Прошло немного времени, и началась высадка пассажиров. Сначала разрешили выходить пассажирам первого и второго классов, на которых правила о карантине не распространялись. Пассажиров третьего класса выпустили лишь после того, как пароход подплыл к острову, где находился карантин.

Характерна процедура проверки прибывающих в Нью-Йорк. Как только пароход причаливает, пассажиров приглашают в кают-компанию. Здесь американский чиновник задает каждому из них следующие вопросы: есть ли паспорт, откуда и зачем приехал, как и на какие средства собирается жить в Америке? Затем предлагает показать 20 долларов — тот минимум денег, которым должен обладать каждый прибывший.

Заранее зная этот порядок, я быстро отделался и вышел на дебаркадер пристани. Здесь ко мне сразу же подбежали два человека, одинаково плохо говорившие на всех языках, и стали предлагать помощь в устройстве с комнатой, обедами, покупкой билетов для дальнейшего следования.

Не предвидя ничего лучшего, я решил воспользоваться услугами одного из них. Тот сейчас же повез меня в дешевый отель, где внизу была пивная, а наверху несколько комнат, где сдавались кровати. Заняв одну из них и уплатив за это доллар, я спустился вниз и снова подвергся атаке сопровождавшего, который, узнав, что я еду в Мулен, где находился завод «Дир-Компани», настаивал на покупке у него билета. Оказывается, в Америке железнодорожные билеты продаются даже в пивных, что меня очень поразило».

Несколько дней он бродил по городу. А когда осталось денег на билет до Мулена и два доллара, на завтрак и обед, искатель американского счастья выехал из Нью-Йорка.

В Мулен, небольшой городок в глубине континента, в штате Иллинойс, он приехал ночью, а утром уже работал на заводе «Дир-Компани».

Оформление заняло пустячное время. Табельщик вручил № 603 и направил в цех сборки культиваторов. Здесь производилась немудреная сельскохозяйственная техника — культиваторы, плуги, бороны. В этом деле завод был самым большим в мире.

Работа была несложной, но тяжелой. Смена длилась десять часов. Если рабочий не выполнял заданную норму, его увольняли, перевыполнял — получал незначительную премию. Все было ясно и просто. И очень нелегко.

Так началась американская одиссея русского металлурга Бардина.

А собственно, металлургии пока он и не видел. Через некоторое время, чтобы хоть как-то поближе быть к «огненному производству», он попросил перевести его в кузницу — на ковку деталей сельскохозяйственных машин. В кузнице появился новый помощник. Работать стало еще труднее, правда, заработок повысился.

Прошло несколько месяцев. Помощник кузнеца, русский инженер Бардин, понемногу осваивался с американской жизнью; учил язык, завелись друзья из среды русских эмигрантов. Но господин американский Бизнес не церемонился с людьми, приехавшими сюда на поиски удачи. Уже через несколько месяцев помощнику кузнеца на заводе «Дир-Компани» предложили взять расчет. Почему? Да просто менялись производственные планы, и компаний не было никакого дела до людей, рабочая сила которых больше не требовалась.

Устроиться снова помог Розен. Он дал Бардину рекомендательное письмо на завод, производивший тракторы. Там его могли взять слесарем на сборку машин.

Это небольшое предприятие в штате Айова выпускало за день три-четыре трактора. Они были совершенно непохожи на современные. Двигатель работал на керосине. Вместо радиатора — довольно примитивное устройство, нечто вроде передвижной градирни. Пуск трактора требовал немало усилий. Однако по тому времени тракторы завода «Гард-Пар» считались очень хорошими.

Но мысли о чем-то более близком и интересном для металлурга тревожили все больше. «Чему же я научусь в Америке как инженер?! Скорее забуду и то, что знаю».

Летом 1911 года Иван Павлович расстался с тракторами и выехал в Чикаго. Теплилась надежда устроиться наконец на металлургическом заводе. Но прежде всего надо было найти пристанище. И главное — самое дешевое. Заработанные деньги были совсем невелики. «После долгих поисков мне удалось снять угол у одного галицийского еврея. Это был грязный чулан, где, кроме меня, нашли себе приют полчища голодных и злых клопов. Но этот чулан принадлежал мне. Я жил в нем один и мог, растянувшись на топчане во весь свой длинный рост, часами лежать на спине и, закинув руки за голову, размышлять о незавидной участи бедняков на этой прекрасной земле…»

Потянулись дни бесплодных поисков работы. Поначалу Иван Павлович не терял надежды получить должность инженера по своей специальности. Друг и учитель В. П. Ижевский прислал ему документ, в котором говорилось, что Бардин, русский инженер, приехал знакомиться с американской техникой. Может быть, это поможет? Но надежда таяла с каждым днем. Всюду Иван Павлович встречал грубый отказ. Слова «просьба оказать содействие инженеру Бардину» не стоили здесь ничего.

Оставалось одно: забыть о том, что ты инженер, и искать любую работу. Нет, не любую. Пусть не инженером, а рабочим, но на металлургический завод!

И мысли Бардина устремляются к только что выстроенному металлургическому гиганту — заводу «Гэри», близ Чикаго.

Но не так-то просто попасть туда. Безработных более чем достаточно. Причем таких, с которыми можно не церемониться — русских и поляков, итальянцев и болгар, китайцев и негров. Эти люди согласны на любые условия.

Два раза в неделю у ворот завода вербовщики отбирали тех, кто выглядел здоровее других. Рабочих покупали, как скот, только что не осматривали зубы. «Проходи! Негоден», — то и дело кричал вербовщик подходящим безработным. Иным помогала взятка в несколько долларов: «Годен! Иди туда». «Туда» означало еще один осмотр, врачебный. Но и тут успех решали скорее долларовые бумажки, чем здоровье рабочего.

Наконец «счастье» улыбнулось и Бардину — его приняли рабочим в прокатный цех. Наконец-то он попал в свою стихию! Тут было что посмотреть человеку, посвятившему свою жизнь огненной профессии.

Но при всем том русский инженер был здесь простым рабочим. Работать приходилась по десять-двенадцать часов в день, и с таким напряжением, что вечером человек чувствовал себя совершенно обессиленным. Капиталистический Молох был безжалостен!

А скоро стало еще хуже. Рабочий Бардин получил повышение. Его перевели на сборку и наладку валков по прокатке рельсов. Новая работа оказалась еще более изнурительной и опасной. А платить стали больше на двадцать центов в час.

Уже через две недели появились признаки сильнейшего расстройства сердечной деятельности. Ежедневно на работе бывали мгновения, когда Иван Павлович чувствовал, что теряет последние силы. Волей-неволей пришлось обратиться к врачу. А врач в Америке стоит человеку многих денег.

Бардин пошел к одному из русских. Позднее он записал в дневник не лишенные интереса наблюдения о русских в Америке:

«Надо сказать, что в Америке русские делятся на две категории. Одни — это люди, не забывающие свой родной язык. Люди другой категории, а их большинство, стараются показать, что они уже настолько освоились в Америке и изучили английский язык, что забыли русский. К таким принадлежал врач, у которого я начал лечиться. Он прожил в Америке всего два-три года, но старался показать, что совершенно забыл русский язык. Я ходил к нему неохотно. Неприятно было говорить с ним».

Однажды доктор сказал, что на такой работе Бардин долго не протянет.

Что делать? Решила попытать счастья: попроситься о переводе на более легкую работу в цехе. Ответ начальника цеха был жестоким: «Усталые, больные люди нам не нужны».

В тот же день русского инженера и американского рабочего уволили с завода.

Опустошенным и морально и физически уходил с завода Иван Павлович Бардин. Итак, вот конечный итог пребывания в «земле обетованной»: как инженер он здесь не нужен, как рабочий — оказался слабым и выброшен за ворота. Нет, не здесь, на далекой от родины жестокой земле, совершенствовать ему свое призвание, надо, необходимо искать эту работу у себя, в России!