Вскоре “Урания” превратилась в искусственный спутник планеты Икс, и мы начали ее широтный облет. Интересно, есть ли здесь “туземцы”? С такой высоты еще ничего нельзя было рассмотреть. На экранах мелькали какие-то расплывчатые, смазанные полосы. Иногда мерещились группы зданий, но они вполне могли оказаться нагромождением скал. Впрочем, планета под нами казалась такой приветливой и уютной, что хотелось верить в лучшее. Открытие необитаемого мира или планеты, населенной жучками и букашками, было бы сомнительной наградой за долгий, опасный путь.

Я должен был проявить все свое профессиональное мастерство, чтобы правильно выбрать место предстоящего “приземления”. Нужно было рассчитать посадку так, чтобы не причинить вреда здешним обитателям, если они, конечно, есть. Высаживаться на поверхность планеты мы собирались отнюдь не на “Урании”. Ведь у нас была замечательная миниатюрная атомно-водородная ракета весом в двести тонн, уютно покоившаяся пока в носовом ангаре. Она предназначалась специально для посадки на небесные тела. Вообще говоря, мы могли бы посадить на планету и “Уранию”. Но поднять потом в Космос восьмидесятатысячетонную громадину - это не шутка. Для взлета пришлось бы израсходовать ровно половину всего гравитонного топлива. А еще неизвестно, удастся ли где-нибудь пополнить его запасы.

Вдруг, почти пересекая наш путь, беззвучно пронеслось большое, отсвечивающее в солнечных лучах эллипсоидальное тело. Метеорит? Нет, это не мог быть метеорит: слишком правильная форма, да и траектория была иной, чем у метеора.

- Видел?! - возбужденно опросил академик. - Спутник! Искусственный спутник! Их должны быть здесь десятки, если так быстро встретился один из них!

Последние сомнения исчезали. Здесь есть разумные существа! Необходимо удвоить осторожность: неизвестно еще, как примут нас неведомые собратья по разуму. Удастся ли вовремя втолковать им цель нашей миссии?

Наконец, при очередном пролете над экваториальной зоной планеты, я заметил обширную равнину, пригодную для посадки.

- Ну что ж… - хриплым от волнения голосом сказал я и вопросительно посмотрел на академика. -Будем собираться на планету?

Он кивнул головой, торопливо рассовывая по карманам микрофильмы, магнитофон, электроанализатор и да портативную электронную вычислительную машину.

В последний раз мы тщательно проверили программу корректировки орбиты, по которой “Урания” будет послушно вращаться вокруг планеты, дожидаясь нас. В случае возмущений ее орбиты, робот-пилот, повинуясь программе, возвратит астролет на правильную траекторию.

- Пошли, - решительно произнес Самойлов и сделал несколько шагов к люку, ведущему в ангар атомно-водородной ракеты.

И тут началось непонятное… Астролет вдруг стал резко замедлять движение, и мы кубарем покатились на пульт. Зазвенело разбитое стекло прибора: я угодил в него головой. Хорошо, что мы были в скафандрах! Вслед за тем страшный рывок сотряс весь корабль. “Урания” дважды перевернулась около поперечной оси и неподвижно повисла в пространстве, носом к планете. Меня больно защемило между стойками робота-рулевого.

- Что это?! - крикнул я, цепляясь за механические руки автомата и поручни пульта.

Петра Михайловича швырнуло в угол, к счастью на мягкую обивку стены. Он шарил по стене руками, пытаясь встать. Однако ученый не потерял своего неизменного спокойствия, и я услышал, как он пробормотал:

- Нас, кажется, не желают принимать.

Даже в эту минуту его не оставило чувство юмора.

Все плыло и дрожало перед глазами. Я лихорадочно всматривался в экраны обзора, надеясь открыть причину происходящего. Но экраны словно взбесились: они то пылали всеми цветами радуги, то потухали, и их черные зловещие овалы без единого кванта света мрачно давили на сознание. Астролет продолжал висеть в пространстве. Странно, почему он не падает на планету под действием ее притяжения?

- Куда же пропало тяготение планеты? - глухо спрашивал меня Самойлов, всматриваясь из своего угла в цветную шкалу гравиметра.

В довершение нашего изумления мы не только не падали на планету, а, наоборот, стали удаляться от нее в мировое пространство. Что же делать? Я раздумывал лишь одно мгновение. Потом бросился к главному сектору управления и включил гравитонный реактор. Из дюзы вырвался сверхмощный сноп энергии. Но тщетно! Двигатель пронзительно завизжал, словно ему что-то мешало, а корабль ни на йоту не продвинулся по направлению к планете. Я осторожно переводил квантовый преобразователь на все большую и большую мощность. “Урания” все же медленно ползла вверх! Мы походили на неумелых ныряльщиков, которых вода выталкивает на поверхность.

Тогда двигатель был включен на полную мощность, и я чуть не потерял сознание от сильнейшей вибрации. Академик совсем ослабели он сидел, уронив голову на грудь.

Экраны вдруг “прозрели”: слева стал вырастать колоссальный ребристый диск километров двадцати в диаметре - вероятно, искусственный спутник. Чудовищная сила неумолимо влекла нас к диску, словно смеясь над двигателем, извергавшим миллиарды киловатт энергии. Так продолжалось несколько часов.

Внезапно наступила тишина: умолк громоподобный гул работавшего на пределе реактора. Я стояла опустив руки, и с ужасом смотрел на стрелку прибора, измерявшего запасы гравитонов. Она показывала ноль. Астролет опять перевернулся - теперь уже дюзой от спутника-диска. Я не мог сообразить, диск ли наплывал на нас, или мы притягивались к нему. Вот мне показалось, что сейчас неминуемо столкновение с диском - и тотчас астролет отбросило назад: очевидно, реактивная тяга “Урании” долго сдерживала страшный энергетический напор извне.

Дальнейшее происходило без нашего участия. Астролет описал замысловатую кривую вокруг диска, перевернулся еще несколько раз, точно его перебрасывали гигантские руки, и, подчиняясь неведомой силе, снова притянулся к диску. Только сейчас я разглядел, что поверхность спутника не ребристая, а безукоризненно отшлифована и прозрачна. Словно в гигантском аквариуме, внутри спутника вырисовывались длинные переходы, каюты, лаборатории, сложные установки, эскалаторы, движущиеся между этажами. ’Как будто виден океанский корабль в разрезе.

- Не вздумай включать двигатель, - хрипло шепнул пришедший в себя Самойлов. - Мы находимся в сильнейшем искусственном поле гравитации…

Я открыл рот, чтобы сказать ему, что все гравитонное топливо “вылетело в трубу” в результате неравного поединка с чужой техникой, но Петр Михайлович вдруг вытянул руку:

- Смотри, сейчас нас будут пеленать!…

Я увидел, как в днище диска раскрылись гигантские створки: в них свободно уместились бы два таких астролета, как наш. Словно игрушка, “Урания” была взята в створки, которые беззвучно сомкнулись под ней. Наступила непроницаемая темнота.

- Не кажется ли вам, Петр Михайлович, что мы в плену?

- М-да, - сконфуженно согласился академик. - “Туземцы” оказались более расторопными, чем можно было ожидать. А ты заметил, какие у них энергетические возможности? Остановить “Уранию” в пространстве. Ни за что не поверил бы этому раньше…

- Того ли еще надо ожидать, - угрюмо предположил я. - Если когда-нибудь мы и выберемся на свет из этой космической ловушки, то лишь затем, чтобы попасть в здешний зоопарк. Представьте себе: клетка номер один - академик первобытной цивилизации Земли Петр Михайлович Самойлов! Ваш покорнейший слуга удовольствуется соседней клеткой, менее комфортабельной, сообразно его широко распространенной во Вселенной профессии звездоплавателя.

- Ты слишком мрачно смотришь на вещи, - не сдавался Самойлов. - Никогда не соглашусь, чтобы столь высокий интеллект - а о нем свидетельствует уровень их техники - сочетался с подобным варварством в обращении со своими собратьями.

- Можете не соглашаться. Это ничего не меняет в нашем положении, которое…

Вдруг стены астролета стали прозрачными, и в него хлынул голубоватый свет. Я быстро выключил освещение салона. Наступил полумрак, но с каждой секундой он все более рассеивался. Наконец стены точно растаяли, и мы увидели себя в центре огромного цирка не менее двух километров в диаметре. До самого купола цирка амфитеатром поднимались ложи, заполненные существами, напоминавшими людей, одетых в свободные одежды нелепой для нашего глаза, если не сказать безвкусной, расцветки. Множество холодных глаз рассматривало нас с оскорбительной бесцеремонностью. Я внутренне возмутился, но тут же съежился, встретив взгляд высокого старика с черно-бронзовым лицом. Его огромные фиолетово-белесые глаза, беспощадно внимательные, изучающе, спокойно разглядывали меня, словно букашку. Громадный человекоподобный череп старика, совершенно лишенный волос, подавлял своими размерами. Лицо, испещренное тончайшими морщинками, было бы вполне человеческим, если бы не клювообразный, почти птичий нос и необычные челюсти, построенные, вероятно, всего из двух костей. Это было непривычно для земного человека и отталкивало. Но глаза! Они скрашивала черты его лица. Бездонные, как Космос, настоящие озера разума, в которых светилась мудрость поколений, создавших эту высокую цивилизацию.