Когда хозяйка гостиницы умерла, подавившись оливкой, Ника продали. В четыре года он служил хозяину, который каждый день привязывал на его поясе веревку и отправлял его в трубы канализации, как самого маленького и младшего, с указанием забирать все лундри и ценности, которые смыло туда. Когда тот хозяин упал в канал и утонул, сжимая бутылку сливового вена, которую не смогли вытащить из его пальцев после смерти, бумаги Ника продали бандиту, который учил собак биться друг с другом. Одна из его собак разорвала его господину горло через три месяца после этого.

В возрасте десяти лет Ник повидал много хозяев. К шестнадцати годам он успел поработать в конюшнях, месяцами резать рыбу, научился вытаскивать полудрагоценные камни из украшений и заменять их менее ценными имитациями из стекла. Он собирал мусор из домов Тридцати, чистил клетки маленького путешествующего зверинца, который провел лето в городах Северных долин. Он превращал свинину в фарш, ухаживал за копытами мулов, собирал ленты из урн, чтобы их обработать, выгладить и продать снова не подозревающим.

Две вещи были постоянными в жизни Ника. Первое — рано или поздно, но обычно рано, его новый господин или госпожа умрут жестоким образом. Они не умирали во сне или от старости, как и от тихой болезни, которые никто не замечал до последнего. Нет, хозяева Ника погибали ужасным образом. Яд, удавка, удар ножом, некоторые тонули в миске с куриным супом… после таких смертей ничто не казалось глупостью.

Когда Нику исполнилось шестнадцать, он понял причину этих странных событий. Это произошло вскоре после того, как король Алессандро вернулся на трон после попытки переворота принцем Берто. Чтобы отпраздновать победу Рисы Диветри (или, как ее все звали, Рисы Волшебницы) над принцем Берто, мелкие ярмарки открылись по городу и работали днями. Ника отвели на такую лишь раз, когда фестиваль устроили возле храма. Хотя площадь храма обычно была широкой и занятой торговцами, продающими белых голубей и гирлянды лунных цветов в святые праздники, три недели после расправы над принцем Берто тут проходила самая большая ярмарка из всех, что видели в Кассафорте.

Ник шел за господином, известным как Дрейк, смотрел, как четверо дикарей с Лазурных островов со шрамами на лицах и почти без одежды вырезают острые копья и флейты из пустого бамбука. Он пялился на богатые ковры с дальнего востока. Его нос подрагивал от запахов со стороны печей, где готовили всякую еду: мясные пироги, рыбу на шпажках, картофель в соли и даже мелкие пирожные с фруктами. Видимо, он облизывался, или его желудок заурчал, потому что, когда они проходили мимо доброй пухлой женщины, продающей жареные орешки, Дрейк отвесил Нику подзатыльник.

— Смотри вперед, болван, — прорычал его хозяин.

— Да, синьор, — Ник привык за годы со схожими хозяевами, как вести себя таким, как он. Его хозяева любили, когда он горбился, чтобы скрыть свой рост, прикрывал беретом короткие черные волосы. Он смотрел на миг пустыми зелеными глазами, редко говорил, если только к нему не обращались. Он был тенью, никем.

— Господа, — Дрейк склонил голову в сторону двух членов Тридцати из дома ди Ангели. Они сняли красные береты для него, но лирипип Дрейка остался нетронутым. — Леди, — сказал он их богато наряженным женам, их ладони взлетели к лентам на корсетах. Ник видел, что и другие до этого обращали внимание на его господина, но не так. Хорошие украденные товары требовались людям сильнее, чем Ник представлял.

Один из ди Ангели набрался храбрости и шагнул вперед.

— Синьор Дрейк, простите за вмешательство, — Ник всегда думал, что члены Семи и Тридцати ни перед кем не заискивали, но ди Ангели так вел себя с Дрейком. — Мне хотелось узнать….?

Дрейк кивнул Нику. Это был сигнал, чтобы Ник шагнул вперед и указал ди Ангели подойти. Мужчина благодарно приблизился, и Ник вытянул руки, чтобы никто не мешал им двоим поговорить.

— Говори, — сказал Дрейк.

— Мне просто было интересно… — голос синьора ди Ангели казался выше, чем у юноши, был нервным. — Говорят, — тихо сказал он, — что картина Креспины Портелло, нарисованная Парминой Буночио, была обнаружена среди развалин Казы Портелло и попала в ваши уважаемые руки… — к концу речи его голос стал шепотом.

— Мне повезло получить хорошую репродукцию картины Пармины Буночио, — сообщил Дрейк, щурясь. — Пропорции и качество почти как у оригинала, целая и в хорошем состоянии, кроме… — Дрейк сделал паузу, шмыгнул носом и закончил, — небольшого количества пыли.

— Репродукция. Ах, да. Конечно. Меня эта репродукция и интересует, — синьор ди Ангели виновато поклонился. Ник знал, что картину забрали из развалин Казы Портелло три дня назад посреди ночи. Он доставил украденный груз к гондоле Дрейка от места, где разведчики Дрейка выкопали ее из-под кусков крыш и мостов.

Дрейк едва замечал мужчину.

— Вы заинтересованы?

— Да. Очень заинтересован. Креспина Портелло была предком моего дома.

Мужчине не стоило раскрывать такое. Его желание получить украденную картину было таким заметным, что Дрейк теперь мог выжать из него еще несколько сотен лундри.

— Вы мне нравитесь, — сказал Дрейк, но в голосе никакой симпатии не было. — Вы кажетесь мужчиной, который знает, что для него выгодно. Приходите поговорить в часы приема. Уверен, мы сможем… договориться. Если других желающих не будет.

— Ах, да. Других желающих. Конечно. Если можно…

Дрейк поднял руку. Ник низко поклонился и указал синьору ди Ангели отойти. Ди Ангели и леди поклонились и сделали реверансы, и они отправились в путь. Ник шагал в паре шагов позади, заметил, как толпа расступалась для Дрейка. Даже торговцы за прилавками кланялись, снимали шляпы, когда он проходил, переставали болтать, пока не оказывались за ним. А как Дрейк отвечал на их вежливость? Он игнорировал их, как и Ника, смотрел на все, но ничто не признавал.

Они шли по ярмарке, мимо лотков и участков, где выступали танцоры и жонглеры, мимо ораторов, рассказывающих о злобе и жадности, и скамеек, где люди умывались водой с запахом сирени, чтобы войти в храм очищенными. Может, ощущая равнодушие Дрейка, никто не говорил с ними.

Они добрались до части фестиваля, которая была не такой роскошной. Северный край ярмарки, возле Моста храма, где толпа была меньше, а развлечения — не такие яркие. Женщина вышла и встала на пути у Дрейка.

— Будущее за лундри, синьор, — сказала она. Женщина выглядела старше своего возраста. Ее лицо было в морщинах и следах оспы, губы были тонкими, в темных кудрявых волосах виднелась седина. Черно-белый пес ковылял за ней. Ник не сразу понял, что у бедной гончей не было задней лапы. Дрейк только остановился и приподнял бровь. Этого хватило, чтобы женщина снизила цену до десяти процентов от того, что просила изначально. — Тогда десять луни, — сказала она, длинные серьги-кольца покачивались. — Скидка для такого джентльмена, как вы, — ее акцент был не местным. Может, она была одной из цингар, которые бродили по континенту небольшими группами, или шарлатанкой, решившей сыграть эту роль.

— Женщина, я сам создаю свое будущее, — опасным тоном сказал Дрейк. Ник хотел предупредить ее, что злить его не надо, но не мог.

— Я вижу богатства, синьор, — ее пальцы теребили ее волосы, плясали между ними, пока не добрались до его груди. Гладя Дрейка, как кота, она проурчала. — Не хотите услышать о будущем такого великого мужчины?

— Нет, — Дрейк ненавидел, когда его трогали. Когда женщина коснулась его, он отпрянул. Его правая ладонь стала кулаком и поднялась в воздух, готовая ударить женщину. Она не видела этого, но собака заметила. Гончая оглушительно завыла.

Но это нельзя было сравнить с визгом, который издала женщина. Она не выла из-за поднятой руки Дрейка, замершей в воздухе. Она указала на Ника дрожащим пальцем.

— Мальчик! — закричала она.

Ник оглянулся. Но нет, поблизости только он был мальчиком. Цингара точно не могла говорить о нем. Он был лишь слугой Дрейка, самым низшим из его слуг. Его не должны были замечать. Никто на ярмарке не обращал на него внимания, пока он шел за Дрейком сквозь толпу. Недовольство Дрейка приводило к побоям кулаками, хлыстом, а то и хуже — никто не знал, что могло ждать дома.

— Мальчик? — спросил Дрейк, оглянулся на Ника, словно впервые увидел.

Радуясь, что она заинтересовала Дрейка, женщина стала лепетать:

— Он окружен тьмой, синьор. Он проклят! — Дрейк смотрел на слугу, Ник старался быть тихим и незаметным. — От него добра не будет, как и его хозяевам!

— Вот как, — Дрейк сосредоточился на Нике. Хоть его правый кулак оставался в воздухе над плечом, левая ладонь потянулась к мешочку с монетами на боку. Он вытащил монету в десять луни и поднял, дразня. — Расскажи еще.

Женщина не сводила с него взгляда.

— Он проклят и будет оставаться таким, пока не встретит того, кто проклят сильнее него, — ее пальцы шевелились. — Проклятие в его крови. Остерегайся, добрый синьор. Остерегайся его!

Слова женщины были бредом, но Ник почти поверил. Проклятие объясняло его несчастную жизнь, как и ранние смерти его предыдущих хозяев. Он опустил голову, но бросил взгляд на Дрейка, чтобы понять его реакцию. Он увидел, что глаза мужчины потемнели, и тут же пожалел, что смотрел.

— Интересно, — Дрейк устал слушать цингару, бросил в грязь монету. Женщина тут же бросилась искать ее, пока ее собака лаяла и подошла помощь. Дрейк склонил голову. — Как тебя зовут, еще раз? — Ник облизнул губы и кашлянул. — И твоя фамилия?

— Этого нет, сэр, — это было так. Никто не знал, кем была женщина, родившая его.

— И ты навредил бы мне, своему господину, Никколо?

— Никогда, сэр.

— Рад слышать, — Дрейк замер. Он слабо улыбнулся. Ник понимал, что любая улыбка Дрейка была в двадцать раз опаснее хмурого взгляда. — Но я сделаю так, чтобы это не произошло.