Снизу пришли оказать, что для всенощной все готово. Отец Иван облачился и стал в зале перед образами.

А утром 25 декабря в Московском кремле на колокольню к Ивану Великому поднялись звонари в праздничных красных кафтанах древнего обличья. После обедни настала минутная торжественная тишина. Помолились звонари и ударили у Ивана Великого московским красным звоном:

– Победа!..

– Победа! – откликнулись Ивану все сорок сороков московских колоколов. И снова пронесся богатырский голос Московского кремля:

– Не снимали шапок перед врагом…

– Так-так! Так! – ответно пели все колокола и колокольцы. – Не снимали и до веку не снимем!

– Победа! – гудел Иван Великий. И еще громче, еще радостней подхватили колокола:

– Слава вам!

– Слава! Победа!

Звоны плыли от Москвы во все концы русской земли. Когда они долетели до Ельни и повернули от Ельни к Новоспасскому, встал на колокольне Петрович.

– Ну, благовестники, служили народу в беде, послужите в радости! – перекрестился и ударил в набольший колокол.

– Победа! Не ломали и мы, новоспасские, шапок перед врагом!

– Так-так! Слава!

Самый малый колоколец, что весом в пуд да в медную гривенку, как зальется на верхних своих голосах:

– И мы, новоспасские, до веку не скинем! Победа!..

Мишель стоял у церкви и слушал. С усадьбы прибежал Федька-казачок:

– Гости к столам пошли!..

Барчук отмахнулся и с места не сошел. А с усадьбы кубарем летит второй гонец:

– Гости за столом сидят, и музыка играет!..

Мишель опять отмахнулся, слушал. Стоял, привычно склонив голову набок, и, кажется, все на свете забыл.

Мимо Новоспасского часто ехали проезжие люди. То какое начальство на новое кормление спешит, то проскачет на ревизию недреманое око. А другого, смотришь, своя тоска гонит с места на место. Глянет дорожный человек на Новоспасское и непременно еще раз на него глазом поведет. Есть на что! У Ивана Николаевича от дома к острову на Десне паром-самоход плывет. На острове бельведеры из-за цветников купола поднимают. А вокруг дома такие сады и парки разбиты – хоть павлинов сажай.

– Чья усадьба, ямщик?

– Котора?

– Котора, котора! Сам видишь, одна стоит!

– А! эта?.. Новоспасская, стало быть!

– Ну?!

– Отставного барина капитана Глинки… Встречали, может?

– Откуда мне встречать, дурак?

– Вестимо. А Ивана Николаевича, почитай, все знают: ходовой барин, рысистый!..

И хоть давно отъехал грозный седок, а непременно еще раз оглянется: нечего сказать, вельможно живет капитанишка. Богат, поди, подлец!

Иной странствователь при таком суждении тотчас ощутит непреодолимое волнение под дорожным своим пыльником и в кончиках пальцев замирание: «Эх, поймать бы мне этого капитана в штосс, пустил бы я ему, толстосуму, кровь!..» Мало ли какие мечты придут в голову дорожному человеку?

Но таких богатств, которые людям распаляли сердце, у Ивана Николаевича никогда не водилось. Все его богатство – в делах, а дела первые деньги просят. Может быть, уж очень форсисто Иван Николаевич шагал. Пора бы, пожалуй, и остановиться ему в делах, а не может. Ему в делах остановиться – все равно что новых цветников не закладывать. Нипочем не может!

В 1817 году с наличным капиталом у Ивана Николаевича и вовсе беда вышла. Пришлось по зимнему пути ехать в Петербург, а ноне в Петербурге вся Россия денег ищет, нескоро их и в столице добудешь.

К тому же для столичных тузов ельнинский владетель Иван Николаевич Глинка – провинциальная мелкота. К столичным тузам ему хода нет, он им не в масть. Но живут в Петербурге и бескозырные чины, из тех, что кончили службу отечеству хоть бы и с ремизом для чести, зато с верной копейкой. А еще обитают в Северной Пальмире домовладетельные вдовы, которые гадают о себе на червонную даму, а кубышку на черный день в опочивальне держат. И отставные чины и червонные вдовы под столичных тузов тоже не ходят. Но для Ивана Николаевича они как раз годны.

– Только процентиков-то, батюшка Иван Николаевич, не задержи!

– В сроки сполна представлю!

– Ну, ну, ты, известно, первый аккуратист!..

Иван Николаевич прискакал в Новоспасское под утро. Весь дом еще спал. В то время как полусонные горничные и казачки летали из комнаты в комнату, а домочадцы поднимались и одевались, хозяин успел обежать ближние сады.

– Все растет, все поднимается! Хорошо!..

И не успел Иван Николаевич договорить, как росы, мирно дремавшие на ветвях, хлынули ему на голову веселым водопадом.

Прямо по траве Иван Николаевич шагнул к новым куртинам, но потревоженные росы снова встретили его студеными брызгами.

– Бр-р-р!.. Однакоже саженцы изрядные оказались, все прижились!..

Росы падали сверху, обдавали снизу, кропили с боков, провожали Ивана Николаевича до самого дома. Он вошел в столовую – хоть выжми, а Евгения Андреевна уже тянет его полюбоваться на дочку Людмилу.

Еще только обозначилась Людмила едва видимым ростком, а уже морщит в сборку нос. И нос именно на нос похож. Положительно неплохи саженцы в Новоспасском! Все растет, все поднимается! Хорошо!..

Людмил во всей Ельне, признаться, до сих пор не бывало. В новоспасском цветнике первая завелась. В ельнинских усадьбах простодушные Аннушки все еще величали себя Жаннетами и дородные Пелагеюшки до венца ходили в Пленирах. А у господ Лутохиных и такой случай вышел. Повезли они свою Плениру в Москву, но жениха и там не нашли. Неуловимый теперь жених. А девица, возвратясь, возьми да и объяви себя Лестой. Не то русалка такая на столичных театрах арии выпевает, не то, думали, с огорчения девица помутилась. Охали, что останется девка в вековушах, а тут вдруг и посватался к ней жених. Да какой?! Среди своих же соседей нашелся. И прямо оказать, рассудительный жених. Приданое по описи проверил, а придури никакого внимания не дал, так без сраму и окрутили. Вот тебе и Леста!

Теперь у Лутохиных вторая дочка в Лестах ходит. Теперь она русалочьи штучки выводит:

Девицы поскромнее до таких хитростей не доходили, но и Людмил в Ельне тоже не было. На каком, мол, диалекте этак кличут? Ведь с французским и вовсе не сходно?

Иван Николаевич мудреное имечко тоже не сам для дочери придумал. С Людмилой вышла пиитическая оказия.

Дочери прибывали в Новоспасском чуть не ежегодно. Попробуй придумай для каждой имя. Тут и помог Ивану Николаевичу славный сочинитель Жуковский. Конечно, не сам Василий Андреевич – где с ним знакому быть? Помогли мечтательные его создания.

Василий Андреевич созерцает в Северной Пальмире туманные дали и творит сладостные стихи о рыцарях и девах. В свободную минуту Иван Николаевич и сам непрочь заглянуть в те пиитические дали, особливо когда сочинитель Жуковский обращает свои взоры на Русь. Едва вышла в свет первая русская баллада «Людмила», Иван Николаевич, сам не заметя, запомнил ее наизусть. А тут бог как раз опять послал дочку. Вот и пусть цветет в Новоспасском своя русская красавица Людмила.

Слушая рассказы Евгении Андреевны, Иван Николаевич внимательно рассматривал дочку и соображал: а чем же походит сия громкоголосая новоспасская невеста на призрачные видения знатного сказочника? Впрочем, романтические девы неумеренно часто льют у Жуковского беспричинные слезы. В этом новоспасская Людмила никак от них не отстает.

Иван Николаевич протянул к дочери палец и вопросил: