Я задаюсь вопросом: а что бы сделал я, окажись мой отец в беде, как далеко зашёл бы, спасая его? Трудно сказать. Но с болью, размером с Техас, я тут же осознаю, что сделал бы что угодно, ради спасения мамы, если бы только она позволила. И это, безусловно, помогает мне понять неудержимость Джуно в достижении её цели. Но, не смотря на твёрдость и решительность, она — всего лишь девочка, одна против, по меньшей мере, двух влиятельных группировок, за одной из которых стоит мой отец со своей многомиллиардной корпорацией.

Вопреки собственной воле, я мыслями возвращаюсь к той ночи, когда поцеловал её в палатке. Я чувствую, как учащается пульс, вспоминая нежность её губ, удивленный взгляд и вес её тела на себе. Я перецеловал наверное больше десятка девчонок. Но такого поцелуя у меня еще не было.

Джуно другая. Она пробуждает во мне желание стать лучше. Я вспоминаю выражение её лица, когда я сказал, за что меня турнули из школы, и мне становится стыдно. Мне хочется стать человеком, достойным её уважения. Восхищения. Но для этого я должен измениться. Стать сильнее. Таким же сильным, как она.

В девять вечера я подъезжаю к знаку «Добро пожаловать в Лас-Вегас». Я останавливался всего один раз, и то, чтобы заправиться и купить продуктов. Воспользовавшись папиной карточкой Shell, я затарился Кока-Колой, конфетами Rolo, солёными крендельками и чипсами — только это и продавалось на заправке. И еще я попытался дозвониться отцу, но он не взял трубку. Я отгоняю дурные предчувствия. Тем более сделать все равно ничего не могу с такого расстояния, да еще и в вечернее время.

Я въезжаю на Милю чудес, двигаюсь мимо мигающих огней, пока не оказываюсь за городом. Глаза слипаются, и я понимаю, что дальше ехать не смогу. Я съезжаю на обочину и без задних ног заваливаюсь на переднее сидение, укрываюсь пиджаком и моментально погружаюсь в сон.

Джуно идет ко мне по заснеженной равнине, позади виднеются ледяные вершины гор. Она одета в меха, густые черные волосы достают до середины спины. В руках она держит маленькую приоткрытую коробочку из которой льется огонь. Золотистое сияние, словно жидкий солнечный свет. С каждым шагом он расплескивается ей под ноги, но не касается их. Сердце у меня в груди прыгает, как обезумевший сверчок. Джуно не кажется больше ни разгневанной, ни настороженной, ни ожесточенной. Она красивая и умиротворённая. Приближаясь, она улыбается, и протягивает коробочку мне.

Жидкий солнечный свет, пролившись, обжигает мне ногу и медленно поднимается вверх, распространяясь по телу. Боль становится невыносимой и я кричу, но пошевелиться не могу. Вот золото уже разливается по моей груди и охватывает шею. Я ртом хватаю воздух, но вдохнуть не могу — оно душит меня.

Умиротворение на лице Джуно сменяется сочувствием.

— Майлс, — произносит она, не шевеля губами, — ты и Йара — одно целое.

Я в огне. Пылающая золотая статуя. Пламя расходится во все стороны, превращая снег под ногами в лужицы, обдает жаром лицо Джуно, покрывая румянцем её нос и щёки. Но она приближается и касается моих губ своими. И от её поцелуя я разлетаюсь на миллион маленьких искр, взлетающих в морозный зимний воздух и рассеивающихся в ночном звездном небе.

Открыв глаза, я бросаю взгляд на приборную панель. Три часа. Я лежу, отходя ото сна, потрясённый и измождённый, затем, наконец, сажусь и пристёгиваюсь. Завожу машину и отправляюсь в Лос-Анжелес, проведя следующие четыре часа в раздумьях о Джуно.

ДЖУНО

А посадка-то куда страшнее взлета. Земля приближается так быстро, что, кажется, коснувшись ее, самолет неизбежно лишится днища. Однако, под действием некой тяговой силы, мы плавно приземляемся и, сбавляя ход, движемся по широкой посадочной полосе. Наконец, мы останавливаемся рядом с длинным черным автомобилем, с виду способным запросто вместить человек двадцать.

Лысый опять щелкает наручниками, и я торопливо перемещаюсь из кабины самолета с рециркулирующим воздухом под палящий зной взлетно-посадочной полосы и затем в прохладный салон автомобиля, наполненный запахом хвои. И хотя на протяжении полета я почти непрерывно строила планы побега, любопытство взяло верх. Как ни крути, отец Майлса знает о моей общине то, чего не знаю я. Ну, или думает, что знает. И я твердо намерена выяснить что именно.

Так что в этот раз я, не доставляя своему конвою лишних проблем, добровольно сажусь в машину. Затем почти целый час мы стоим на дороге в колонне других машин, время от времени немного продвигаясь вперед. И опять я вспоминаю, каким отчаянным голосом говорил Деннис о загрязнении окружающей среды.

Наконец мы добираемся в деловой район у побережья, являющий собой, как и в других городах, стеклянные джунгли. Мы останавливаемся у самого высокого из трёх зеркальных зданий. Лысый, сделав вид, что помогает мне выбраться из машины, железной хваткой впивается мне в плечо и ведет по раскаленному тротуару к входной двери.

Я видела такие небоскрёбы снаружи, но кроме Библиотеки Солт-Лейк-Сити, которая по сравнению с ними не такая и высокая, никогда не бывала внутри. В Сиэтле у меня даже желания такого не возникало. Громадные стеклянные плиты больше напоминают надгробия, чем место работы и жизни людей.

Пройдя по длинному лабиринту коридора, мы попадаем в небольшую зеркальную кабину лифта. Во время подъема на верхние этажи у меня сердце уходит в пятки, ведь мы движемся вверх со скоростью свободного падения.

На панели в стене мигают лампочки до тех пор, пока не загорается последняя кнопка под номером 73. Раздается звоночек и дверь открывается. У меня кружится голова, и хотя прямо перед нами, в ожидании заложив руки за спину, стоит мужчина, мне удаётся сфокусировать взгляд только на окне позади него. С такой высоты мир смотрится как ландшафтный макет, распростёршийся на сколько хватает глаз. Ноги подкашиваются, руки все ещё скованны за спиной и мне приходится собрать в кулак остатки воли, чтобы меня не вырвало.

— Что вы с ней сделали? — говорит мужчина, и сильные руки, подхватив меня, проводят через дверь в кабинет.

— Она пыталась бежать, — говорит Лысый, усаживая меня на белый кожаный диван, и отмыкает наручники. Тугой воротник подбегает к полке, уставленной бутылками, и наполняет стакан. Я подношу его к губам. Вода. Просто вода. Но до чего вкусная. Единственная частичка природы в этой комнате, не считая высокого древовидного растения у окна. «Боже милостивый, окно», вспоминаю я, и меня опять начинает мутить.

— Оставьте нас, — произносит мужчина, и Лысый с Тугим Воротником по-быстрому удаляются, мягко прикрывая за собой дверь, словно она сделана из сахарной ваты. Затем он придвигает стул поближе к дивану, и когда наши глаза встречаются, я вижу Майлса лет этак через тридцать: темно-зеленые глаза, орлиный нос, короткие, аккуратно зачесанные волосы, все еще густые, но уже тронутые сединой.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Зачем вы притащили меня сюда? — слова с хрипом вырываются из сжатого спазмом горла.

— Я притащил тебя сюда затем, что ты владеешь нужной мне информацией, — откровенно отвечает он. Всем своим видом он выражает учтивость. А я ведь совсем не таким его себе представляла — я ожидала увидеть тирана, который и пытками не побрезгует, чтобы узнать то, что хочет. Тем не менее, передо мной самый обыкновенный мужчина средних лет в деловом костюме.

Я обвожу взглядом комнату и к своему ужасу обнаруживаю, что здесь вообще нет стен, как таковых — нас окружают окна. Гранитный пол устлан затейливыми коврами. Изящная мебель придает помещению вид скорее жилой комнаты, нежели места работы.

— Я не могу… не могу находиться на такой высоте, — говорю я, хватаясь за живот.

— Давайте закроем жалюзи, — отвечает он, подойдя к столу, берёт маленькую черную коробочку и нажимает на несколько кнопок на ней. Окна начинают автоматически затемняться, в то время как свет в комнате становится ярче до тех пор, пока мы не оказываемся в закрытом помещении и я больше не вижу пугающий вид из окна.