Я проверил электронную почту (на мое имя не поступило ни одного сообщения, кроме уведомления о принятии статьи в «Historical letters») и навел порядок на столе — за время моего трехдневного отсутствия кто-то переложил папки с выписками на левый край стола, а на правый, у компьютера, поставил старый принтер, который не работал уже полгода и последние два месяца лежал у меня под ногами, ибо годился только на то, чтобы быть истоптанным и отправленным на свалку.

Я вернул принтер на его законное место и переложил папки, убедившись предварительно, что никто и не думал их открывать и интересоваться содержимым. Решив, что достаточно уже покрасовался перед коллегами, я отправился к физикам.

В здании Шенкар толпились студенты, причем, как мне показалось, разговоры велись, в основном, по-русски. На третьем этаже, где размещались лаборатории физики материалов, было куда спокойнее. От лифтов коридор просматривался в обе стороны, горели лампы дневного света, за одной из дверей что-то щелкало, за другой кто-то громко доказывал преимущества «вакуумного метода магнитострикции», а за дверью под номером 387 стояла тишина. Я подергал ручку, и дверь неожиданно открылась настежь. А чего я, собственно, ждал? Что лабораторию закроют и опечатают на неопределенное время? Ясно: полицейские произвели еще один обыск, опять ничего не нашли и позволили физикам продолжать работу.

Я вошел. Скажу сразу: физические приборы в количестве больше одного подавляют мое сознание. А если аппарат похож на скелет динозавра, скрещенный с рамой грузовика и холодильником, то у меня возникает сильное желание закрыть глаза и вообразить что-нибудь более привычное. Книги, например.

Естественное желание пришлось подавить — хорош бы я был, если бы меня застали стоящим посреди комнаты с закрытыми глазами! Оглядевшись, я увидел, наконец, и живого человека — в правом от меня углу сидел за компьютером Шуваль собственной персоной. Или некто, очень на него похожий. Впрочем, для роли, которую я себе избрал, это не имело значения. Шуваль и не подумал обернуться, когда за его спиной открылась и закрылась дверь.

— Прошу прощения, — сказал я. — Мне бы хотелось поговорить с профессором Брандером.

— Профессор за границей, — сообщил Шуваль, отрывав взгляд от экрана и поворачиваясь ко мне. — Что вас интересует?

Возможно, мне показалось, но, увидев меня, Шуваль облегченно вздохнул. Наверное, он ожидал очередного визита полиции или репортеров, которые, видимо, докучали ему в последние сутки не меньше, чем комиссар Бутлер.

— Э-э… Видите ли, я, собственно, ничего не понимаю в физике, моя фамилия Амнуэль, я историк, работаю здесь, в Гилморе… На следующей неделе приезжает из России мой родственник. Он, в отличие от меня, физик, занимается… э-э… металлами. Так он просил, чтобы я узнал, с кем он мог бы поговорить, и есть ли на факультете семинар, на котором он смог бы выступить…

Вероятно, я изображал идиота излишне натуралистически. Шуваль, потеряв ко мне всякий интерес, повернулся к экрану и сказал, продолжив нажимать на кнопки:

— Все это вы могли бы узнать и по телефону в секретариате… Металлами у нас занимаются все, кому не лень. А ближайший семинар в среду, посмотрите на доске объявлений.

Сообщив эту информацию, Шуваль перестал обращать на меня внимание, и я, пожалуй, смог бы кого-нибудь здесь убить, не будучи замеченным. Убивать, впрочем, было некого, и я, потоптавшись минуту, потихоньку ретировался.

Объявления на доске висели в несколько слоев. Вешая очередную информацию, никто, судя по всему, не удосуживался снимать старую. Листки лепили скотчем, прикрепляли кнопками или скрепками, а некоторые держались на одном лишь честном слове и готовы были сорваться от малейшего дыхания.

Я прочитал все — от правого верхнего угла доски объявлений до левого нижнего. Сначала пришлось встать на цыпочки, а потом опуститься на колено. Я приподнимал верхние объявления и заглядывал во второй слой. Я пытался отодрать второй слой и заглянуть в более глубокие археологические напластования. Студенты сначала с любопытством следили за моими действиями, но потом перестали обращать на меня внимание. Молоденькая секретарша принесла из деканата очередное объявление, сказала «извините» и прилепила бумагу поверх той, которую я как-раз дочитал до середины. Несколько листков, которые все равно упали бы от малейшего прикосновения, я снял и положил в карман. Не думаю, чтобы кто-нибудь заметил их отсутствие.

Чего только не узнаешь, читая объявления! Физический институт в Принстоне приглашает делать постдокторат. Продается по случаю CD-плейер за смешную цену 300 шекелей. Все студенты, не сдавшие задолженности, должны посетить своих консультантов не позднее следующего четверга. 5 октября в Иннсбруке (Австрия) начинается конференция по высокотемпературной сверхпроводимости. Студенткая третьего курса ищет компаньонку (компаньона) для совместного проживания. В среду на семинаре выступит Сэм Груберман с докладом на тему «Электрострикционные воздействия на ферромагнетики». Там упоминались еще какие-то поля, но я не запомнил. На исходе субботы — вечеринка в кампусе. «Русский» студент ищет подругу для совместного посещения дискотеки (оплата пополам)…

Дома я внимательно рассмотрел принесенные с собой листки. Среди них был и тот, что заинтересовал меня больше всего. Я отложил его в сторону, а потом попытался на чистом листе нарисовать план лаборатории. Зрительная память у меня неплохая и, посидев с полчаса, я уже знал примерно, как могли развиваться события в ту злосчастную пятницу. В общем-то, все было достаточно просто. Настолько просто, что ни Бутлер, ни его коллеги не имели шансов разобраться в ситуации.

Я едва дождался возвращения Романа с работы — каждые пять минут выглядывал в окно, карауля красный «фиат» комиссара.

— Кофе у меня сегодня растворимый, — сказал я, когда Бутлер, приняв душ, поднялся, наконец, ко мне. — Если ты скажешь, что и его я готовлю плохо…

— Песах, ты все делаешь хорошо, если смотреть на твои действия в исторической перспективе, — заявил Роман. — Вы, историки, умеете оценивать события, лишь глядя на них из далекого будущего.

— А вы, полицейские, — парировал я, — не видите ничего дальше своего носа. Я был сегодня на факультете…

— Знаю, — поморщился Роман. — Шуваль описал назойливого посетителя, который мешал ему работать своими идиотскими вопросами. Это его слова — в точности. От себя добавлю, что не уполномачивал тебя мешать следствию. Надеюсь, что твоя самодеятельность этим и ограничится.

— Я знаю все, — сказал я. — Кто убил, как убил и почему убил.

— Вот уж действительно «вени, види, вичи», — хмыкнул Роман. — Мы возимся пятые сутки и топчемся на месте, а историк Песах Амнуэль взглянул одним глазом, и пожалуйста. Ну, поскольку ты уже все знаешь, тебя вряд ли заинтересует то, что мы обнаружили сегодня?

— Заинтересует, — сказал я. — Почему не дополнить систему доказательств новыми аргументами?

— Мои люди допросили студентов и докторантов, которые были знакомы с Груберманом — всего семнадцать человек. Не поверишь: никто не сказал в его пользу ни одного доброго слова! Обычно бывает наоборот, о покойниках либо хорошо, либо ничего. О жертвах — тем более. А тут… У каждого была с Груберманом хотя бы одна стычка.

— Груберман, — философски заметил я, — сам напрашивался на роль жертвы и доводил людей до такого состояния, когда один из них не выдержал и… Это у него был такой оригинальный способ покончить с собой… Нож вы, конечно, не нашли.

— Нет, — сказал Роман. — Но я сегодня арестовал Шуваля.

— Что?! — от неожиданности я едва не смахнул со стола вазочку с печеньем. — Я же говорил с ним утром!

— А потом пришел я, и Шуваль в присутствии нескольких свидетелей признался в том, что убил Грубермана.

— Что за глупости! — воскликнул я. — Не мог он убить Грубермана, потому что…

Я замолчал, заново перебирая в памяти свои логические построения и не находя в них изъяна. Все было верно в них и четко аргументировано. Шуваль взял на себя чужую вину — зачем?