По всему судя, оператора, проводившего последнюю съёмку Насти, жизнь с застреленными людьми вообще не сталкивала. Переносная камера в его руках дёргалась, а саунд-трек состоял из сдавленных звуков, без труда опознаваемых как сдерживаемые рвотные позывы.

«Сейчас сблюет», — подумал Стрельцов. Он и сам почувствовал противное шевеление в желудке и пищеводе — когда представил, как к парящему в капсуле непотребству добавятся полупереваренные остатки шоколадного батончика «Космо» (их ежедневно поедали в обязательном порядке все участники космического шоу — непременно под камерами, непременно с неземным блаженством на лицах).

Обошлось. Желудки справились — и у неведомого оператора, и у Стрельцова.

ГП видел запись явно не в первый раз — и держался спокойно. Относительно спокойно: ногти — длинные, наманикюренные — выстукивали по полировке стола бесконечную дробь, негромкую и неприятную.

Жоржик Измайлов спокойным не мог быть по определению — натура тонкая, ранимая, творческая… Ёрзал на стуле, кривил физиономию в страдальческих гримасах, демонстративно отворачивался от экрана — но вновь и вновь возвращался к нему взглядом. Хотя и для него съёмка наверняка не стала откровением.

Лось сидел прямо и неподвижно. Казался равнодушным, как истукан с острова Пасхи. Впрочем, он всегда таким казался: лицевые мышцы, выращенные из стволовых клеток кудесниками «Росбиосинтеза», прижились хорошо, но мимикой на эмоции своего владельца отчего-то не откликались…

Стрельцов вздохнул. И чистосердечно признался:

— Ничего не понимаю… НИ-ЧЕ-ГО.

Он действительно не понимал. Миллионы, если не миллиарды людей с замиранием сердца следили, как мелькали в нижних углах их экранов цифры — голосование получилось напряжённое, замыкающая тройка участников шла, как говорится, ноздря в ноздрю… А потом те же миллионы и миллиарды видели, как сработала аварийная отстыковка: взрыв пироножей отшвырнул капсулу с проигравшей Настей от шлюза «Немезиды». Пуповина кабеля натянулась и лопнула — оборвав прощальную фразу девушки: «Прощай, мама! Я…» — фразу, сотни раз прокрученную с тех пор в эфире… И крохотная скорлупка капсулы поплыла под трагически-надрывную музыку в бескрайность космоса — уменьшаясь, уменьшаясь, уменьшаясь…

Многочисленные поклонники Чистовой обливались слезами… Долго обливались, часа три. До тех пор, пока в идущем на Центральную Европу повторе не узрели маленькую техническую накладку: финальные кадры трагедии задержались в эфире на пару секунд дольше — и в самый последний миг в углу экрана мелькнул силуэт «шаттла», догонявшего капсулу.

Тут же возликовали фанатские сайты и форумы: «Жива Настена! ЖИВА!!!»

И остальные «погибшие», как уверяли фанаты друг друга, непременно появятся на вручении приза победителю — живые, здоровые, улыбающиеся…

Насчёт остальных Стрельцов не был уверен, но Насте Чистовой улыбаться в прямом эфире уже не придётся. «Росбиосинтез» выращивать из стволовых клеток запасные головы пока не научился…

— Вы, золотой мой, не совсем представляете специфику подобных шоу, — проворковал Генеральный, сопроводив реплику томным взглядом.

Стрельцов украдкой поморщился. Манеры ГП не то что намекали — во весь голос вопили об ориентации, весьма далёкой от традиционной. Однако самыми тщательными оперативными разработками не подтверждались и эти намёки, и эти вопли. И даже инсинуации жёлтой прессы не подтверждались. Чист был Генеральный Продюсер КРТ (Коммерческого Российского Телевидения), чист, аки праведник Лот посреди теле-Содома и шоу-Гоморры… Очевидно, всего лишь не хотел выглядеть белой вороной на голубятне.

— «Наши звёзды», серебряный вы мой, по техническим причинам идут в эфир с небольшой задержкой.

— Ну да, пресловутые двадцать секунд… — вспомнил Стрельцов.

— Какие двадцать секунд? — капризно встрял Жоржик. — Какие двадцать секунд? У нас на монтаже и режиссуре люди работают, не роботы! Два часа, и ни центом меньше! А я, между про…

ГП одарил лучшего своего шоумена коротким взглядом, отнюдь не томным. Жоржик смолк на полуслове, словно в режиссёрской кто-то дёрнул убирающий звук тумблер.

А затем Генеральный просветил Стрельцова и Лося, — регулярно именуя их по ходу рассказа всевозможными прилагательными, образованными от названий драгоценных и полудрагоценных минералов, металлов и сплавов.

«Попался бы ты мне в две тысячи двенадцатом, во время Большой Зачистки, — неприязненно думал Стрельцов, — показал бы я тебе «гиацинтового» и «александритового»… У нас в кабинетах тогда олигархи плакали, как дети…»

Но под Большую Зачистку ГП не угодил, пробившись в высшие сферы уже после финансовой амнистии. И бестрепетно разливался соловьём, разъясняя нюансы нелёгкой своей специфики.

Как выяснилось из слов Генерального, в четвёртом туре отсеяться предстояло картофельной леди Кате Хрустовой. Именно она должна была уплыть в глубины космоса, именно её оборванная фраза должна была воздействовать на слёзные железы… Но Катя осталась в игре. Потому что некто, неведомо как проскользнув невидимкой мимо телекамер, проник в шлюз, открыл люк в капсулу Насти — и поставил точку в карьере «королевы пенной чистоты». Свинцовую точку калибра девять миллиметров, как минимум, — Стрельцов намётанным взглядом именно так оценил входное пулевое отверстие. Да и пуля непростая, разрывная, а то и мини-фугас…

— Но почему Хрустова? У неё же были относительно неплохие рейтинги? — вновь удивился Стрельцов. Лось упорно молчал.

ГП и Жоржик обменялись взглядами, исполненными превосходства, — словно два шестиклассника, умудрённых знанием про это, услышали наивный вопрос первоклашки, верящего в аистов и капусту. Генеральный сделал разрешающий жест.

— Какие-такие рейтинги?! — глумливо спросил Жоржик. — Что вы знаете о рейтингах? Вы можете лишь знать, за кого отправили свою СМС-ку. Ну разве ещё, за кого голосовал пяток ваших друзей и знакомых! И всё! Какой дебил вам наплёл, что вопросы жизни и смерти решаются придурочным голосованием?

ГП слушал с улыбкой. И, будто невзначай, будто машинально, поглаживал два лежавших на столе листка бумаги — полчаса назад скреплённых подписями Лося и Стрельцова. В случае разглашения в любом виде информации, озвученной сейчас Жоржиком, оба следователя могли лишиться всех сбережений, квартир, прочего движимого и недвижимого имущества. После чего могли поступить в вотчину Генерального простыми охранниками — вкалывать без зарплаты, за спецодежду и трёхразовое питание, вкалывать до преклонных лет, — и всё равно остались бы должны КРТ астрономическую сумму.

«Жизни и смерти…» — отметил про себя Стрельцов. Значит, всё всерьёз. Значит, никаких чудесных спасений. Мчащийся на помощь «шаттл» — банальная компьютерная графика для успокоения слишком плаксивых. Пропади он пропадом, чёртов Совет Европы, выдвинувший шесть лет назад сто сорок седьмое, последнее условие вхождения России в Шенгенскую зону: принятие Госдумой «Закона об эвтаназии и добровольном суициде». Приняли, никуда не делись… И всё. Никак эту скользкую парочку и прочих их подельников теперь не прихватишь. Лежат у них наверняка в сейфе полтора десятка заявлений от участников космического шоу, подписанных-заверенных, не подкопаешься: согласны, дескать, добровольно уйти из жизни…

Он снова взглянул на экран, где в стоп-кадре застыло искажённое лицо Насти. Это — суицид? Это — эвтаназия?

Лось наконец нарушил своё молчание.

— Зачем вы обратились в ФСР? Ведь Чистова никак не должна была победить — настоящие у неё рейтинги, или фальсифицированные. Слишком отставала от лидеров. На тур раньше, на тур позже, — какая разница?

— За каждый не пройденный ею тур, яхонтовый вы мой, представляемые Настей компании уже выложили громадные деньги, — проворковал Генеральный. Но затем интонация его изменилась, заговорил жёстко и твёрдо: — Вы даже вообразить не в состоянии, насколько громадные. Придётся их возвращать — вместе с неустойками. Но главное не это. Кто-то протащил на борт «Немезиды» пистолет и играет теперь не по правилам. Участники шоу в панике, добиться от них нужного поведения перед камерами всё труднее. Но и это не главное… Восемь часов назад произошла нештатная ситуация. На несколько минут отключилось электропитание — погас свет, обесточились камеры. Лишь кое-где горели крохотные аварийные лампочки… И немедленно последовало новое покушение. На сей раз стреляли в победителя. В того, кто должен был вернуться.