На открытке изображены сценки из их с Морин жизни. Их первая встреча у автобусной остановки, день свадьбы, день рождения Роберта, любовно выведен каждый штришок, все до мелочей. Он раскрашивал картинки самой тонкой кисточкой, которой красил всегда мелкие детали поездов, потом все покрыл лаком. Он робко протягивает открытку Морин, хотя боится, что она откажется ее брать.

Но Морин берет ее и начинает рассматривать, сначала ничего не понимая. Но вот она замирает, потом на лице ее отражается изумление. Рисунки выполнены искусно, даже талантливо; и она и сам Чарли получились очень похожими. Морин потихоньку оттаивает, сердце ее наполняется прощением, оно растет и ширится, согревая грудь, таинственным образом проникая в каждую частицу ее тела. Она чувствует, как к ее глазам снова подступают слезы, а потом бросается Чарли на шею.

— Поздравляю тебя, детка, — говорит Чарли, краснея и улыбаясь.

— Поздравляю, Рок.

Мир восстановлен и скреплен объятьями, и Чарли снова трогается в путь. Настроение у них поднялось, но дорога ужасная. До Эрлз-Корт они ползут почти час. Чарли, озираясь, смотрит на плотный поток машин, на тесные ряды зданий, на праздно шатающиеся группки молодежи. У светофора слоняются два юнца с подозрительной ухмылкой, Чарли на всякий случай ставит дверь на запор, мало ли что у них на уме. Раздается вой полицейской сирены. Чарли крепче сжимает рулевое колесо, надеясь, что его никто не остановит и не станет проверять на алкоголь.

— Проклятый Лондон, — бормочет он. — Едешь по прямой, а получается в пять раз дольше, чем в объезд.

— Твоя правда, — говорит Морин.

— Не езда, а одна маета, — горько усмехается Чарли, — и ведь постоянно одна и та же картина, в любое время суток.

Он вспоминает о Тейдон-Бойс, где теперь блаженствует Томми, в этом их милом местечке улицы широкие, дороги частные, деревьев больше, чем домов, а не наоборот. И еще он вспоминает, как во время каникул жил с родителями в Корнуолле, на какой-то ферме. Там были добродушные полицейские и красные почтовые ящики, там были улыбчивые лавочники, белые, в белых курточках и халатах, торговавшие ветчиной и чеддером.

Когда после кино они наконец добираются до дому, Морин сразу отправляется спать, но Чарли слишком взбудоражен, чтобы уснуть. Он наливает себе почти полстакана виски и разбавляет его кока-колой. Потом усаживается перед телевизором. Там крутят рекламный блок. Некоторые рекламы нравятся Чарли больше, чем передачи. Он попал на самое начало: на экране появляется клоун в брюках в яркую красную полоску, он разгуливает на ходулях. Чарли и раньше натыкался на эту рекламу, но теперь решил рассмотреть все более внимательно. Ему нравится этот коротенький ролик. Почему-то он вызывает у Чарли странное томление и тоску.

Клоун в торговом центре раздает детям красные надувные шары. На руках у клоуна белые перчатки, на голове — высокая шляпа с красно-белой лентой на тулье; красный того же оттенка, что шары. Камера выхватывает физиономию одного парнишки, совершенно обыкновенного, с растрепанной каштановой гривой, в глазах его — восторг и невинное вожделение. За кадром звучит проникновенная мелодия, звуки пианино отдаются прямо в сердце Чарли.

Получив свой шарик, парнишка бежит к группе нарядных чистеньких детей, уже марширующих на площади посреди торгового центра. На это трогательное представление одобрительно смотрит бородатый дядя полицейский.

Камера следит за тем, как этот белокожий растрепанный мальчик с шаром проходит вдоль уличного базара. Чарли в этот момент снова отпивает виски. А мальчик тоже времени даром не теряет, он надевает ролики и катит по велосипедным дорожкам, замечательно пустым. Мост, нависший над мостовой, а под ним едут почти совсем новенькие машины, и никаких пробок.

Чарли не отрывается от экрана, смотрит, как мальчик проезжает мимо кучки детей, примерно того же возраста. Дети все, как один, седлают мопеды последней модели "BMX". К звукам фортепьяно присоединяются струнные, и мелодия словно устремляется ввысь, делаясь все громче и радостней. Мальчик катится мимо лавки, где торгуют жареной рыбой и картошкой. За ним следует кортеж из мотоциклов "BMX", по бульварам и велосипедным дорожкам, а с обеих сторон стоят новенькие коттеджи, стилизованные под старину.

Стена вся в граффити, вернее, это тоже стилизация под настоящее "уличное" творчество. Мальчик приезжает домой, в один из новеньких коттеджей. Чарли закуривает сигарету. Мальчики на мотоциклах притормаживают рядом с домом мальчика на роликах. Чарли так и не понял, что им от парнишки нужно, но это не так уж и важно. Вид у всех вполне мирный, это проявление особого мальчишеского уважения, ни намека на желание затеять драку.

В следующем кадре мальчик сидит в уютной чистенькой гостиной и что-то пишет на маленькой карточке. На заднем плане парит красный шарик. И вот мальчик с шариком снова на улице, идет по осененным пышными зелеными кронами загородным аллеям. Теперь радостную мелодию фортепьяно и скрипок подхватывает флейта, придав мелодии некую настойчивость, и мальчик пересекает деревенский мостик. И вот запели птицы, и мальчик встречается со своим приятелем, собравшимся, судя по одежде, удить рыбу, а одет он совсем как сорванцы из книг Марка Твена, и, разумеется, на голове у парнишки широкополая рыбацкая шляпа. Впрочем, мальчик с красным шариком тут же отходит от приятеля, чтобы привязать этот самый шарик к ветке дерева, после чего швыряет в зеркальную гладь озера несколько камушков. Когда Чарли смотрел эту рекламу в первый раз, эти кадры окончательно сбили его с толку, он никак не мог сообразить, что же, собственно, рекламируется. До сценки на озере он думал, что весь смысл в мотоциклах.

Между тем на экране уже не озеро, а улыбающаяся физиономия шофера автобуса. Мальчик залезает в автобус, и теперь уже автобус двигается вдоль зеленых аллей; красный шарик тоже здесь, в кадре, — он за окошком, рвется ввысь, колышется на своей веревочке. Наконец автобус прибывает к месту назначения.

Следующий кусок у Чарли самый любимый и неизменно вызывает у него экстатический восторг. Мальчик с шариком бежит по какой-то лестнице, выше, выше, и вдруг выясняется, что ведет она к стадиону. Он забирается на последнюю ступеньку и… Сердце Чарли замирает от восторга, когда камера показывает то, что видит мальчик: чаша стадиона, полная тысяч, нет, десятков тысяч людей, и у каждого в руке — красный шарик.

А вот и он. Ради него все это и придумали, ради транспаранта, написанного крупными буквами:

"Милтон-Кейнз. Первенство по запуску красных шаров". Очередной крупный план: оказывается, клоун из первых кадров тоже тут. Он, ритмично взмахивая рукой, считает: пять, четыре, три… При слове "ноль" стадион сотрясает громкое "ура", и все отпускают свои воздушные шарики.

Чарли едва не вываливается из кресла, выражение лица у него точно такое же, как у маленьких актеров, задействованных в рекламе. Все небо стало алым из-за взмывших шаров. Задранные вверх детские лица полны восторженного изумления. Добрый бородач полицейский смотрит на детей и улыбается. На детях футболки, на футболках тот же лозунг, а шарики, отпущенные на волю, все летят и летят. Картинка с летящими в небо шариками застывает. Голос за кадром спрашивает: "Вы хотите жить в таком городе, в городе Милтон-Кейнз?"

Чарли едва не плачет. Он видит этот город воочию: там нет пробок на дорогах, там тишь и покой, там старина мирно уживается с современностью, машины с велосипедами, там простор и свежий воздух. А главное, там — свобода. И шарики вольно летят в небеса.

— Проклятый Лондон, — повторяет Чарли, выключая телевизор. Он смотрит, как постепенно меркнет экран, тускнея до черноты.

Морин нервно шагает по Бэттерси, прислушиваясь к своему телу, готовому в любой момент заставить ее остановиться или оступиться. На левой ступне, на самой подушечке, недавно вскочило штук семь новых бородавок, они еще не успели затвердеть и очень чувствительные, поэтому походка у нее неуверенная, в каждом движении — легкий страх, что сейчас ей будет больно.