Видимо он задремал, и не сразу сориентировался, когда зазвонил телефон. Это был живущий в Москве двоюрный брат.

-Привет, сказал он. Вот и замечательно что приехал, один или с женой? Жалко, что не смогла. А сын здесь? Ну ничего, в другой раз увидимся. Значит собираемся в субботу. У Ани. Будут все.

Это было неожиданно. До сих пор она никогда не показывалась, когда родственники собирались по случаю их приездов в Москву. Когда он удивился, брат объяснил:

-У неё внезапно проявился интерес к семье. Она меня даже потащила в Ялту, где 10 дней подряд расспрашивала о всевозможных родственниках.

Анна была для него не более, чем именем в рассказе о трудной дочери, рано ушедшей из дома и не допускавшей родителей в свою жизнь. Он слышал, что она бросила МГУ, создала вполне успешную интернету компанию, долго не общалась с родителями, успела оставить двух или трёх мужей и сейчас жила с детьми в таунхаузе в пригороде Москвы. Где-то в один из его первых приездов в Москву после 15 летнего перерыва, он мельком видел её у брата и наверное бы не узнал, если бы встретил на улице. Через некоторое время после того приезда она прислала email, в котором сообщала, что хотела бы посетить Америку и просила «дорогого» родственника прислать приглашение. В ответ он запросил у неё необходимую информацию и на этом переписка закончилась. Много лет позже он спросил, почему она исчезла и её ответ тогда удивил его своей практичной простотой.

-У меня изменились планы, я решила поболтаться по Европе.

Однажды, но это будет потом, она спросила:

-Как вообще вокруг тебя ходят люди и умудряются не терять от тебя голову, не завораживаться твоей улыбкой, не коченеть от твоего голоса? Не понимаю.

-Очень просто, ответил он. -Например, когда мы впервые увиделись у брата в 2000, ты меня просто не заметила. Её ответ показался ему одинаково практичным, почти агностическим. -Ммм, сказала она, -Ты наверняка притворялся не собой.

Закончив разговор и помахав танцующей Лене, он поехал спать.

На утро был снегопад. Он начался ночью и продолжался всю неделю, засыпая дороги, проезды и машины во дворах. И всю неделю он искреннее радовался тому, что поселился рядом с работой. Суббота не оказалась исключением, он серьёзно подумывал о том, чтобы не ехать к брату, когда позвонил телефон и низкий мужской голос сказал:

-Здравствуйте. Это Петя говорит. Меня просили заехать за вами.

Через 30 мин он стоял в ожидании машины и гадал, узнает ли Петю, которого помнил симпатичным голубоглазым мальчишкой лет четырёх, пяти. Они дружили, когда жили в деревне на горке в период отказа. Петя оказался приятным молодым человеком среднего роста, коротко подстриженный и с маленькой косичкой сзади. Он познакомил его со своей девушкой, кардиологом из Боткинской больницы. Поговорили о погоде, его операции на сердце; беседа заметно оживилась, когда оказалось, что она жила на Кубе и говорит по испанский. Испанский язык – его последнее увлечение, в основном связанное с желанием понять лирику танго и поддерживаемое здоровым количеством латинос в Калифорнии. За разговорами добрались до загородного посёлка и после коротких переговоров со сторожем по заснеженной дороге подъехали к трёх этажному таунхаузу, стоящему на краю небольшого леса.

Внутри его встретили гомон и детские крики. Вечер был в полном разгаре. По случаю его приезда на этот раз собрались все оставшиеся в Москве немногочисленные родственники. Когда то многие из них жили вместе в доме, построенном ещё его дедом в Замоскворечье и, даже разъехавшись, сохраняли милые его сердцу привычки и обычаи «старого дома». После приветствий и поцелуев с бокалом красного в руке он присел на ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж, и огляделся.

Прямо перед ним в прихожей с зеркальным во всю стену шкафом, большая добрая собака слабо отбивалась от попыток оседлать её беззубым мальчишкой лет пяти. Слева, на диване, его брат о чём то говорил с Петей, не забывая снимать происходящее на camcoder. Ещё левей, за столом в кухне расположились женщины: тётка, казалось совсем недавно молоденькой женой дядьки вошедшая в дом, а теперь старейшая и неотъемлемая часть семьи; его двоюродная сестра, пришедшая со своим boy friend'ом, сейчас с удовольствием возившимся с девочкой и мальчиком постарше; жена брата, накрывающая на стол и помогающая ей подруга Пети.

Он не сразу обратил внимание на хозяйку, которая спокойно и незаметно управлялась на кухне, участвовала в разговорах, руководила детьми. Сначала его привлёк её голос, высокий, немного зажатый, с не забытыми детскими трогательными нотками, внутренне напряжённый и волнующий, как драматическая музыка Рахманинова или чувственная мелодия танго. Как будто созданный специально, чтобы проникнуть в его душу. Голос, от которого он глох и переставал разбирать слова; которому не мог противостоять. С которым были связаны все его немногочисленные серьёзные увлечения. Он узнал его сразу и теперь начал наблюдать за его владелицей.

Высокую тонкую, с короткими рыжими аккуратно уложенными волосами, с круглым лицом, на котором выделялся широкий тяжёлый нос и тонкая верхняя губа, её вряд ли можно было бы назвать красивой, если бы не глаза - огромные, миндалевидные, искрящиеся, обволакивающие теплом улыбки, приоткрывающие на короткие секунды мир её чувств и эмоций. От этих глаз трудно было оторваться.

За столом, как обычно когда он приезжал, вспоминали о том как жили когда то вместе; как по выходным и праздникам вся семья собиралась в столовой с выходящей во двор двухстворчатой дверью; об ушедших родителях, о детях, внуках, об остроумном дяде Боре с его шутками, которые запрещались слушать детям из-за неформальной лексики русского языка; о его сыне, который в трудные девяностые сумел поддержать сестру и тётку… Он больше молчал, слушал обрывки разговоров, улыбался; его захватила тёплая, казалась давно забытая, атмосфера старого дома, и он таял в ней. Такие минуты и вино обычно обостряли его тщательно скрываемую сентиментальность, и он был готов любить всех. Видимо к моменту, когда кто то сказал давай бери гитару, будем петь, он как раз добрался до этого прекрасного состояния. Он пел, но пальцы его явно не слушалась. Спасла хозяйка, забравшая упирающуюся гитару, и спевшая несколько песен. Его опять поразил её голос. Такой же, как голос на той кассете. Молодой и трогательный голос дочери его приятелей, студентки Колумбийского университета, погибшей в автомобильной катастрофе. Потом он с энтузиазмом рассказывал о последнем увлечении - аргентинском танго, о Буэнос Айрес, «святом месте» всех тангиров, и даже, если ему не изменяет память, продемонстрировал со своей сестрой несколько простых шагов.

Она подошла к нему, когда народ начал расходиться.

-Оставайся. Ты же знаешь, я тебя не отпущу.

Он посмотрел на неё. -Конечно.

Вскоре дом затих. Уснули набегавшиеся дети, ушли к себе её родители. Разлёгшись на полу перед лестницей, спала собака. За окнами шёл снег. Они пили вино и говорили о другой, еврейской части семьи, которую она только недавно начала узнавать, людях, которых она не знала, традициях, о желании соотнести себя с ними. Насколько глубоко это ею тогда волновало он узнал после, когда прочёл написанные ещё в 2005 году следующие строки:

Где-то глубоко внутри покорно спит не родившаяся женщина. С тоской смотрела на старые фамильные фотографии и спрашивала себя: “что вы все делаете в этой холодной Москве, зачем вы тут, высоколобые, спокойные, любопытноглазые? Почему вам не сиделось под шелковицами в размышлениях о мудрости житейской, зачем вас понесло в бесконечную физику и математику, механизмы и технологии? И вместо большеглазой тихой еврейки вы родили меня, сумасшедшую, упрямую, дикую. По вечерам - не мечтой, а осторожным прикосновением языка в темноте закрытого рта - если бы все было иначе...»

В тот вечер он отправился спать с радостным чувством находки. А ночью заболел. Утром, выкатив машину из под снега и загрузив детей, она повезла его домой. По дороге было не до разговоров, он еле сдерживался от боли и когда они наконец приехали, убежал, практически не попрощавшись.