Он осторожно приблизился и с интересом начал разглядывать мои прыщи.

Я почувствовала себя раздетой, поэтому подтянула одеяло повыше. В тоже время через свой заложенный нос я почуяла что-то беспокоящее - дым.

Сигаретный дым, если я не ошибалась.

- Ты слишком молод, чтобы курить, - зарычала я.

- А ты слишком стара для ветрянки. Кроме того, это не сигареты.

- Травка? - сознательно не отставала я, думая о словах Майке, об этом раздражающем маленьком ублюдке. Я должна была её послушать.

- Не-а. Вероятно, и это когда-нибудь произойдёт. Но сейчас я курю трубку.

Это был первый раз, когда после начала болезни мне захотелось смеяться, и мои бронхи отреагировали на это глухим кашлем. Тильман не засмеялся вместе со мной. Он смотрел на меня серьёзно и немного пренебрежительно и потом вытащил длинный узкий предмет из своего рюкзака.

- Вот.

Это была не обыкновенная трубка. Я взяла странную, украшенную перьями вещь в руки. Она показалась мне смутно знакомой - конечно, индийская трубка мира. Это все походило на самый причудливый фильм, и я в него вляпалась.

- Вот это да, - сказала я и невольно захихикала, и звук был похож на тот, который издает умирающая ворона. Тильман обнажил свои зубы - похоже больше на оскал, чем на усмешку. - Хорошо, извини, я не хотела насмехаться над этим. Это просто как-то странно. Тебе не кажется?

- Нет, - ответил он страстно. - Это не так. Для тебя может быть. Но я не люблю сидеть дома. Я предпочитаю природу. И трубка мира больше, чем просто трубка. Её не просто так используют. Она что-то святое.

Я плохо могла себе представить, как Тильман, в своих армейских джинсах и постоянных хип-хоп пуловерах с капюшоном, сидел один на пустыре и курил трубку мира. Но пару недель назад я бы любого, кто верил в существование Мара, объявила сумасшедшим.

- Кстати, перед вашей дверью сидит чёрный кот. Ну, я пошёл. Чао.

И он исчез. Казалось, Тильман не обиделся, но я быстро крикнула ему в след:

- Я не нахожу это странным! Честно!

Я не знала, услышал ли он это. Тем не менее, он мог бы пожелать мне выздоровления.

Чёрный кот перед входной дверью – значит, Мистер Икс сидел на дороге и присматривал за мной. В последний раз его вид обеспокоил меня, сейчас же меня утешала мысль о его пушистом присутствии.

Моя болезнь пока не смогла заглушить мои срочные вопросы и мою скорбь и в будущем не заглушит. Высокая температура не давала мне спать. Мой сон был поверхностным, а если он время от времени и поглощал моё сознание полностью, то так коротко, что я в последствии могла снова, хотя и с трудом, собрать всё по кусочкам. Часто это заканчивалось новой лихорадкой, но её я могла вынести, пока мои воспоминания оставались со мной.

Да, я снова вспомнила Колина и всё то, что он и папа рассказали мне о полукровках, демонах Мара и крещении кровью, и всё то, что между нами было. Но, прежде всего, я снова знала, что они мне не рассказали. Мне придется подождать, пока температура утихнет и мои метки исцеляться - это давало мне время подумать и собраться.

В то время как я боролась с болезнью, моя гордость боролась против моей тоски и против моего любопытства. Да, Колин снова меня игнорировал. И за это он, самое меньшее, заслужил побои. И, тем не менее, я не могла вести себя так, как будто никогда с ним не встречалась. Это больше не работало.

Я должна была, по крайней мере, узнать, кем он был. И если я буду это знать, то, может быть, смогу снова вернуться к нормальной жизни. Теперь я понимала, что папа имел в виду, когда говорил, что иногда нужно заболеть, чтобы оправиться снова.

Время было на моей стороне. Ветрянка отвлекла моих родителей, прежде всего моего отца, в то время как я будто родилась заново. Мне только нужно было подождать, пока настанет подходящий момент.

Глава 23. Бунт

Две недели спустя настал подходящий момент. Я почувствовала это сразу, как только проснулась утром, впервые за долгое время не с пересохшим ртом и без головной боли. Без предупреждения моя болезнь за ночь перешла в терпимое состояние.

Я сразу же встала, отодвинула занавески в сторону и посмотрела в чистое, серебристо-голубое утреннее небо, где высоко кружили ласточки и пели свою пронзительную песню. Я надела джинсы и футболку и спустилась вниз.

Джинсы болтались на бёдрах: я похудела, но мне было все равно. Трава была ещё влажной от росы, и я намочила свои босые ноги. Как мама, я протопала по саду, рассматривая грядки, цветы, лечебные травы и все разноцветные кустарники, которые она посадила. Крушинница порхала передо мной, кружа и летая туда-сюда в воздухе, как пьяная.

- Привет Елизавета, - поприветствовала меня мама вялым голосом, когда я вернулась в дом, сбегая от солнечного света, чтобы снова не заработать головную боль.

Сонная, как всегда, она сидела в пижаме и халате за завтраком и потягивала большую чашку кофе с молоком. Высыпалась ли она с тех пор, как папа был атакован? Или она находила отдых лишь тогда, когда начинало светать? Я хотела узнать больше, но такие вопросы точно насторожили бы ее.

- Доброе утро, - ответила я просто и сунула несколько замороженных булочек в духовку. - А где папа?

- На конгрессе, - пробормотала мама. - В Цугшпитце. Уехал сегодня утром.

- На конгрессе в Цугшпитце?

Там много света и солнца. Я была удивлена. О конгрессе я ничего не знала.

- Хм, - сказала мама между двумя глотками кофе и заморгала, как сова. - Он им понадобился для лекции. Это неожиданная поездка. В понедельник вернется.

Теперь я действительно почувствовала свободу. Папа покинул край.

Очень хорошо. С ним ничего не случиться, если его предупреждения действительно исполняться. Я спряталась за газетой, пока мама не стала более бодрой. Она пошаркала на кухню, достала, громыхая, варенье из шкафа, поставила тарелки и стаканы на стол и постепенно начала действовать как живой человек.

Я прикусила язык, чтобы не обратить её внимания на то, что сегодня её лучшей подруге из Хайдельберга исполняется сорок пять лет. Это было написано на календаре, который красовался рядом со мной на стене. Мне нельзя было вызывать подозрения. Булочки испеклись. Осторожно я вытащила их из горячей духовки. Скажи что-нибудь, мама, пожалуйста, скажи правильные слова ...

- Ты себя хорошо чувствуешь? Всё прошло? - Её глаза были яснее, чем только что.

- Ну, колени ещё немного дрожат. Может быть, я посижу сегодня после обеда в саду. Я ещё не знаю, - сказала я. - Но мне уже лучше.

Это не было обманом. Может быть, я и правда посижу в саду. И иногда у меня все ещё дрожали колени - хотя они дрожали из-за Колина и моего плана, а не из-за проклятой ветрянки.

- Хм. - Мама размышляла. Она долго размышляла, и в это время иногда на её лице, от усталости бледном, пробегала тень. - У Регины сегодня день рождения, - сказала она наконец, как будто между прочим, испытывающе смотря на меня при этом. Я ответила на её взгляд по возможности невинно. - Ей исполняется сорок пять, - добавила мама многозначительно.

- И что? - спросила я равнодушно, не отрываясь от газеты. - Она тебя пригласила?

- Скажи, Эли, я могу оставить тебя одну? Ты сама справишься? Я несколько лет не видела её, мы только переписывались, и я могла бы у неё переночевать. Завтра бы я вернулась, и, если что, ты можешь в любое время позвонить мне, в любое время!

Беспокойно она намазала маслом булочку и убрала прядь волос со лба.

Внезапно я почувствовала себя виноватой. Она беспокоилась обо мне вовсе не из-за Колина, а из-за ветрянки. И из-за моей температуры, которая снова и снова неожиданно поднималась. Она доверяла мне, она думала, что я не буду посещать Колина. Моё смущённое выражение лица она истолковала неправильно.

- Одно слово, и я останусь. Я уеду только тогда, когда ты почувствуешь себя более-менее здоровой.

- Конечно, ты можешь ехать! - прервала я её поспешно. – Я не чувствую себя плохо. Напротив. Я чувствую себя лучше. Теперь я просто уставшая. Всё будет в порядке.