляли первые планы на каникулы. Все, кроме меня

Я отказалась снова ехать в какую-нибудь тёмную, холодную строну, в надежде, что мама и папа поедут одни, как они иногда делали раньше это, когда Пауль и я проводили каникулы у бабушки.

Задумавшись, я, спотыкаясь, спускалась позади своих одноклассников по лестнице вниз, в сотый раз думая, как же мне пережить столько свободного времени.

- Ой! - прозвучало в метре от меня где-то снизу, и я почувствовала, как что-то тёплое коснулось моих коленей.

Я пошатнулась. С трудом я ухватилась за перила, чтобы не упасть прямо на парня, который сидел передо мной на ступеньках.

Я жёстко плюхнулась на задницу и пропустила мимо гудящую толпу своих одноклассников. Мой лоб ударился о чугунные перила. С быстрым, почти агрессивным движением, парень повернулся ко мне.

Это был Тильман. Его тёмные глаза смотрели на меня испытывающе. Солнце, которое светило за нами через панорамные окна, превратило его волосы в извивающийся хаос из тысячи горящих оттенков красного.

- Извини, - выдохнула я, стараясь не показывать, что боль почти убивала меня. Я бы хотела подскочить и прыгать. - Мне больно.

- Без проблем, - сказал он небрежно.

Он снова развернулся и углубился в книгу, которая лежала открытой на его коленях. Осторожно я приподняла свой зад. Мой копчик пульсировал, но в остальном, казалось, всё было в порядке. Я пододвинулась к нему и поставила свой рюкзак между ног.

- Что ты читаешь? - спросила я.

В конце концов, я помогла ему, так что он должен мне ответить, уговаривала я себя. Он молча мял загнутый угол страницы, затем закрыл книгу и протянул мне.

Лизелотта Вельскопф-Генрих.

- Боже мой, что за имя, - пробормотала я. - «Ночь над прерией». Книга про индейцев? Это было мило.

- Никакого китча, как в дурацком Виннете, - сказал он серьёзно. - Здесь идёт речь о большем. О внутренней гордости и чести.

Я рассматривала обложку книги. На меня смотрел индеец, с высокими выдающимися скулами, с ожесточённым ртом и чёрными раскосыми глазами, которые выглядели так, словно могли поглотить души других людей. На короткое время я узнала другого мужчину в этом лице, и его имя пронеслось, как мерцающий, блуждающий огонёк у меня в голове.