Через несколько дней он уезжал. Самолёт улетал рано утром. Спать не имело смысла. Он не торопясь складывался, посматривал телевизор. Обрадовался, когда она позвонила попрощаться. Они с удовольствием болтали, практически до приезда машины. Договаривались keep in touch...

В аэропорту в Лос Анжелесе его догнала её письмо:

Ты смотрел на меня и смеялся. Удивлялся. Что-то говорил  отцу обо мне. А я крутилась с единственной мыслью - не отпустить. Моё.  Моё. Ты остался так легко, что я оторопела. Проводила всех, отвела  родителей спать и осталась пить и говорить с тобой. Посередине между  изумлением, как с тобой просто, и страхом, что я неловко повернусь, и  ты исчезнешь. Потрошила тебя вопросами, не натыкаясь на сопротивление.  А потом ты задал пару очень простых вопросов, и я застыла, словно  голая. А ты усмехнулся и сказал, что твоей жене, в отличие от меня, повезло  - у неё есть ты. И я заткнулась. Дала себе по рукам и по губам. Утром  тебе было плохо, я не умела тебе помочь, не справлялась со временем и  направлением и твердила себе, что тебе меня не надо. Через день  вскользь сказала отцу, что с тобой удивительно легко, как будто ты  всегда со мной был - а отец ответил: ", Oсторожнее. Жена убьёт."  Я отшутилась. А потом мы до трёх часов ночи писали друг другу, и ты не  разрешил себя проводить. И я снова и снова била себя по рукам.  Родственница… Успокаивалась тем, что впереди длинная жизнь, и ты ещё  приедешь, и снова будешь сидеть рядом со мной на диване, так близко,  что можно положить голову тебе на плечо, взять за руку. А там либо ишак, либо шах...»

Март-Май

Он вернулся домой, но разговор, начатый у неё в доме не прекратился. Наоборот, расспрашивая о семье она старалась найти в её корнях объяснение своему отношению к жизни. Ему тогда показалось, что чтобы найти ответы на волнующие её вопросы, она вполне искренне старалась наделить его чертами, противоположными тому, к чему, не желая того, стремилась сама. Это был не последний раз, когда она затягивала его в созданный ей образ. Он ещё вспомнит об этом при других обстоятельствах.. Тогда же она говорила:

-Вы же с отцом росли практически в одних условиях? Ну плюс-минус; ну у него полное детство воспоминаний о картофельной кожуре на обед, у тебя, наверное, поспокойнее в этом отношении, он - гордый комсомолец, который "живёт не для радости, а для совести", и только сейчас начинает в этом отношении как-то взрослеть, принимать то, что он сам по себе и его собственные эмоции ничуть не менее важны, чем счастье человечества и вселенская справедливость. у тебя же этого нет? Ты с собой в мире, ты не крошишь себя в пыль ради великих целей; не занимаешься самопожертвованием во имя близких, а просто любишь их и заботишься - по мере сил. Добываешь луну с неба - когда тебе самому остро хочется и луна под руку подворачивается, а не когда пришёл к выводу, что срочно необходима луна любой ценой, вопрос жизни и смерти, побежали добывать. Откуда это вырастает гармония эта, в какой момент? Готовность отказаться от придания себе смысла подвигами и признавать в себе смысл без всякий специальных усилий к его появлению? Чтобы ощущение "я есть" уже само и было смыслом? Не от картофельной же кожуры это зависит? Ну хорошо, у меня в период становления самостоятельности ею тоже за глаза хватало-выживание вместо жизни. Но сейчас же все нормально, а детям я, похоже, транслирую ту же модель отношения к жизни. выполнять долг, стремится к великому, пренебрегать комфортом и мелкими радостями. Плохо. Не верно.

Это было неожиданно, и он начинал сомневаться, так ли хорошо знал брата. Вспомнил, как в далёком 1946, вернувшись после летних каникул, увидел мальчика бегающего по дому со школьным ранцем за плечами. С этого момента и до окончания школы в 1956 они практически не расставались: учились в одном классе, спали в одной комнате, играли в те же игры. Среди других ребят в школе его отличало только то, что он, очень хороший ученик, не давал списывать. Конечно, для школы тех лет это был своего рода statement, но вряд ли достаточный, чтобы ответить на её вопросы. Их родители делили жилое пространство, еду, приятелей и он был уверен, что брат проводил больше времени с его не работавшей тогда мамой, чем со своим отцом или мачехой. Он конечно знал его, но не знал, до какой степени эти знания поверхностны. Они просто жили вместе и им было не до откровений. Не видя, как в их среде мог сформироваться «гордый комсомолец», он предположил, что черты эти либо наследственные, либо приобретённые в раннем детстве (кстати о картофельной кожуре), когда брат рос в семье людей, заменивших ему родителей. Что же касалось комфорта, он и сам не обращал на него никакого внимания, ни в детстве, не позже, когда для этого появилась возможность. Она не соглашалась.

-Все равно не понимаю, на чем отросла эта тяга оправдывать прожитый день количеством совершенных в этот день подвигов? Почему он не сумел впитать мысль, что не страдать - ничем не стыдно? Слушай, я зря, наверное. Ты вряд ли знаешь отгадку. И тем более вряд ли знаешь ту производную этой отгадки, которая объяснит, как лично мне перерасти своё чувство долга-вместо-жизни. Это надо на ощупь как-то.

-Мне кажется, что чувство долга  не такое уж плохое чувство, чтобы его перерастать. У одних людей оно развито больше, чем у других, но пока это внутри 3 сигма, это нормально. Ты, видимо, говоришь об экстриме.

-Оно не плохое, но иметь его в качестве системообразующего - не созидательно. Я не об экстриме говорю, а об иерархии. Это не пятая сигма, это, может статься, даже в пределах третьей, но стоит она глубоко в базисе, как раз на уровне источника смыслов. Когда за окном сияет первое весеннее солнце, было бы прекрасно схватить детей и собаку и побежать за порог. И я сделала все, чтобы это было легко сделать - чтобы лес был за порогом, а не в часе езды по пробкам. Но я вспоминаю, что у меня пол не вымыт или обед не сварен. И понимаю, что детям плевать на пол, и они мне простят обед из бутербродов, но все равно не решаюсь на спонтанную радость. Когда снаружи приходит бурное и счастливое "а давай...?!" я вместо того, чтобы подхватить и засмеяться, пугаюсь и ищу более болезные и срочные занятия....

-To, о чем ты говоришь сейчас, это вопрос о повышенном чувстве ответственности, о выборе приоритетов,  и о (не)способности к компромиссам. Все эти качества- природные, и, в совокупности с сильным характером, могут быть крайне эффективны, однако трудны для окружающих. У тебя мозг видимо значительно впереди эмоций.

-Эмоции задавлены, только я не уверена, что это природное, а не результат компенсирования. Есть внутренняя потребность ставить себе самой за что-нибудь пятёрки. Не просто жить и радоваться, принимая все происходящее непосредственно, а постоянно себя оценивать и хвалить либо ругать. Потребность в оценках природной быть не может, она социальная на 100%..

-Эй!, It may become destructive if you continuously push yourself. Ты уже многого достигла. Нельзя быть такой бескомпромиссной.

-Возможные последствия-то я понимаю. Я источники пытаюсь найти. Каким образом это на мне наросло, чтобы понять, как детям такой же атавизм не вырастить. Охренительно, если не выматериться. Ты же как-то живёшь без этогоценного приобретения? Как-то же ты мимо него проскользнул?

-I haven’t. It is just not that obvious. Try me more...»

-Я не говорю, что совсем без…

На волне этой крошечной победы, он ушёл спать.

Следующие две недели он был занят и не вспоминал о ней, а когда вспомнил послал «How are you?. Она ответила сразу

-Ты куда пропал?

-Sorry I was lost for a while, old age melancholy...»

-А меланхолически пропадать - это нечестно. У меня нет способа дотянуться до тебя, заявиться вечером с вином и разговором, поставить перед фактом, что я есть. Крошечное такое право хочу - раз в неделю гулять с тобой где-нибудь вечером в хорошей погоде. Как бы реализовать-то его?