— Хорошо. Я занимаюсь новостями о снайпере, — с важным видом сказал мне Билли.

На улице пролаяла собака. Я прикусила внутреннюю сторону щеки.

В прошлом месяце, в марте, кто-то убил двух солдат ФБР, а затем исчез, не оставив ни одной улики. Две недели назад снайпер объявился в Нэшвилле, жертвой стал солдат возле распределительного склада Horizons. Уоллис пытался определить личность убийцы, чтобы мы могли защитить его, но мне не нравилась идея привести столь заметного преступника в гостиницу "Веланд". Не тогда, когда МН устраивала облавы.

— Обнаружилось что-то новое? — спросила я.

— Ничего. — Уоллис смотрел мимо меня в окно, которое располагалось за коробками с формой. — Местные новости сообщают, что ФБР почти разобралось с этим делом, но они утверждают это уже несколько недель. — По тем радиопереговорам, что мы перехватывали, было понятно, что военные гонялись за собственным хвостом.

— Насчет твоей подруги тоже ничего нового. Я проверял утром, — добавил Билли, щеки которого вспыхнули. Он помогал нам с Шоном искать в информационной системе реабилитационные центры Чикаго, где могла оказаться Ребекка, но наши поиски до сих пор не увенчались успехом. Даже Чейз, который обучался в Чикаго в свою бытность солдатом, не мог припомнить такого учреждения. Я уже начинала серьезно сомневаться, что сведения, которые я раздобыла в изоляторе Ноксвилла, были надежными.

— Иди, — поторопил мальчика Уоллис. — И ты нашел ремень как раз вовремя.

Ворча что-то, Билли повернулся, чтобы уйти, но перед этим он резко крутанулся и шутливо ударил Уоллиса по лицу. Секунду спустя он уже мчался по коридору, хихикая.

У меня отвисла челюсть.

— Малый — придурок, — с любовью сказал Уоллис, потирая свою щетинистую челюсть. Сомневаюсь, что он ответил бы так же Хьюстону, Линкольну или еще кому-либо.

Джипси запрыгнула на коробку с формой под окном, свернулась клубочком и стала рассматривать нас своими желтыми глазами. В этой тишине я осознала, что мы с Уоллисом давно не оставались наедине.

— Я... я думаю, у нас кончаются патроны, — сказала я. — То, что есть, я сложила в те коробки...

— Пойдем поговорим, Миллер.

Не сказав больше ни слова, Уоллис повернулся, и мне осталось только идти следом за ним к двери на лестницу. В какое-то мгновение я подумала, что он меня проверяет: ведет наружу, чтобы посмотреть, действительно ли я пойду, но нет. Он вышел на лестничную площадку и стал подниматься наверх, стуча ботинками по металлическим ступеням.

Меня мучило беспокойство. Я пыталась угадать причину этой встречи. Я больше ничего не знала о снайпере, и я не была единственной, кто озвучил свои сомнения насчет новичка: Риггинс тоже высказался. У меня никак не могло быть неприятностей из-за этого.

Мои мысли вернулись к базе МН. Я понятия не имела, как туда проникнуть: у нас просто было недостаточно людей, чтобы захватить входы, и даже если мы переоденем бойцов в форму, они не смогут воспользоваться выходом около крематория, через который сбежали мы с Чейзом. Уоллис это знал. Мы с ним обсуждали эту тему до посинения, пока разговор не зашел в тупик, оставив недовольными нас обоих.

Об этом он хотел поговорить со мной сейчас — о незначительности моего вклада? О неспособности спасти других, кто был в изоляторе? Я знала, что подвела их всех. Уоллиса, сопротивление, заключенных, которых я бросила в беде. Они являлись мне в кошмарах; возможно, я этого заслуживала. Я спасала себя и Чейза, зная, что люди в соседних камерах умрут.

Я попыталась сглотнуть, но в горле встал комок.

Уоллис толкнул тяжелую металлическую дверь десятого этажа и темное помещение залил свет. День был не самым ясным, но мы всегда завешивали окна на четвертом этаже, поэтому сейчас моим глазам понадобилось несколько мгновений, чтобы привыкнуть. После этого я осмотрела знакомый зацементированный дворик, пустой, если не считать арочный вход на лестницу, скамейку возле него и охранника сопротивления, наблюдающего за ведущими на запад улицами.

Воздух не был свежим, но и не таким застоявшимся, как внутри. Вдыхая его, я почувствовала, как стала мыслить яснее. Мне показалось, будто меня выставили всем на показ. С Уоллисом мне было здесь не так спокойно, как одной.

Он подошел к краю крыши и остановился возле выступа лифтовой шахты из красного кирпича, которая напоминала башенку древнего замка. Я последовала за Уоллисом к теням, бросив взгляд на примыкающую к мотелю "Веланд" высотку, сейчас пустующую. Хоть здания не соприкасались, они стояли очень близко. Я подумала, мог ли Чейз видеть меня через одно из этих высоких, темных окон.

— Погляди туда, на автостраду, — сказал Уоллис, указывая за соседнее здание бывшего колледжа сквозь трущобы на скоростное шоссе, что проходило вдоль реки. По нему ехало несколько отдельных машин, но в стоящей дымке было тяжело сказать, являлись ли они патрульными автомобилями.

— В тех машинах люди, которые могут отправиться туда, куда только пожелают. Они не умирают от голода и не замерзают, как народ на Площади. У мужчин все еще есть работа. Их дочери ходят в школу. — Он наклонился, опершись локтями о парапет, и посмотрел на меня.

Я почувствовала, как что-то в моей груди задрожало, потрясенное ударом всех тех вещей, про которые я хотела на время забыть. Дом. Бет и ее ярко-рыжие волосы. Я бы заканчивала в этом году школу, в июне у меня был бы выпускной.

— Иногда я выхожу сюда и наблюдаю за ними. Не уверен, но, наверное, я выхожу сюда для того, чтобы пожалеть самого себя. — Он вздохнул. — Раньше я не знал, как мне повезло, когда у меня все это было. Не ценил, что могу просто пройти по улице, не боясь, что меня сдадут военным.

— Ага. — Я не отрывала глаз от машин.

— И знаешь, что я всегда понимаю? — спросил он.

Я покачала головой.

— Их я жалею еще больше.

Воздух рассек звук сирены, и мое внимание обратилось на молочно-белую крепость, пригнувшуюся за своими высокими стенами в двадцати милях к востоку. База ФБР.

— Что вы имеете в виду? — спросила я.

— Мой дом никого не впечатлит, но в нем моя семья в безопасности. У меня есть еда и крыша над головой. — Он вытянул руки перед собой, будто держал в них что-то дорогое. — Но, что более важно, я свободен, Миллер. Все те несчастные люди, которые следуют правилам, загнанны в тюрьму из страха.

— Вы не свободны, — с досадой сказала я. — Вы в ловушке, как и все остальные. Мне это не нравится, но это правда. Вы можете быть действительно в безопасности, только если подчиняетесь.

Но слова внезапно показались мне пустыми. Сколько часов мы с мамой провели над обращениями за продовольственными талонами, прошениями получить кредит? Как часто мы лезли из кожи вон, потому что на каждом рабочем месте в городе маме отказывали из-за ее запятнанной биографии? И разве нам это помогло? Ее все равно забрали и убили.

— В безопасности, — повторил Уоллис. — То же самое сказал Скарборо, когда стал президентом. — Почувствовав мое беспокойство, он улыбнулся. — Не волнуйся, больше половины страны ему поверило. Так люди ведут себя после войны.

Далекое воспоминание встало перед моими глазами. Мама ворчала что-то, пока человек на экране телевизора обещал безопасность через единство. Свободу через подчинение. Традиционные семейные ценности и стройная вера должны были вернуть стране процветание.

Я потерла ладонями лоб, чувствуя себя так, как я чувствовала себя очень часто за последний месяц: переполненной чем-то, пустой настолько, что я не могла подобрать этому название. Какая бы малая часть меня не верила, что я все еще принадлежала миру, в котором выросла, миру с Бет, школой и домом, теперь эта часть ушла. Я никогда не смогу вернуться.

— Что мне теперь делать? — слабо спросила я, крутя на пальце золотое обручальное кольцо, которое для меня украл Чейз. Мне не нужно было носить его постоянно, ведь я никогда не покидала штаба, но я все равно его не снимала.

Уоллис вздохнул.