Но я смотрела мимо неё, в сторону площадки для разогрева лошадей, где Колин, как памятник, восседал на Луисе, его голова была направлена в нашу сторону. Он уставился на Майку, мрачным, угрожающим взглядом. Почему Майке, а не я? И почему она не замечала этого?

- Подожди, так не пойдёт, - запротестовала она и плюнула на её помятую бумажную салфетку.

Ниточка от её слюны осталась висеть у неё на подбородке. Прежде чем я могла запротестовать, она протёрла влажной салфеткой мои губы. Я хотела отклонить её руку в сторону, но мои мышцы не реагировали. Моя рука оставалась вяло висеть.

- Ха, теперь всё чисто, - удовлетворённо сказала Майке и сунула бумажную салфетку назад в карман брюк.

Девушка улыбнулась мне. Между её передними зубами застрял кусочек зелёного лука. Её липкие пальцы грубо сомкнулись вокруг моего запястья, но я не реагировала на то, что она меня куда-то тащила.

- Ну, давай пошли, мы возьмём для тебя ещё один кусочек пирога,- потребовала она.

- Нет, - сказала я слабым голосом.

Колин меня не видел. Он проехал мимо, не заметив меня. Прошло две недели, хотя казалось, что целый месяц, а Колин меня уже больше не узнавал. Вместо этого он смотрел на Майке. Может быть, я ошиблась? И между нами никогда не было связи? Но почему тогда мне так хотелось к нему? Я хотела с ним поговорить и провести с ним время, а не слушать злословия Майке и позволять ей сметать с моего лица остатки пирога. Я повернулась к ней.

- Майке, это мероприятие не для меня. Я здесь чувствую себя некомфортно.

- Э? - Майке усмехнулась, не понимая меня. - О чём ты говоришь? Расслабься. Позже придёт так же и Бенни. А может быть, и Надин с Лотой, если они вернулись.

- Точно, - ответила я. – Это-то как раз мне и не нравится.

Майке покачала головой и рассеяно поправила свой лифчик.

- Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Эли?

- Ах, Майке, это действительно мило с твоей стороны, что ты снова и снова пытаешься наладить со мной контакт, но я не верю, что мы станем лучшими подругами или что-то в этом роде. Ты мне нравишься, но ... Ты плохо говоришь о Колине.

Майке захохотала, немного отвернувшись от меня. Каким-то образом она выглядела одновременно раздражённо и насмешливо. Что с ней вдруг случилось?

- Лучшими подругами, - подразнила она меня. - Знаешь что, Эли? Я всё это делаю не потому, что это приносит мне радость. Меня попросил Бенни позаботиться о тебе. А он мне нравиться. Вот и все.

Она пододвинулась ко мне чуть ближе. Её глаза сощурились.

- Он принадлежит мне, понятно?

- Ага. Я думала, он предлежит Лоте, - ответила я холодно.

Майке грубо рассмеялась.

- Сегодня утром я действительно подумала, что на тебя можно положиться. И может быть, вместе развлечься. Но теперь ты стоишь здесь, неподвижная, как нарисованный истукан, и ты ни разу не смеялась сегодня. С тобой действительно очень трудно.

- Мне очень жаль, Майке. Это действительно не мой мир. Удачи с Бенни,- сказала я подчёркнуто дружелюбно и отвернулась.

Теперь я только отправиться домой и зарыться в кровать. Быстрым взглядом я удостоверилась, что Колина здесь больше нет.

Нет. Вдоль и поперёк не видно никакой тёмной тени. Когда я шла к остановке, гнев кипел во мне, но он всё-таки не мог уменьшить озноб на моей спине. В автобусе кондиционер неприятно дул мне на затылок заплесневелым воздухом.

Уже во время еды моё горло начало побаливать. Короткий, поверхностный сон не сделал лучше, а, наоборот, только хуже. Между тем холод медленно распространился по всему позвоночнику, а мои мышцы тупо болели. Я точно знала эти симптомы.

Мне это было почти на руку. Неделя курсовых была позади; в ближайшие дни в школе намечались только проекты и подготовка к школьному празднику. Я могла, да мне было даже разрешено побыть больной. Нет. Никакого визита к Колину. Мечты закончились. Колин больше меня не видел. А для Майке я была всего лишь проектом, который помог набрать побольше плюсов для Бенни. Я приготовила себе чайник маминого ужасного чая и, дрожа в кровати, натянула на окоченевшие плечи одеяло.

Ночью у меня поднялась температура, неумолимо, как всегда, когда я болела - сильнее, чем у любого другого человека, которого я знала. Меня трясло с немилосердной жестокостью, когда папа зашёл ко мне на чердак и положил холодный компресс на мои икры ног. Моё горло жгло, а мои глаза, казалось, хотят въесться в мой нестерпимо стучащий от боли череп.

В течение нескольких минут из-за температуры компресс нагрелся, и не принес мне облегчения. Я проглотила горькие таблетки и погрузилась, измученная, в мокрый от пота лихорадочный сон.

Стучащая боль в моих висках превратилась в эластичный топот копыт Луиса, который в тумане лихорадки бежал рысью в мою сторону, медленно и скользяще, как в замедленной съёмке. Но теперь Колин смотрел не в некуда. Он смотрел на меня, на меня, только на меня, и его глаза были как сине-зелёный лёд, которые начали остужать мой лоб и мой горячий затылок.

- Отдыхай. Я с тобой.

Колин? Это был голос Колина? Я так долго его уже не слышала. Или это был всё же папа, который бодрствовал возле меня и пытался меня утешить? С трудом я открыла глаза и огляделась.

Я была одна. Снаружи рассветало, но птицы ещё не пели. Температура снизалась. Я перевернула подушку на другую сторону и пристроила своё пылающее лицо в ароматные холодные перья. Колин был со мной. А я буду скоро с ним. Очень скоро.

Глава 22. Выздоровление

Это была не простуда. Это была ветрянка. Уже в первый день моя кожа начала ужасно чесаться, не только на лице, но и по всему телу. Я сдалась в попытке предать себе хоть какой-то презентабельный вид.

Для этого было нужно слишком много энергии. Даже мысль о расчёски или макияже была утомительной.

Мои волосы распознали свою уникальную возможность и показывали мне ясно, что никогда больше не покорятся причёске. Мой вихрь на лбу вернулся и радовался обществу непрореженных густых бровей и коричнево-красных шелудивых прыщей, которых не было только на губах.

Папа снабдил меня очень большими таблетками пенициллина. Мама смешала из своих лечебных трав сильно воняющую ядовито-зелёную пасту, которую она два раза в день намазывала мне на воспаленные места и которая, по крайней мере, на короткое время успокаивала часочку. Однако она испачкала мне всё моё постельное бельё. Два дня я лежала в своей затемнённой комнате, уставившись перед собой. Я чувствовала себя несчастной.

На третий день - я как раз достигла вершины уродства - в комнату вбежал сердитый Тильман, бегая от одного угла в другой. Он ругался как торговка. Я держалась за мою зудящую голову, понимая только обрывки предложений:

- ... думал, ты была у этого ... когда тебя не было, что что-то случилось ... я должен знать, что ты болеешь ... я волновался ... жестоко ... думал, ты умерла или что-то в этом роде ...

- Тильман! – хрипло закричала я, наконец. - Заткнись!

Он замолчал и остановился. Он был похож на дрожащий сгусток энергии.

- Моим родителям необязательно знать, что я хотела туда пойти. К этому человеку. Но если ты будешь и дальше так кричать ...

Горло у меня болело слишком сильно, чтобы закончить предложение. Тильман был похож на замороженный вихрь, который в любой момент может вырваться, но моё изуродованное лицо отвлекло его от гнева. Он задумчиво смотрел на меня.

- Бог мой, ты выглядишь паршиво, - сказал он с усмешкой после нескольких секунд молчания.

- Я знаю, - прохрипела я. - Ветрянка. И я не была у него. Я заболела до этого. Нет причин для паники. Кроме того, мы ведь не знаем друг друга, не так ли? Поэтому не обязательно так тревожиться.

На мою колкость он не обиделся, но снова начал читать свою сердитую нотацию, которую он быстро прервал, когда увидел, что я измученно придавила подушку к ушам.

- Откуда ты вообще знаешь, где я живу? - спросила я вяло.

- Ну, ты даёшь. Мы ведь живём в деревне. Это было несложно.