Его глаза остановились на моей ключице, и я осознала, что надетая на меня мужская рубашка сползла с плеча. Я медленно поправила ее, а Чейз моргнул и отвел взгляд.

— Возможно, ни в чем, просто... — Он пожал плечами. — На базе в Чикаго я знал одного медика. Он был уже не молодой, приближался к пенсионному возрасту. Если меня серьезно избивали, то посылали к нему. Он всегда показывал мне три пальца и говорил: "Сколько пальцев ты видишь?" Однажды я сказал ему, что бесполезно всегда показывать одно и то же число, а он ответил: "Три — единственное число, которое тебе нужно помнить, сержант". Я думал, он еще безумнее меня.

Чейз только один раз рассказывал мне о том, как офицеры на базе заставляли его драться, и даже тогда он описал эту историю с другой точки зрения. Я знала, что время, проведенное в ФБР, было чем-то, что он хотел забыть, особенно давление, которому он подвергся на базе в Чикаго, поэтому я никогда не расспрашивала. Я думала, что если он захочет рассказать мне, то расскажет.

Но теперь мое любопытство было возбуждено. Может такое быть, чтобы сопротивление проникло в ряды ФБР? Если да, то у нас был бы доступ к планам ФБР, его стратегиям, продовольственным поставкам... Это было большее, чем то, на что я смела надеяться.

— Что случилось с тем медиком? — спросила я.

— Я не знаю. Драки прекратили, после того как я... — Он повел плечами, будто у него внезапно сжалась грудная клетка. — После того как я согласился перестать писать тебе. Тогда мне больше не нужен был медик.

Он бегло посмотрел на меня, и на мгновение наши взгляды встретились. От этого я вспомнила вещи, о которых не хотела вспоминать. Написанные мной письма, на которые так и не пришло ответа. Давление, которому Чейз подвергся из-за дружбы с девчонкой, да еще и с той, чья мать не соответствовала устоям. И арест, который его все равно заставили совершить.

Убийство мамы, которое ему пришлось наблюдать.

Я поверила ему в том, что он не мог спасти ее. Но, хотя это и было бесполезным, иногда я задавалась вопросом, действительно ли он сделал все, что мог, — все, что сделала бы я. Разумеется, подобные мысли ни к чему меня не приводили и лишь усложняли наши отношения. Чейз одновременно был и причиной моей боли, и лекарством.

— Так как ты? — Он прочистил горло. — На самом деле, — добавил он.

Я почувствовала, как при его словах моя кожа натянулась, будто моя ярость и страх пытались вырваться наружу. Они давили на мои легкие, так что мне было сложно дышать. И, должно быть, Чейз тоже это почувствовал, потому что он оттолкнулся от стены и стал сверлить взглядом дырку у себя под ногами.

— Хочу есть, — сказала я. — Как ты думаешь, что у нас будет сегодня вечером?

Один удар сердца. Затем еще один.

— Пицца, — ответил он наконец, и я с облегчением выдохнула, потому что он согласился сменить тему. — Может быть, спагетти. И мороженое на десерт. — Уголок его рта приподнялся.

— Звучит заманчиво, — сказала я. Скорее всего, нам подадут тушенку с бобами, но иногда легче было притвориться.

* * *

— Кто хочет мороженого с фруктами?

Я спрятала голову под подушку. Она в самом деле хотела притвориться, будто у нас было мороженое, когда мы даже не могли позволить себе холодильную камеру?

— Ну и ладно. Наверное, мне придется все съесть самой.

Я застонала. Рядом со мной, нетронутым, лежал пустой лист бумаги. Сколько писем я написала Чейзу за последние шесть месяцев? Двадцать? Тридцать? И ни одного ответа. Даже о том, что он прибыл в Чикаго и приступил к обучению. Даже о том, что скучает по мне.

Он обещал, что будет писать, и я поверила ему.

Зря.

Пока могла, я игнорировала ворчание в животе, но я знала, что в конечном итоге не смогу избежать представления. Я заставила себя подняться с кровати и потащилась на кухню.

Она сидела за столом, аккуратно сложив руки у миски, полной картофельного пюре мгновенного приготовления, порошок для которого хранился в синей коробке. Одна ложка лежала прямо перед ней, другая — у моего места. Она соорудила из коричневого бумажного пакета что-то вроде пиратской треуголки и царственно водрузила ее себе на голову

— Ты, наверное, меня разыгрываешь, — сказала я.

— О, тебе захотелось мороженого? Даже не знаю, хватит ли тебе, — проворковала она.

Только чтобы развлечь ее, я села. Но не могла посмотреть ей в глаза. Шляпа была слишком нелепой.

Она подняла ложку, набрала в нее солидную порцию пюре и поднесла его ко рту, издавая все самые удовлетворенные звуки.

Я улыбнулась.

Мгновение спустя я взяла ложку. Съела немного.

— Только скажи мне, что когда-то ты ела мороженое вкуснее, — сказала она.

— Когда-то я ела мороженое вкуснее, — сказала я, глотая и пытаясь не захихикать.

На ее лице появилось непонимающее выражение. Затем она метнула в меня через стол полную ложку пюре, которое заляпало мою рубашку.

* * *

— Эй, очнись.

Когда Шон щелкнул пальцами перед моим лицом, я резко выпрямилась. В моей груди все еще ныло от воспоминания. Если бы я знала, что через три месяца мама умрет, я бы никогда не стала спорить с ней из-за чего-то настолько глупого и не кричала бы на нее, когда ей выписывали штрафы. Я бы собрала наши вещи, и мы бы бежали и сейчас были бы в убежище — вместе.

Я попыталась задержать в голове звук ее смеха, но он слился с чужими голосами, раздающимися из коридора. Яснее всех звучало сопрано Кары. Возможно, они снова играли в покер на какую-то вещь, которую кто-то из них принес из города. Наверное, это были конфеты или сигареты. Я скорчилась. Шума, который они производили, хватило бы, чтобы пригласить сюда всю военную базу.

Билли отстранился от компьютера, с отсутствующим выражением лица отбросил волосы назад. Я задремала, пока мы пронизывали систему в поисках информации насчет женских реабилитационных центров Чикаго. В то время как Билли взламывал сервера, а Шон просматривал списки, мне заняться было нечем.

— Иди-ка спать, — сказал мне Шон, прищурившись на экран.

— Я в порядке, — ответила я, зевая. — К тому же, ты мне больше не начальник.

Он бросил на меня едкий взгляд через плечо.

— А я когда-то был тебе начальником? — Увидев мою улыбку, он продолжил: — Я так и думал. Иди давай, я от тебя устаю.

Я сделала, как он сказал, но только потому, что ничем не могла помочь поискам. Я взяла свечу; от ее колеблющегося желтого света стены казались еще более ветхими. Подойдя к своей комнате, я помедлила, прислушиваясь через дверь к дыханию Чейза. Шум из холла, казалось, усилился. Вернулись ребята, которые уходили перед началом комендантского часа. Хьюстон и Линкольн спорили о привлекательной девушке, виденной ими на Площади. Кто-то пел в душе. Стены были слишком тонкими.

Я попыталась представить, как Чейз лежит на кровати, но от этой мысли начала нервничать. Я не знала, стоит ли мне вообще входить в комнату. Чейз плохо спал — я знала, что его сон все еще отравляли кошмары, хоть он никогда о них не говорил. Я могла бы пойти в кладовую и позволить Чейзу получить так необходимый ему отдых.

Не давая себе возможности передумать, я приоткрыла дверь и проскользнула внутрь, осторожно заслоняя огонек свечи рукой. Моим глазам не пришлось долго привыкать к темноте; почти сразу я увидела его, растянувшегося в кресле с побитой молью бархатной обивкой, старательно расположенном у окна — того самого окна, через которое я сбежала, после того как он рассказал мне про маму. Чейз оставил наше одеяло лежать сложенным в ногах продавленного пустого матраса, что находился в центре нашей крошечной комнаты.

Пустого, совсем как я. Потерянная без мамы, не имеющая никакого представления, где искать Ребекку, не видящая смысла в пребывании здесь.

Желтый свет был бледным и плохо помогал моим глазам, но все равно я видела, что Чейз не двигался. Он даже едва дышал. Он был слишком неподвижным, чтобы быть спящим, и я тоже замерла, усмиряя дыхание, чувствуя, как его взгляд скользит по мне, как горячий воск капает на мой большой палец.