— Ты говоришь, Никитские ворота? — она повернулась назад, словно хотела их увидеть.

— Есть еще Арбатские, Пречистенские, Мясницкие, Сретенские, Покровские и Яузские.

Молодая женщина прикрыла глаза, помахивая шляпкой, как веером. Потом вдруг посмотрела на Коршунова и сжала его руку.

— Никитские подойдут. Каждый раз, когда мне плохо, я иду туда и возвращаюсь обновленной. — она слегка покраснела, подумав, что воспроизвести чувство полета получится легко. Полеты во сне случались довольно часто и приносили непередаваемое ощущение счастья.

Голос у Дмитрия подрагивал от волнения, когда он начал рассказывать то, что узнал у старенького профессора. Если посмотреть на карту Москвы, бульвары, разбитые на месте стены Белого города, образовывали радугу. Каждые ворота отвечали за свой цвет. Пречистенские за красный, Арбатские за синий, Никитские за фиолетовый, Мясницкие за желтый, Сретенские за зеленый, Покровские за оранжевый — что согласовывалось с цветом линий метрополитена. Исключение составляли Яузские, стоящие рядом с рекой и отвечающие за голубой. Дмитрий вдруг вспомнил, что профессор упоминал, что карта нашего города очень и очень зашифрованная штучка и сколько ее не окольцовывай, город наш все равно останется свободным для тех, кто свободен в своей душе. Никитские ворота должны открыться первыми.

— Так что я должна украсть из девятнадцатого века? — насмешливо спросила Маргарита.

— Наш заказчик хочет исполнить желание мастера.

— Неужели?

— Моне создал столько картин на один сюжет, чтобы убедить нас, что каждое мгновение жизни, каждое биение сердца бесценно, но его идея работает только, когда все картины собраны вместе. — Дмитрий сделал паузу. — Когда я читал о художнике, то узнал, что, пребывая в тревожном состоянии духа, он часто уничтожал свои произведения. И я подумал, что было бы неплохо, если бы ты остановила его.

— О! Так у меня большая задача, — саркастически заметила Маргарита. — Пожалуй, стоит отправиться в прошлое в тот момент, когда он только начинает рисовать соборы.

— Тогда тебе придется прожить там более двух лет.

— Ладно, оставим в покое время моего… прибытия. Как я смогу вернуться обратно?

— Ворота открываются через солнечный год, который на четверть суток больше календарного. Только ты будешь знать, где откроются ворота в Руане. Твоей якорной точкой на этот раз буду я.

— Мне нужно подумать. Найти книги о жизни Моне. — Маргарита улыбнулась. — Попробовать его полюбить.

— Боюсь, у тебя немного времени. Никитские ворота открываются через два дня. — Дмитрий сжал ее руку. — Пойми, в этих путешествиях нет никакого риска. Тебя не смогут посадить за решетку за то, что ты украла из другого века. — он хихикнул. — Свидетелей не найдут.

— Мне нужно идти.

— Так ты согласна?

— Если решу одну проблему. В моем гардеробе нет фиолетового пальто, и мне придется обойти много магазинов.

Дмитрий смотрел ей вслед. Трудно поверить, что она пошла по магазинам, скорее отправилась в Ленинскую библиотеку, чтобы отыскать редкие сведения о Клоде Моне. Ко всем прочим достоинствам, Маргарита была очень умной женщиной и к любому вопросу подходила обстоятельно. А еще она в совершенстве владела французским языком.

Два последующих дня Маргарита пребывала в приподнятом настроении. Идея отправиться в девятнадцатый век вовсе не показалась ей абсурдной. Она словно всегда об этом знала, но не разрешала себе поверить. Дмитрий позвонил утром, когда будущая путешественница еще нежилась под одеялом.

— Надеюсь, не разбудил?

Маргарита зевнула.

— Ты знаешь, что я не люблю разговаривать раньше одиннадцати.

— Прости, но осталось так мало времени, а ты молчишь, — голос Дмитрия стал виноватым.

— Вчера я была в магазине и купила фиолетовое пальто, — она сделала паузу, вспоминая, как сидела, читая о Моне, а потом вдруг поняла, что должна поехать в магазин на Арбате. Казалось, что пальто сшито для нее. Затянутое в талии, спадающее складками до пола, с узкими рукавами, оно казалось до удивления несовременным. Маргарита всегда знала, что опоздала родиться: современный суетливый мир ей не нравился. Считала, что женщина не должна работать. К своей профессии относилась с большим уважением, не испытывая никаких угрызений совести, справедливо полагая, что вполне можно обойтись без драгоценностей. К тому же камни накапливают энергию, получая их по наследству, получаешь букет чужих проблем. Когда исчезает драгоценность, жизнь меняется к лучшему.

— Так ты согласна?

Маргарита бросила трубку. Зная ее характер, Дмитрий вовсе не обиделся. Его бывшая возлюбленная была женщиной капризной и взбалмошной. Он не стал перезванивать. Оделся, вышел из дома и поехал на Сивцев Вражек. За два дня он несколько раз общался с профессором и теперь знал, что нужно делать. Профессор говорил, что самое трудное — определить место, где когда-то находились ворота. И это должен почувствовать сам путешественник. Коршунов поспорил со старичком, сказав, что Никитские ворота находились на пересечении Большой Никитской и Бульварного кольца. На что профессор загадочно улыбнулся.

Маргарита встретила в его белом шелковом кимоно с чашкой кофе в руках. Он никогда не видел ее в таком приподнятом настроении. Когда Коршунов увидел, как она оделась, издал удивленный возглас. Фиолетовое пальто и маленькая черная шляпка с перьями казались из того времени. Они отправились пешком по освещаемым солнцем бульварам. Желтые листья, кружась в воздухе, стелились под ноги. Один из них золотой монеткой опустился на воротник молодой женщины. Когда они дошли до Никитских ворот, Маргарита остановилась.

— Дальше пойду одна. Ты можешь остаться и смотреть.

Неожиданная тишина навалилась на Дмитрия. Непонятно куда делись люди и автомобили. Маргарита сделала движение рукой, словно открывала дверь и пропала. Он бросился вслед за ней и чуть не попал под машину. Водитель, обругав его, уехал. Коршунов вернулся на оживший бульвар и вдруг вспомнил, что собирался предупредить Маргариту, что время вне кротовой дыры и внутри течет по-своему.

Маргарита шагнула на мостовую в тот момент, когда ее внутренние часы сказали «пора». Почувствовала, что падает, расправила крылья, удерживая внимание на таком знакомом по фотографии лице художника. Когда пришла в себя, оказалось, что стоит у витрины магазина. Шарфики, печатки, сумочки. Подняла глаза и прочитала: «Фернан Леви. Магазин одежды». Неужели получилось? Быстро оглянулась, сзади нее величественно возвышался в лучах заходящего солнца Руанский собор. Маргарита застыла, не в силах отвести глаз. Собор казался розовым, вонзаясь в голубое небо, плавились от света остроконечные шпили. Изменчивое солнце, заканчивая день, высвечивало новые и новые украшения, которые вспыхивали подобно драгоценностям. Она не знала, сколько простояла, наблюдая, как, покорившись синеве вечера, темнели башни. Лепной фасад приобрел фиолетовые очертания, посерел и медленно растворился в темноте. Молодая женщина повернулась к витрине магазина и увидела художника. Застыв с поднятой кистью в руке, он созерцал собор. Ее пронзило чувство радости, которое бывает у людей, которые получают удовольствие от совместно проведенного времени. Она решительно вошла в магазин, но вдруг непривычно оробела, спрятавшись за манекеном, демонстрировавшим короткий меховой жакет. Перед Моне на мольбертах стояли три картины. Художник склонился над одной из них и что-то добавил. Потом долго и критически разглядывал свою работу. Воспользовавшись моментом, Марго подошла ближе и увидела почти законченную картину. Поразилась, как точно он смог передать свет.

— Я видела его именно таким.

Моне вздрогнул и посмотрел на Маргариту. Его мысли в тот момент были о том, что он зря взялся за эту серию. Ему никак не удавалось передать оттенки света, свидетелем которых являлся день ото дня. Ночью Клоду снился кошмар: собор, вспыхивая то желтым, то красным светом обрушивался на него. Моне окинул взглядом собеседницу, ее лицо было взволнованным, она не отрывала взгляда от мольберта. Вырвавшиеся у Маргариты слова примирили его с картиной, казавшейся ему неудачной. Незнакомка заинтересовала его. Тонкие изогнутые брови, мягкие карие глаза, высокие скулы. Большой рот не портил лица, а, наоборот, придавал очарование. Короткие не по моде завитки доставали до воротника фиолетового пальто.